Сонгайская держава: Опыт исследования социально-политического строя

В каждой стране все вещи носят на себе печать общего образования, а потому и путешественник, видевший Нубию, входя в Дерр, должен признать ее нубийскою столицею. Многие женщины одеваются здесь в голубые рубахи, навешивая на голову кусок сукна, висящего сзади по колена. Кольца в ноздрях более и красивее, нежели у поселянок; на шее висит несколько шнурков бус, и даже их походка означает вкус столицы и сопряженное с тем кокетство. Большая часть мужчин носят короткие рубашки, доходящие до колена, а иногда, по излишеству щегольства, красную на голове шапочку, называемую фес, и опоясываются суконною кромкою. Эти предметы роскоши неизвестны были в сей стране до покорения ее пашою. Турецкие солдаты покупают у каирских портных кромки европейских сукон и продают их довольно дорого здешним жителям. Празднолюбцы этой столицы, сидя рядами под небольшими открытыми навесами и куря трубки, пьют поочередно небид, род лива из фиников, похожего и вкусом, и даже запахом на портер, с тою разницею, что небид несколько мутнее и цветом темнее. Промысел и богатство жителей города состоит в плетении циновок из пальмовых листьев, разноцветных коробочек из некоторого рода ситовых растений, которых множество привозят в Ассуан, и в продаже большого количества черных фиников отличного вкуса, которых величина иногда доходит до трех дюймов. Лучшими финиками почитаются растущие около Дерра и Ибрима. За Дерром находится небольшой храм, иссеченный в скале, и если грубая отделка может служить доказательством древности, то время построения его не может быть исчислено.

От острова Тумаса Нил снова принимает направление к юго-западу. Этот остров прекрасно возделан. Уади-Амбе имеет хорошо выстроенные домы в степи, а Ибрим кажется богаче и лучше населенным. Здесь находится на скале укрепление, которое по всем соображениям должно быть древнее Приммис. В надписи царька Силько упоминается об нем как о самом крепком и знаменитом во всей стране. Несколько далее, Уади, или долина, Тошке имеет приятное и выгодное местоположение, но в Эрмине страна принимает такой же вид, как пред Дерром. Уади-Терейх имеет несколько обработанной земли и пальм на восточной стороне, а с западной ее стороны горы примыкают к самому берегу и продолжаются таким образом до самой Уади-Абу-Сумболь, или «колосистой долины», лежащей в 25 часах от Дерра. Абу-Сумболь обыкновенно называется европейцами Эбсамбул…

<…> Близ самого берега Нила, на западной стороне, возвышается высокая гора из плитного камня с отлогостью к реке. По приближении к подошве горы бросаются в глаза три огромные колосса, иссеченные из скалы и украшающие фасад храма. Четвертый из колоссов, отломившись от стены, к которой был прикреплен, обрушился, и обломки его лежат теперь при основании горы, зарытые в песке, засыпавшем и два другие колосса до самой груди, так что одни только огромные головы их выказываются из-под песка.

<…> Древние египтяне так же точно умели чувствовать и изображать в своих огромных колоссах идеальную красоту головы негра, как греки красоту лица кавказского поколения. По несчастию, резец египтян гораздо удачнее изображал красоту лица, нежели остальные части тела, ознаменованные грубостью и дурною отделкою, в которых даже правильность размера не всегда была сохраняема.

Песок, лежащий на противоположном скате горы, беспрестанно переваливается через верх ее и засыпает двери храма до такой степени, что всякий приближающийся путешественник должен нанимать берберов для отрывания их и копания норы под самым сводом ворот, через которую можно было бы пролезть во внутренность храма. Когда, по многотрудном борении с топким и всегда осыпающимся песком, путешественник проникает сверху до самого основания, то, по мере как глаза его, обремененные наружным светом, начинают открываться, привыкая к мраку, и уже различают предметы в этом подземном здании, удивление его возрастает и ужас объемлет душу. Кажется ему, что он прибыл в сборище великанов. Два ряда необыкновенной величины колоссов, которых неисчислимая древность облекла черным цветом, внезапно представляются его взорам. Разительный дневной свет, проникая через отверстие, выкопанное вверху ворот, живо освещает одну сторону сих мрачных колоссов, а другая сторона как бы утопает во мраке. Какое новое и сильное впечатление производит подобный вид! Изумленный рассудок, кажется, видит пред собою жилище духов; печальная тишина и поразительное смешение света с глубоким мраком, множество воспоминаний, представляющихся в беспорядке уму, все это возбуждает в душе неизвестные чувствования, в которых невозможно дать самому себе никакого отчета. По моему мнению, внутренний вид эбсамбульского храма представляет столь величественную и великолепную картину и вместе производит столь сильное впечатление в душе человека, умеющего чувствовать, каких не в состоянии внушить ни одно из произведений рук человеческих, а может быть, даже ни один из видов природы, к которым взоры наши уже привыкли. Если б живопись могла изобразить столь колоссальные виды, сколь достойна была бы эта картина лучшей фламандской кисти!

