Соперник Цезаря
Шрифт:
— Ты не похож на других. — Она смутилась на миг, или, вернее, изобразила смущение. — Тут для тебя хлеб и сыр.
Она соскочила с постели, положила перед ним на дубовый чурбак, служивший столом, ломоть хлеба и половину головки сыра. Клодий не стал говорить, что уже поел. Отрезал кинжалом кусок сыра. Она смотрела, как он ест, почти восторженно.
— А ты сама? — Он подвинул в ее сторону кусок хлеба. Губы ее изломились — то ли улыбка, то ли плаксивая гримаса стянула лицо.
Он налил из кувшина в чашу разбавленное вино, протянул ей, она отпила.
— Никто не приметил, что ты женщина? Женщине в лагере быть нельзя.
Она затрясла головой.
— Ну и прекрасно.
Он лег на кровать, притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.
III
Бросить просто так в лагере свою спутницу Клодий не мог — она оказала ему услугу, возможно,
У всех городских ворот стояли римские караулы. Солдат в Самаробриву не пускали без пропусков. Таков приказ Цезаря: чтобы легионеры не проникали в город союзников и не безобразничали. Развлекаться солдатам позволялось за городской чертой. Тут уже построили несколько харчевен, лавок и лупанариев. Диплом сенатора, [149] разумеется, открыл Клодию ворота Самаробривы.
Почти сразу удалось отыскать какого-то торговца из Провинции и снять в его доме комнатку для Поллы. Романизированный галл, правда, потребовал плату за полгода вперед и цену заломил совершенно бессовестную, как будто это была комната не в каком-то крошечном городке в Белгике, а в самом Риме. Но Клодий не торговался, ему хотелось устроить девушку и знать, что ей ничто не угрожает. К тому же времени искать другое пристанище не было. Полла относилась к его хлопотам равнодушно. Казалось, ее не занимало, будет ли у нее завтра крыша над головой, или ее бросят посреди дороги, как дешевую солдатскую потаскушку. Клодий отдал ей все золото, какое было при нем, все равно в пути к лагерю Цицерона и обратно оно не понадобится.
149
Диплом — дословно: сложенный вдвое. Здесь: пропуск на проезд по всем римским территориям.
Прощаясь, крепко поцеловал девушку в губы.
— Мы еще увидимся, — пообещала она.
Картина IV. Друиды
Галлия восстала. Но галлы проиграют. Потому что римляне есть римляне, и у римлян есть Цезарь.
Конец декабря 54 года до н. э
I
Клодий ехал рысью. Данное поручение его не слишком беспокоило — дорогу он знал. Ехать было не так уж далеко, главная опасность исходила от галльских отрядов. Правда, вид у Клодия был совершенно варварский, а его дар лицедейства и тут сослужил неоценимую службу. Вот только Клодий почти не знал местного наречия. С помощью Поллы он выучил пять или шесть слов, как показалось Клодию, самых необходимых. Но он не был уверен, что поймет, если его о чем-нибудь спросят аборигены.
Езда в одиночестве располагала к раздумьям — о себе, о Цезаре, о Риме. Встреча с Цезарем удивила. То, что император не пожелал говорить о Юлии, — это решение понятное и естественное для римлянина, который прячет свою боль, а не выставляет напоказ. Но о римских делах Цезарь не обмолвился ни словом, и это показалось странным. Как будто он здесь, в Галлии, уже не зависел от того, что творилось в Городе. Казалось, императора волновали только местные проблемы: восставшие галлы и попавшие в засаду легионы. «Полузнайка», — называл Цезаря покойный Катулл. Полузнайка… Так чего хочет этот полузнайка, и почему в Риме его так боятся?… Да, Цезарь по одну сторону Альп, Рим — по другую. На галльское золото Цезарь покупает себе сторонников. На сокровища Востока Помпей их перекупит. Потом начнут сорить золотом оптиматы — но у тех возможностей куда меньше. Наконец Клодий предложит свою цену — через клиента Гая место в списке на бесплатный хлеб. Но ведь так нельзя — постоянно перекупать друг у друга горстку продажных бездельников. Когда-то народный трибун Ливий Друз пытался опереться на провинциалов. Друза убили, но дело кончилось войной. Право голосовать италики получили. Но то — лишь название, а не подлинные голоса. Если создать консилий…
«Консилий», — цокали копыта по мерзлой земле…
Одним этим решением Клодий купит себе надолго — на всю жизнь — тысячи голосов. Ему мнилось в шелесте деревьев, что он слышит эти голоса. Одним ударом он свалит и Цезаря, и Помпея…
«Консилий», — ударяли о землю копыта.
А если расписать еще по трибам вольноотпущенников, то тогда Римом будет править Клодий. Один только Публий
Клодий…Надо принять закон о консилии. Принять закон, против которого восстанут все — и Цезарь, и Помпей, и сенат. Весь вопрос в том, как Клодию всех обхитрить?
