Сонная ученица

–  Откуда вы знаете эту женщину?

–  Я не могу вам ответить честно, ибо связана обещанием с другим че… человеком. Но могу вам поклясться - я не представляла, что именно она сделает. Вчерашний вечер преподнес сюрприз и мне тоже.

–  Вы доставили в Мизалну монеты, - он не спрашивал, утверждал. Я не шелохнулась.
– Вы доставили монеты, полученные вами от Лица Анверо с каким-то чудовищным образом переписанным приказом. Наша тайна растиражирована.

–  Почему вы уверены в этом?

–  Это известно помогавшим Лицу чародеям. Как минимум троим, одному перезаписать память металла невозможно.

Тихо, Ирава, чего ты ожидала? Твой длинноносый друг, оказывается, заключает в себе гораздо более интригующую тайну, чем казалось вначале. То он побеждает Людоеда. То играючи меняет начарованное тремя обладателями дара…

–  Я не уверена, что главе Светлого Совета, долгоживущему эльфу, фактически управляющему целой огромной страной, есть резон скатываться до мелочной мести калесским ведьмакам?
– вслух заметила я, а сама подумала про отравленную кошку и подброшенный кошель. Точно не благородного эльфа рук дело. Скорее напоминает злую шутку полоумного…

–  Больше некому, - развел руками Ревинг, снова поворачиваясь ко мне.
– Изменить записанное могут только сами записавшие. Сокола с нами больше нет. Балзио тоже. Он умер в Доме безумных еще до взрыва в лаборатории Сновидцев. Я перед вами. Остается Анверо. Девица вчерашняя, Обелла, была его любовницей. Когда он уезжал в Ирь, бросил ее здесь.

Я решила ничего не говорить. Кто-то выкрал монеты у Номара или эльфа. Не установить - сколько хозяев они сменили с того момента, пока не попали к носатому.

Ревинг пригладил короткие волосы, встал, поклонился.

–  Наш договор в силе. Пятерых уговорите?

Я кивнула в подтверждение, и он ушел. Твари Запредельного, ну и утро!

В гостиной нарисовался Ветер с чуть нагловатой улыбкой, застывшей на губах. Он что, ведьмаку пару ласковых сказал? Хотя, чего мне волноваться. Нарвется - пусть потом не хнычет.

–  Твой проповедник, видать, с утра рыбной костью подавился, - сообщил он, попытавшись опереться на дверной косяк, но вспомнив о хлипкости местных внутренних конструкций, выпрямился, скрестил руки на груди, поглядывая из-под упавшей на глаза челки.
– Выбежал вон, ни ответа - ни привета. Где его вежливость?

–  Там, где и твоя, - я прекратила раскачиваться, встала и прошла мимо переодеваться. Мой маскарад не для тебя. Ишь, любопытный, глазищи обсидианово-черные так и сверкают!

Я оставила свою добровольную свиту развлекать Нанду, а сама сбежала в город - подумать. Слишком много всего случилось за последнее время необычного и пугающего. И все крутится вокруг моей скромной персоны. Это я тоже чувствую.

Сокол, отославший меня с Милем на турнир - раз. Прицепившаяся неугомонная парочка - два. Что нужно Элидару - к гадалке не ходи. Пучок? Не поверю, что первоклассный мастер боя таскается с нами только за компанию. Ревинг - три. Но с ним тоже более-менее ясно. Он грезит о власти - всеобъемлющей, безраздельной, власти над телами и душами. Уже достигнутого ему мало. Длинноносый - четыре. Этот тип - сплошная загадка. Отчего избрал меня курьером? Отчего перебежал дорогу Ревингу? Если верить прочитанным ночью доносам - ведьмаку грозят сильные неприятности. Голова шла кругом. Ни одной здравой догадки или подсказки!

Я покинула тихий райончик, в котором обосновалась бывшая жена Людоеда, и оказалась на центральных улицах. Сегодня, в местный праздник, те пестрели торговыми палатками из яркой дешевой ткани. Бумажные зонтики над тележками булочников не давали защиты от солнца или ветра, зато виднелись издалека, и я выбрала торговца поаккуратней, купила у него два пирожка с клюквой и, жуя на ходу, принялась пробираться через толпу, глазея по сторонам.