Вышесказанные колоссы, в числе восьми, имеют по 18 футов в вышину, опираясь о пилястры, поддерживающие своды первой залы и всю тяжесть возносящейся над нею горы. Статуи эти имеют сложенные крестом руки и держат в них крюк и бич, как выше сказано, обыкновенные принадлежности Озириса. Лица их похожи на лица истуканов, стоящих при входе, отличаясь теми же совершенствами, и даже строение их тела имеет надлежащий размер. Зала имеет 60 футов в длину и 30 в вышину. Стены покрыты раскрашенными барельефами глубочайшей древности. На левой стороне изображен чрезвычайного роста воин, одетый кожею тигра и держащий в руке напряженный лук. Головной убор лошадей, представленных на всем скаку, и составленный, как кажется, из перьев, удивляет подобием своим с головным убором американских индейцев. Этот воин берет приступом укрепление, лежащее на скале; неприятели, находящиеся на ней, пораженные страхом, стоя на коленях, молят его о помиловании, но стрелы его пронзают вдруг по нескольку этих несчастных. У подошвы скалы устрашенный пастух обращается с просьбою к воину, а стадо убегает в беспорядке. Неприятели приметно отличаются от нубийцев и египтян своею одеждою; они имеют длинные волосы и одеты в туники; большая часть из них имеют бороды, а у некоторых только усы. Индийцы ли это, или персы? Далее, тот же самый богатырь пронзает копьем одного воина, а другого топчет ногами; положение его тела изображено смело и прекрасно. По обеим сторонам больших дверей храма держит он одною рукою несколько человек за волосы, а другую руку занес, чтобы отрубить им головы короткою алебардою. Жрец всегда находится при нем с жертвенным ножом. Неужели человечество в этих странах всегда было преследуемо?

Кроме этой залы, храм, посвященный, как кажется, Озирису, заключает в себе десять различной величины комнат, расположенных различным образом, так, что целая гора кажется здесь выдолбленною и превращенною в гремящее от эха тело. От больших дверей входа чудесное сие здание имеет в длину 140 футов до самой последней стены придела, в котором находится пять различных идолов, представленных сидящими на самом конце и прекрасно сохранившихся. Жертвенник сооружен посредине этой длинной комнаты. Жар внутри храма превосходит теплоту бани и почти прерывает дыхание. Термометр Реомюра, показывавший на берегу Нила 36 градусов выше точки замерзания, лишь только внесен был в храм, как возвысился на 9, а в продолжение двух часов еще на 3 градуса. В нескольких десятках шагов от этих великолепных подземных Зданий находится другой храм, состоящий из четырех различной величины комнат, также иссеченный в скале и посвященный египтянами Изиде, а христианами св. Иоанну. Внутренность его не имеет ничего замечательного, но фасад, обращенный к Нилу, украшен шестью колоссальными статуями, довольно хорошо сохранившимися.

Нельзя не заметить, сколь удивительная противоположность находится в отделке разных частей сего здания. Статуи изваяны самым лучшим образом: в них видны жизнь и стиль, но барельефы, будучи самой грубой работы, показывают младенчество искусства. Древние египтяне лучше умели иссекать из камня, нежели рисовать, ибо архитектура и ваяние везде были первыми искусствами по хронологическому порядку. Трудно себе представить, как на Востоке в разные века и в разных странах все на себя походит! Почти те же самые нравы, та же лень; жестокость и суровость древних правительств вовсе не различествовали от нынешних…

<…> Весьма странно, что сему величественному храму, на который ныне взираем с таким удивлением, мы не можем определить никакого названия и что древние не оставили нам никакого об нем воспоминания. Не Абоццис ли это? Из древнего землеописания одно только это имя остается в нашем распоряжении. Или не есть ли эта земля Фатрос, которую св. писание полагает на одной черте с Сиэною..?

