Сопромат

– Вот именно. Невинные жертвы.

– Совсем забыл, – спохватился Карабин, отхлебнув чай. – У меня же для тебя, любимая, подарок.

Карабин выбежал из кухни в прихожую, порылся в рюкзаке и достал оттуда сверток промасленной бумаги.

– Ты же не забыла, что сегодня – три года, как мы встретились? Смотри, нравится? – спросил он с широкой улыбкой, хитро прищурившись, и осторожно развернул бумагу.

В его руках лежал совсем крохотный черный пистолет.

– Любимый… – она тоже не смогла сдержать улыбку. – Какое красивое колечко! Спасибо тебе, милый!

Масяня взяла пистолет и повертела им перед своим носом.

– А камень настоящий? – спросила Масяня.

– Конечно, Мусик. Как ты могла подумать?

Масяня вдруг схватилась за живот и выбежала в ванную. Она на всю отвинтила хромированные звездочки у основания длинного крана, и гул воды заполнил все пространство этой маленькой комнатушки со щербатыми кафельными стенами.

Масяня согнулась над ванной и затряслась всем своим худым мальчишеским телом. Карабин захлопнул дверь и рассмеялся, похлопывая Масяню по спине. Она повернулась к нему, и они обнялись, вздрагивая от общего, сквозь зубы хохота.

– Кого видел? – шепотом спросила она, после того как они отсмеялись и в затяг поцеловались.

– Павла с Ежом. Статейку накатали. По Хмырю вроде тихо, шороха нет, – также тихо ответил Карабин. – От этих оторвался на первом же переулке. Бараны.

– А с этим что? – кивнула она на пистолет, лежавший на узкой стиральной машине среди кучи махровых полотенец.

– Это пока у меня побудет. Ты же знаешь, я им просто не сдамся. Солнце, сейчас самый подходящий момент. Они все в панике. Люди уже до точки дошли. Чувствую, грянет скоро. Ребята тоже на кураже. По городам уже все бригады в активе. Сенкевич, уже затоваривается стволами.

– Опять Сенкевич. Какой-то он мутный, Карабинчик. Может, без Сенкевича? – живые карие глаза ее с надеждой забегали по его лицу.

– Да все одно, Солнце. Там по ходу тоже, – он глянул на потолок, – жесть, все на ушах. А че, Сенкевич? Он, вроде, без проколов. Завтра общий сходняк. Там и Шлем и Ярцев будут, короче уже по конкретике говорить будем.

Она с нежностью гладила его шею, а он любовался ее взволнованным видом, растрепанными мокрыми волосами, готовый забыть о неизвестных ребятах с большими наушниками и наброситься на нее прямо здесь.

– Русь или смерть? – прошептала она.

– А то! – улыбнулся Карабин и три раза отрывисто поцеловал ее в губы.

Их взяли ночью.

Они даже не успели подняться с широкого матраса, брошенного посреди комнаты. Карабин, сквозь сон заслышал шорох и откинул руку, чтобы схватить приготовленный пистолет, но чей-то тяжелый ботинок припечатал его пальцы к паркету.

– Включай уже, – послышался усталый голос.

В ярком свете вокруг матраса неожиданно возникли двое в пиджаках и четверо космонавтов в масках.

– Одевайтесь, – сказали сверху.

Карабин почувствовал холодную ладонь Масяни на плече. Он не мог смотреть на нее, боясь увидеть в ее глазах то, после чего он не сможет выдержать клетку.

XI

Раздолбай-шоу – Даренко гордился тем, что он сам лично придумал название, смаковал на встречах с организаторами – проходило на обломках разрушенного бизнес-центра. В первый день отсюда вывезли всю технику, а на второй полностью обустроили пространство по проекту немецкого художника, подвернувшемуся Даренке на какой-то закрытой выставке для выхолощенной бизнес-элиты.

Сцена была устроена прямо на острых осколках бетонных плит – черный круг с выставленной на нем звуковой аппаратурой. Над сценой висело белое полотнище, на котором дрожали картинки с разрушающимися многоэтажками, ядерной волной, выдувавшей хилые постройки, подрывами старых хрущевок и пробиванием стен тяжелыми черными шарами. Гуляющие в разные стороны прожектора были закреплены на оставшихся клепаных балках, еще недавно державших на себе тысячи тонн груза. Слева от сцены располагалась зона разрушения – мощный накаченный человек в кожаном фартуке долбил по большому камню, и каждый удар его взрывался снопом искр и огня.

Перед сценой, на пустыре, заезженном экскаваторами и камазами, был выложен танцевальный подиум, от которого как лучи исходили пять дорожек. Лучи врезались в зону спокойного отдыха, где была распложена длинная барная стойка, а вокруг установлены шатры с мягкими диванами и низкими стеклянными столами.

Даренко приехал в самый разгар шоу. По сцене уже метались балерины в черных пачках под микс жесткой, давящей на мозг электронщины. Молотобоец, не выбиваясь из ритма, продолжал высекать огонь. К танцполу стягивались молодые длинноногие кобылицы с развитыми костями и крупными черепами, похожие друг на друга как сестры, так что какой-нибудь замороченный антрополог вполне мог бы выделить их в особую человеческую расу.

В зоне релакса тусовались солидные загорелые мужчины на нервах. Даренко быстро обошел их, здороваясь за руку. Он беспрерывно кивал, потому что каждый считал своим долгом высказать ему свое сожаление и недоумение по поводу зданий выпавших из баланса крупнейшего застройщика.

В последние месяцы в городе и в головах толстосумов поселился страх. Никто не отказался от его приглашения. Никто не рефлексировал по поводу неуместности всего этот действа – журналистов для большей безопасности Даренко заранее попросил не беспокоить – потому что страх подталкивал их к тем редким несокрушимым столпам, к которым относился и Даренко.

Завтра все эти магнаты, бизнесы, теледеятели, и потухшие вдруг за ненадобностью звезды, окучивающие большой капитал, ответят новой порцией проседания рынка. Вал акций, крах фьючерсов, вялость рубля возопиют в ответ на невнятное бормотание безликих ребят из кремлевских застенков. Новые миллиарды хлынут за бугор в поисках безопасного существования. Сейчас души гостей наполнялись безудержным чувством, которое можно было описать краткой отточенной формулировкой – хоть трава не расти, и сердце резонировало с долбящим ритмом, несущимся из пятиметровых динамиков.

Коллекционный шотландский виски, мексиканская текила, прилетевшая прямым рейсом из Мексики, и прохладная русская водка делали свое дело. У каждого действия есть последствия. О последствиях они уже знали, счетчики в головах молотили цифры и подбивали проценты, графики завтрашнего настроения удивительным образом совпадали с графиками падения всех этих номинальных бумажек. Поэтому действия должны быть на славу.

Со сцены полились дребезжащие монотонные звуки, удары о шаманский бубен размножались на тысячах инструментах и звуковых дорожках. Гул в голове постепенно заглушал страх, и вся респектабельность и серьезность стали постепенно исчезать. Сейчас они стали тем, кем и были под панцирем спокойной самодостаточности. Они на полную мощь ощущали себя жрецами жизни, теми, кому открылась вся грубая красота материального существования. Вибрация в области солнечного сплетения, щекотавшая нервы каждый день и даже во сне, не дававшая им покончить с бизнесом и как китам выброситься на тихий новозеландский берег, усиливалась и заставляла двигаться без передышки. И вот уже один, второй, третий вздрогнули телами и вбуравились в молодую массу одинаковых красавиц на танцполе.