Сопромат

И так часа на три, а то и день неторопливой беседы и техничной ломки.

Но в этот раз все пошло не по сценарию, не успел молодой пролистать все страницы папочки, как в кабинет ворвался его старший напарник в зеленоватом пиджачке елочкой и серой водолазке, сел, глянул в папку и не поднимая глаз на Карабина сказал – все ясно, вали отсюда. Карабин ошарашенно промямлил – а ствол? Глухой что ли?, – поинтересовался пиджак.

Странно, неужели решили многоходовку провернуть – думал Карабин, выходя из ворот отделения, краем уха уловив знакомое с самых первых дней жизни сочетание звуков – кто-то звал: …ава…авва…Савва…

Он оглянулся. На противоположной стороне, возле длинного майбаха стоял незнакомый расхристанный – белая рубашка выпросталась из брюк – мужик и махал ему рукой.

– Вот он, герой белой идеи. Приветствую тебя, Савва. Менты не помяли? Как чувствуешь себя? – запричитал Даренко.

Карабин недоверчиво оглядывал его. Закрутились в голове шарики. Странный тип, перегаром несет, шофер-шкаф лысый, по ходу, из бывших, которыми бывшими не бывают.

– Вы от Сенкевича?

– От хренокевича! – рассмеялся Даренко. – Давай-ка садись, к жене моей заедем. Позавтракаем, я со вчерашнего обеда не жрал ничего.

Карабин в упор смотрел в глаза Даренке, как будто это могло повлиять на его решение садиться или нет.

– Давай-давай, обсудим кое-чего. Возражения не принимаются. Потом подбросим тебя в Новогиреево твое.

– Да пошли вы, – тихо сказал Карабин, развернулся и сам пошел в сторону метро.

Далеко уйти не удалось. Удар в затылок, стремительный бордюр, летящий в глаза, и в носу растеклось солоноватое.

XV

Они втроем сидели в большой комнате за круглым столом и пили чай.

Это была небольшая гостиная, обставленная старой мебелью, которая остается обычно в старомосковских квартирах как память о больших семьях, живших здесь из поколения в поколение, или, наоборот, для того, чтобы наполнить квартиру чужой историей, так не достававшей главным героям девяностых. Когда они зашли сюда, Савва подумал, что это какая-то декорация для фильма о пятидесятых годах – полосатые обои, черно-белые фотографии на стенах и тяжелые, бархатные шторы. Уже в машине, когда Савва вспомнил, что тип этот самый что ни на есть олигарх из потрепанного Форбса, неведомо откуда появившегося в туалете в их маленькой берлоге. Он представил, что окажется в просторном пентхаусе с холодными алюминиевыми столиками и креслами из красной кожи.

Вся квартира, будто вытянутая вверх, совсем не соответствовала активности Даренко. Пока Савва мялся в раздумьях снимать или не снимать ботинки, тот метался ко комнатам, как только что погулявший дог.

– Савва, когда надумаешь жениться, в жены бери только еврейку. Не прогадаешь, – наущал Даренко. – Вот Мария Анатольевна, живой пример.

Карабин посмотрел на хозяйку. Издевается он что ли? Светло-русые волосы, большие карие глаза, в которых переливалась озорная улыбка.

– Они как мамки. Раз женишься на еврейке и все, считай, что навсегда. Да, Маш?

– Как Светочка поживает? – спросила Мария.

– Вот, Саввушка, полюбуйся. Уже лет пять вместе не живем, а как будто не уходил, еще и о нынешних справляется. Ух, охомутают своей заботой, что держись. Меня тут инфаркт недавно цапнул, так что ты думаешь? Месяц от меня не отходила, еду готовила – Сереженька, миленький. Клиника элитная, семь долларовых нянек, еда из ресторана, и тут Маша со своими пластиковыми контейнерами. Вот ведь порода.

Мария подняла чашку, как будто хотела скрыть улыбку.

– О, еще один… жидовин сын, – сказал Даренко.

Савву обдало острым запахом одеколона, и он обернулся. Над ним стоял молодой парень в сером костюме, весь как будто-то только что отпаренный и отглаженный. Савва таких и не различал на улице – все на одно лицо, офисные. Парень слабо пожал руку и сел рядом с Марией.

– Вот, Миша, знакомься. Это мой внебрачный сын, и твой выходит младший брат. Савва.

– Когда успел-то, отец? – невозмутимо ответил Миша, намазывая джем на тонкий ржаной хлебец.

– Вот ничем их не пробьешь, понял да, Савв? – сдался Даренко. – Вот это их спокойствие врожденное меня прямо бесит. Они ж, Савва, с пеленок такие. Ты, понимаешь, суетишься, мечешься, подгузники меняешь, а он в кроватке детской лежит – такой мудрый еврей и смотрит так снисходительно, как на дурачка.

– Ммм, все бы отдала за это зрелище, – сказал Мария. – Если еще учесть, что подгузников в ту пору не было.

– То есть тебя не волнует, что этот вот паренек может разделить с тобой все наследство?

– Да хоть сейчас все отписывай… ээээ… Савве? Я, отец, человек независимый, успешный, голова есть.

– Не, ты видал, Савв? Успешный! – к Даренко, словно нахлынул вчерашний хмель. – Вкладывает чужие деньги в чужие проекты, сидит на бонусах, в офисе с десяти до шестнадцати. Как-то, Миша, серенько у вас все. Где драйв? Где хватка? Где мясо, Миша!

– Мясо в холодильнике, суп на плите, отец.

– Вот-вот, замороженные, вы какие-то…

– Отец, да расслабься ты – это ж эволюция. Все, ваше время вышло. Вы хороши, когда кругом все выжжено и надо заново все отстраивать. Во, вы спринтеры. А мы стайеры. Планирование, анализ, маркетинг-планы. А сейчас начинать самому с нуля – это ж смерть. Ты, кстати, в курсе, что сегодня торги закроют?

– Какой ужас, у вас наверное все пересрали от такой новости.

– Не, у нас все просчитано наперед. Главное без паники. Две трети портфеля прикрыли, часть акций скинули заранее. Все путем. А вот кое-у кого делишки не фонтан.

– Н-да, не бойцы, – с грустью протянул Даренко, подперев голову кулаком. – Я смотрю акуленок бизнеса от кризиса у матушки под подолом спасается.

– Отец, ну хорош уже позорить перед младшим братом. Я тебя со вчерашнего вечера здесь жду, думал, семейный ужин будет в честь праздника. Ты ж обещал. Мама вон готовила целый день, а тебя опять носит неизвестно где. Кстати, поздравляю, здоровья, успехов, ну в общем, всего-всего.

Миша протянул руку к комоду, взял с него маленькую красную коробочку.

– Подарок очень дорогой, – сказал Миша с лукавой ухмылкой, поглаживая коробочку. – двадцатипятилетней выдержки. Спасибо, мама помогла, а то чуть мозг не сломал, что тебе подарить.

– Ну давай-давай уже, – Даренко с нетерпением и даже с раздражением от обязательной церемонии выхватил коробочку.

Он достал танк, собранный из пяти спичечных коробков и неумело обклеенный зеленой бумагой, покрывшейся от времени бело-желтыми пятнами. На башне еле-еле держалась красная звезда, а помятая пушка-самокрутка устало склонилась набок.