Адде лежит выше Абу-Сумболя на один час пути, имеет на скале древний замок, а в горе иссеченный небольшой и довольно грубой работы храм, где на египетских барельефах начертаны изображения Спасителя и св. Иоанна. В продолжающейся цепи гор видно множество пирамидальных возвышений, может быть иссеченных рукою человеческою, если когда-нибудь существовало в этом месте цветущее селение. В Фаррасе находится небольшой храм, не имеющий ничего примечательного. Позади Уади-Серра, где произрастает довольно много пальмовых и других деревьев, местоположение принимает постепенно вид суровый и обнаженный; оно приготовляет, кажется, к совершенно новому положению страны и предвещает пороги и русло реки, усеянное возвышающимися скалами. В Уади, или долине, Хальфа видны развалины небольшого храма, а в расстоянии одного часа пути начинаются другие пороги Нила, которые видом не отличаются от порогов Сиэнских. Вода с шумом ударяется о гранитные скалы, составляющие ее русло, образуя иногда уступы на два или три фута вышиною. Шум этот не громче производимого большою мельницею. Здесь граница страны, собственно называемой Нубией. За порогами, в долине, называемой Маршед, местоположение, украшенное зеленью, делается приятнее; здесь находятся развалины греческой церкви и монастыря из несженного кирпича. От Уади-Хальфы до места, где лежит деревенька Москентино, устроена дорога шириною в несколько сот шагов, которую жители называют «путем фараона». Часах в трех пути от Уади-Эттип, при третьих порогах Нила, на острове, видны развалины замка, а несколько выше — остатки древней крепостцы и небольшой храм, не весьма красивый. В Амбиго находятся четвертые пороги Нила, а около Лямуле, или пятых порогов, возвышается на острове построенная из кирпича башня. В трех часах пути от Уади-Лямуле, на острове Окме, находятся развалины древних строений в весьма живописном виде, а несколько ниже, на острове Кольбе, разрушенная церковь. От Кольбе начинается страна Суккот, в которой лежат пороги Уади-Даль, пятые по порядку; за ними, в семи часах пути, продолжается долина Уади-Амара, имеющая довольно большой египетский храм, вероятно, Стадицис. Отселе начинается страна Сай, продолжающаяся на 12 часов пути. После сего следует Дар-Махас, крайний предел моего путешествия в полуденные страны. На всем пространстве от Уади-Хальфы, или вторых порогов, до самой границы этой страны, то есть на 60 почти миль и далее, даже до Коке, Нил имеет быстрое течение, пересекается во многих местах порогами и завален обломками гранита и скал, которые, образуя в нем различной величины острова, делают реку не способною к судоходству. Во многих местах ширина Нила имеет не более 30 или 40 шагов; иногда он разливается и образует большие острова. Вид берегов его чрезвычайно дикий. Бедные и совершенно черные жители, не знающие веселости и не имеющие гордого взгляда обитателей Нубии, скрывают свои хижины между скалами и целый год питаются малым количеством фиников и дурры. Любопытство странника встречает здесь лишь зрелище нищеты и недостатков всякого рода.

Эбсамбул (нубийская повесть)

<…> Три, четыре десятка пальм, далее пять, шесть землянок, серых, низеньких, слепленных в виде сундука или стоящей вверх дном бочки, потом большая поляна песку и при реке кусок возделанной земли, покрытой зеленою дуррою, сахарным тростником или ячменем, за ячменем опять песок, за песком куст колокинты, тут цепь гор примкнула плотно к Нилу и скоро удалилась от него на версту или на две, а там снова песок, пальмовая рощица, маленькое поле зелени и десяток сундуков и бочек, в которых живут люди, — таков общий вид Нубии, по обеим сторонам реки, на пространстве трехсот верст, — длинный двойной ряд нищет природных и искусственных, перемежающихся с единообразною пестротою. Господствующий цвет — грязно-желтый. От места, где одна из цепей гор уперлась в берег реки и опять посторонилась длинною дугою, до другого подобного места простирается уезд, или то, что в том краю называют долинами, вади. По этим углублениям разбросаны пашни, деревья и купы хижин берберов — от первых порогов Нила, где кончается Египет, до самой Вади-Халфы. Больших деревень очень мало, и самая большая из них, Дерр, называется столицею «богохранимого нубийского королевства». В целой Нубии говорят с восторгом о пальмовом лесе, лежащем подле Дерры, в полторы версты длиною.

— Из какой долины ты родом, о хозяин? — спрашивал меня шейх столичного города Дерра.

— Я русский, то есть москов.

— Что, большая долина Московия?

— Очень обширная.

— Есть леса в вашей долине?

— Огромные.

— Будут с наш, что подле города?

— Вдесятеро больше этого.

— Машаллах! У вас, должно быть, много фиников! И вы, уж верно, кушаете их с утра до вечера? Москов славный человек, и Московия по милости пророка славная долина. По все-таки она не то, что наша Нубия! Во всей вселенной нет земли прекраснее и благороднее Нубии!

Если б мой собеседник был историк, я бы сказал ему, что он прав, и что он только ошибается насчет эпохи. Эта нищая Нубия, конечно, была некогда прекрасною и благородною землею.

А. Н. Муравьев в Египте

Через десять лет после О. И. Сенковского Египет посетил молодой тогда литератор А. Н. Муравьев.

Андрей Николаевич Муравьев родился 30 апреля 1806 г. в богатой и образованной дворянской семье. Его мать, урожденная Мордвинова, принадлежала к той среде дворянской интеллигенции, где были своими А. Н. Радищев и П. Я. Чаадаев, где зародилось декабристское движение. Она умерла, когда будущему путешественнику было всего три года. Ребенка взяли на воспитание петербургские родственники, близкие ко многим будущим декабристам. (Среди декабристов были двоюродные братья А. Н. и родной его брат Александр Николаевич.) Говоря о них позднее, А. Н. Муравьев называл их «родственниками в полном смысле сего названия», т. е. родственниками не только по крови, но и по духу. В то же время следует сказать, что А. Н. и родной его брат, известный лидер реакции М. Н. Муравьев, прозванный «Вешателем», политическими противниками никогда не были.