Сонгайская держава: Опыт исследования социально-политического строя

Через Бильбейс, эль-Ариш, Газу, Раму и Латрун караван прибыл в Иерусалим. Здесь А. И. Муравьев нашел нескольких русских — не только монахов, но и паломников, прибывших сюда накануне войны и вынужденных остаться в городе до ее окончания. Нашел он здесь и христиан-африканцев.

Посетив почти все святые и исторические места Иерусалима и его окрестности, Муравьев отправляется на с^вер Палестины, в Галилею, посещает Наблус, Назарет, поднимается на гору Табор (Фавор), посещает берета Тивериадского озера, из Галилеи отправляется в Финикию (Ливан), едет через Акру в Тир. Далее он продолжает путешествие морем: на небольших арабских барках — из Тира в Бейрут и отсюда — на Кипр, затем на греческом бриге — вдоль островов Архипелага — в Эфес, Измир и Стамбул, а из Стамбула — в Одессу.

Поселившись в 1830 г. в Петербурге, А. Н. Муравьев закончил в том же году свое двухтомное «Путешествие ко святым местам в 1830 году». Эта книга, где романтический стиль описания природы, исторических событий и рассуждения автора о Востоке сочетаются с изложением весьма реалистических и бытовых подробностей, точным описанием исторических памятников, планами, чертежами, обзором русской паломнической литературы, извлечениями из средневековых европейских и грузинских источников, принадлежит к лучшим образцам географической литературы первой трети XIX в. В отличие от Л. С. Норова Муравьев дает лишь краткий очерк Египта при Мухаммеде-Али. Он посещал в этой стране «мануфактурные и другие новейшие заведения», но не стремился дать их подробного описания: «Хотя в нынешнем веке требуется от путешественника статистического взгляда на ту страну, которую он посещает, но я не хочу излагать здесь поверхностные описания о настоящем быте и промышленности Египта, в которые не мог сам вникнуть в столь короткое время». Горячее сочувствие А. Н. Муравьева к страданиям разоряемого феодальными режимами народа арабских стран выразилось в его словах о Мухаммеде-Али:

«Уважаемый в Сирии, грозный в Аравии и покоренной Африке, Мегемет-Али высоко стоит между владыками Востока и стал бы еще выше, если бы угнетенный трудами и налогами народ не стонал под игом жестокой монополии, обогащающей одну только казну паши, недостаточную для его исполинских замыслов…». Однако политические взгляды А. Н. Муравьева были в это время уже достаточно реакционны.

Первым редактором этой книги был В. А. Жуковский, вторым — ее цензор О. И. Сенковский; сделанные ими замечания и другая помощь оказались весьма полезными молодому писателю. Успех «Путешествия ко святым местам» превзошел все ожидания: книга за восемь лет (с 11832 по 1840 г.) выдержала четыре издания. Рецензию на первое издание написал О. И. Сенковский. И. С. Тургеневу принадлежит восторженная рецензия на другую книгу А. Н. Муравьева — «Путешествие по святым местам русским», являвшуюся как бы продолжением предыдущей.

«Путешествие ко святым местам» вслед за произведениями О. И. Сенковского оказало известное влияние на русскую литературу того времени, открыв для нее арабскую тему. По словам А. Н. Муравьева, А. С. Пушкин написал по поводу его путешествия не дошедшие до нас стихи, а М, Ю. Лермонтов создал в доме А. Н. Муравьева один из шедевров русской поэзии — «Ветку Палестины».

В эти годы А. Н. Муравьев знакомится с А. С. Норовым, только что вернувшимся из Палестины, и помогает ему в написании некоторых глав «Путешествия по святой земле». Он становится членом норовского кружка, серьезно занимается богословием и историей церкви, продолжая в то же время писать стихи, журнальные статьи, встречаться с писателями.

В 1845 г. А. Н. Муравьев отправляется в путешествие по странам Западной и Восточной Европы, Грузии, Армении, Турции, Арабскому Востоку, продолжавшееся с небольшими перерывами пять лет. Летом 1849 г. в обществе поэта П. А. Вяземского он отплыл из Одессы и вновь посетил Стамбул, Грецию, Малую Азию, Сирию, Ливан и Палестину. Плодом этого путешествия явилась двухтомная книга «Письма с Востока», вышедшая из печати в 1851 г. Так же как и изданное несколько ранее описание Грузии и Армении, она пользовалась успехом. Однако как по своим литературным достоинствам, так и в качестве исторического источника «Письма с Востока» значительно уступают книге о первом путешествии писателя.

Впечатления, вынесенные из двух поездок на Восток, как и знакомство с различными письменными источниками, отразились также в двухтомной «Истории Иерусалима» и некоторых богословских и полемических работах А. И. Муравьева. Самостоятельного значения они не имеют.

_____

Отрывки из «Путешествия ко святым местам в 1830 году» приводятся здесь по изданию: А. Н. Муравьев, Путешествия ко святым местам в 1830 году, СПб., 1836.