«Консилий…» — шелестело в кронах.
Вокруг стоял дикий галльский лес, торжественный, холодный, чужой. То и дело с ветвей обрушивались пласты снега. Навстречу пока никто не попадался, и Клодий ехал безостановочно. Лишь однажды опасность оказалась близка, но ему повезло: еще издали он услышал голоса и успел спрятаться в низине, среди зарослей ивняка. Отряд богатого галла со свитой неспешно проследовал по узкой лесной дороге и скрылся. Дальше Клодий ехал уже прямиком через лес — все на восток. Вскоре впереди он заметил дымы. Сомнений не было: впереди лагерь Квинта Цицерона, а вокруг — галлы. Дальше через дубовую рощу он скакал прямиком, ни от кого не таясь. Главное — пройти через укрепления нервиев. И опять ему повезло: на него не обратили внимания — он был какой-то до невозможности свой, ни у кого не вызывал подозрений. Возле галльского вала Клодий остановился. Пробираться дальше было бессмысленно — его тут же заметят и всадят в спину с десяток дротиков и стрел. Метнуть же пилум с письмом при его сноровке было делом нехитрым. Клодий наметил крайнюю башню и бросил пилум. Видел, как наконечник вонзился в бревно, дротик согнулся, но не сломался. Держите подарок, ребята! Он представил, как кто-то из легионеров, непременно раненый и уж точно — голодный, возможно, его новый друг Луций Ворен, шепча проклятия в адрес галлов и молитвы своенравной Фортуне, обходит караулом лагерь. И видит дротик. Видит, к дротику что-то привязано. Он спешно лезет по ступеням и выдергивает наконечник. Осторожно, боясь поверить в удачу, снимает записку и бегом — непременно бегом — мчится к легату. Квинт Цицерон, взяв папирус и увидев греческие буквы, вдруг хватается за грудь и едва не падает. Пытается читать — слезы застилают глаза. Наконец, стерев ладонями ненужную влагу и держа записку на вытянутой руке, — уже не молод и вблизи видит плохо — Квинт читает…
— Всемогущие боги! — только и восклицает он. — Цезарь идет нам на помощь…
И тут все кричат:
— Дым! Дым! Вдали дым!.. Мы спасены!
Фальшивый галл повернул коня и помчался назад.
И опять его никто не остановил.
II
Клодий перевернулся с бока на бок.
— Тихо ты! — прикрикнул на соседа пленник-фуражир.
От фуражира воняло: он сидел в этой каменной домовухе уже несколько дней, а по нужде пленников не выпускали.
Клодий шикнул на фуражира, но тот разорался пуще прежнего. Остатки сна улетучились. Клодий сел, обхватив колени руками. Заснуть стоило больших усилий — просто потому, что было смертельно холодно. Галлы отобрали плащи, Клодию оставили одну шерстяную тунику и кожаные штаны. Спали пленники на земле. Женщина, что лежала справа, тоже зашевелилась. Ее привели вчера днем, сильно избитую. Волосы у нее были светлые, годами молода, а миловидна или нет, не разобрать — лицо в кровоподтеках. Она ничего не говорила. Когда фуражир полез к ней со своими нежностями — не оттолкнула. Позволила задрать разорванную юбку и предаться Венериным удовольствиям. Только не похоже, чтобы она сама получала удовольствие. Потом к ней пристроился воришка-галл, что попался два дня назад, и тоже не получил отказа.
— Ты будешь? — спросила она Клодия. И когда тот отрицательно покачал головой, принялась поправлять одежду.
Помещение, где их держали, Клодий прозвал карцером, по аналогии с той тюрьмой, что находилась подле форума. Стены были сложены из известняковых, грубо отесанных плит — ни окон, ни дверей. Сверху этот то ли дом, то ли колодец был накрыт деревянным щитом. Меж досками — широкие щели, так что днем просачивалось немного света, но опять же, и растаявший снег, и дождь — все текло вниз. Раз в сутки щит поднимали, и на веревке в яму спускали один на всех кувшин с водой и кидали лепешку — прямо в грязь. Пленники лепешку поднимали, разрывали на части и ели. Воды не хватало, и когда шел снег — а в последние дни он шел часто — его собирали в ладони, ловили губами. Холод и жажда — в этом сочетании было что-то совершенно изуверское. Испражнялись тут же — в один из углов, где земляной пол был ниже; в этом углу образовалась вонючая лужа.
— Уже сегодня, — сказала женщина, поглядывая наверх.
Сквозь щели в щите просачивался свет наступившего зимнего дня.
— Почему так думаешь? Может, не сегодня? — Воришка хихикнул.
Он все время смеялся — к месту и нет. Нигде так беспричинный смех не раздражает, как в вонючем карцере. Накануне вечером Клодий не выдержал и одним ударом подбил воришке глаз.
Тот не стал драться — не та сила. Забился в угол, отругивался:
— Чего злишься? Девку поиметь не можешь, вот и злишься.