Случайно я забрела на странную улицу - абсолютно не вписывающуюся в общий вид Мизалны - слишком яркую, кокетливую, уютную. На такой бы и я жить не отказалась. Разрисованные фасады домов рассказывали события из жизни мифических героев. Под неизменно широкими ирийскими крышами прилепились ласточкины гнезда. Резные ставни на окнах и ажурные балкончики навивали воспоминания из детства.

Я свернула за угол и поняла - город закончился, исчез, затерялся за переплетением ветвей невысоких деревьев, сейчас во всю цветущих благодаря наколдованному теплу. Посыпанные мелкими камешками дорожки - каждая своего цвета - коричневая, белая, желтая, розовая - уводили в стороны от основной аллеи. Сложенная из крупных камней горка невысокого водопада приютила у себя на груди радугу. Вода в ручье крутила колесо игрушечной деревянной мельницы, орошала цветущие поляны и убегала вглубь парка, чтобы закончить свой век в водостоке. Но здесь обилие мостиков, беседок, укрытых зарослями так, что, специально не выискивая, не заметишь, поражало воображение.

Сад притягивал, накидывал на сердце поводок и уже не отпускал позабывшего о природе горожанина, уводя под арки переплетенных ветвей. Здесь люди сбрасывали теплые одеяния в гардеробе, который я благополучно проскочила, и теперь маялась от жары в кожаном плаще.

Я свернула на желтую тропинку, дважды пересекла ручей, населенный красно-золотыми рыбками, и забрела на уютную поляну. На ней за столиком сидели дети и склеивали из бумаги зверушек под руководством внимательного наставника. Рядом играли на скрипке две женщины - полные, в платьях из плотного блестящего атласа, подвязанных по местной моде под грудью. Я задержалась рядом, вслушиваясь в мелодию - чуть грустную, но столь необычную для меня, что я даже вздрогнула, когда скрипкам из-за деревьев откликнулись флейты и еще один инструмент, неизвестный мне, струнный, с глубоким звуком. Позади подключились трещотки и бубенцы.

Миг, и воздух наполнился прекраснейшими из слышанных мною звуков. В мелодии была тоска и страсть, мечта и радость улетающего в небо воздушного змея, когда нет преград - ни земных, ни небесных. Я отчетливо видела его, склеенного из ярких лоскутков разноцветной бумаги, с привязанными шелковыми ленточками. Змея, формой напоминающего птицу. Сокола…

Кто- то коснулся моего плеча. Мелодия, оказывается, уже рассеялась, сменилась другой, не способной потревожить сердце. Я обернулась и увидела седобородого старика с посохом в усыпанных пигментными пятнами руках, в широкополой соломенной шляпе, придающей ему сходство с грибом.

–  Вы так растрогались, госпожа!
– сказал он мне, поклонившись.
– Вы не здешняя?

Я мотнула головой, достала платок и вытерла глаза. Мне стало стыдно, но старику польстили мои слезы.

–  Когда простые люди плачут или смеются от моей музыки, это дороже похвалы Императора, - снова поклонился он.

–  Вы автор. И вы музыкальный чародей, - ответила я, рассматривая его получше. Ростом он был ниже меня, легок в кости, высушен временем. Посох скорее носил для важности, чем для опоры. Сейчас, наблюдая за мной, он сложил руки на резном навершии, оперся о них подбородком. Седая борода казалась продолжением белого узора на полированном дереве.

–  Если чародей, то необученный. Хотя Император уверен - я могу своей музыкой заглядывать в прошлое и будущее. Мне это лестно. Мелодии звучат именно тогда, когда приходит их время. И непременно кто-нибудь связывает их со своей жизнью. Как вы сейчас.

Я благодарно кивнула и уже собралась уходить, но все же спросила:

–  А как называлась та мелодия?

–  Странствие Сокола ко дворцу Небесного Императора.

У меня перехватило дыхание. О моем Соколе? Или я так ошалела от тоски, что повсюду вижу Номара?