Александрия

Рожденному в государстве, которого большая половина простирается в смежной Азии, странно было ступить на чуждую землю Африки, не коснувшись прежде ближайшей ему части света; еще страннее, переплыв обширное море, видеть себя без постепенного изменения предметов перенесенным как бы силою волшебства в край, совершенно отличный от всех тех, к которым привыкли мысли и взоры, где все ново путнику, и природа, и люди, и животные, и растения, и где разность нравов и образа жизни беспрестанно изумляет своею необыкновенностью.

Первое, что поражает в Александрии, есть белый и однообразный с почвою земли цвет всех ее строений, тесно сдвинутых, с террасами вместо крыш, которых по привычке тщетно ищешь; но еще неприятнейшее производят впечатление бледные и изможденные лица ее жителей, скитающихся, как тени, в белых или синих рубищах, по грязным и тесным базарам, заставленным тощими верблюдами и ослами. Все носит отпечаток крайней нищеты и угнетения, и сей первый взгляд на Египет; не сдружить с ним путешественника, если он ценит начальное впечатление.

Нынешняя Александрия ничем не напоминает древней своей славы. Хотя есть несколько хороших зданий, между коими отличаются на главной площади дома консулов, арсенал и дворец паши на большой пристани, но нет никакого великолепия в зодчестве, даже мало заметны самые мечети, которые столь великолепны в Константинополе и Каире. Ветхий замок занимает место знаменитого маяка на острове Фаросе, ныне соединенном с землею и образующем оконечности двух пристаней: Новой и Старой. Первая неправильно так называется, ибо она служила в древности главною пристанью для малых судов того времени; очищенная в те дни от песков, она была ограждена в своем устье башнею Фароса и рядом утесов мыса Акролохия от северо-восточных ветров, которыми впоследствии так долго разбиваемы были корабли франков, ибо до времен Мегемета-Али грубая вражда мусульман не впускала их в другую великолепную гавань Александрии, несправедливо называемую Старою. В древности ее звали пристанью Евноста, и только в последние столетия сделалась она главною в Александрии.

Новый город, в коем считают не более 20 000 жителей, занимает тесный перешеек между двух пристаней, не застроенный в древности и, под именем Семистадия, мало-помалу соединивший старый город с островом Фаросом. Слои песка, беспрестанно наносимые с двух сторон морем, и частые разорения, которым подвергалась столица, побудили жителей переселиться на сей перешеек и уже при владычестве турков совершенно оставить древнюю Александрию, с которою ныне граничит новая южною своею стеною.

<…> Вообще Александрия мало сохранила предметов для искателей древности по свойству известкового камня, который способствовал быстрому ее разрушению. Занимательны катакомбы на берегу моря, подле так называемых бань Клеопатры. Множество зал, правильно расположенных в утесе, с изваяниями на стенах, образуют подземный лабиринт сей, полузаваленный песками. Для жертвы ли богам подземным был он иссечен или для погребения царей, служил ли гробницей Клеопатры, где умер в ее объятиях Марк Антоний? — неизвестно. Я не мог в него проникнуть, не имея с собою довольно спутников, что необходимо, ибо опасно вверять арабам, живущим в его преддверии, клубок нити, которую берет с собою любопытный во глубину подземелья, чтобы найти трудный выход.

Между остатками древнего Египта, которые видел я в Александрии, меня поразил колоссальный гранитный сфинкс, покрытый иероглифами и привезенный из Фив, где вместе с другим, ему подобным, лежал еще недавно близ Мемнониума. Оба сии памятника уже украшают северную столицу нашу.

Нельзя ничего себе представить грустнее остатков древней Александрии и окрестностей новой. Мертвая природа, изредка только оживляемая одинокими пальмами, утомляет взоры своею однообразностью; синее беспредельное море уныло набегает на низменные берега сей пустыни, покрытой грудами белого щебня, где промеж ветхих оснований раскинуты убогие хижины арабов. Сип груды — древняя Александрия! Время, слегка только прикоснувшееся до других столиц, совершенно стерло ее с лица земли и, как белым саваном, покрыло песками. Гранитные столбы ее обращены в сваи для пристани, их мраморные основы служат обручами для колодцев, а великолепные карнизы рассеяны среди песчаных холмов, меж коими тщетно ищут направления древних улиц. Я воображал себе развалины и нашел только прах! Два лишь обелиска Клеопатры, один стоящий, другой падший, оба из одного куска розового гранита, покрытые иероглифами, остались памятниками древней славы Александрии; и посреди сего обширного поприща разрушения, как некогда посреди сего же торжища вселенной, где теснилось до миллиона граждан, возвышается столь же гордо, как и прежде в толпе великолепных зданий и, быть может, еще величавее ныне, среди пустыни, одинокий исполинский столб Помпея, с моря и с земли отовсюду видимый, как надгробный памятник стольких столетий славы, как могучая, высокая мысль о ничтожестве, которая невольно и уединенно возникает в душе, потрясенной сею общею картиною смерти.