Сошедшие с небес

В дверях столкнулся с двумя мужичками. Те увидели толстяка на протезах, подтянулись, уступили ему дорогу.

— Здравия желаем, товарищ полковник! — поприветствовал один из них.

— Ну какой я теперь полковник? Такой же, как и ты — гражданский человек.

— Не скажите! Не скажите, Иван Иванович!

— Вот это другое дело. Не торопишься?

— Иван Иванович! Товарищ полковник... Как можно? Об чем вопрос!..

Иван Иванович достал из кармана кошелек:

— Вот тeбe денежка, вот бидон. Сходи-ка, пусть мне пивка нацедят. А я тебя здесь подожду, на свежем воздухе.

— Нет вопросов! — лихо заявил мужик, подхватил бидон и вместе с приятелем вернулся в чайную.

Иван Иванович закурил папироску и стал через окно разглядывать народ за столиками.

Увидел, как его гонцы протолкались к буфетной стойке и, тыча пальцами в сторону улицы, наверное, объясняли буфетчику, чей это бидон и для кого это пиво...

Потом его взгляд задержался на слепом аккордеонисте.

Потом он увидел Машу, Вовку, узнал Сергея и уже не отрывал от них глаз. Он увидел, как Маша что-то ласково говорила Сергею, как прикрыла своей ладонью стакан с водкой; как Сергей вдруг схватился за голову, как затряслись у него плечи; как Маша гладила его, что-то шептала ему, а маленький Вовка испуганно смотрел то на мать, то на отца...

Иван Иванович в полной форме сидел в кабинете самого главного областного руководителя и раздраженно говорил:

— Хорошо, Миша, давай считать! Давай, Миша, займемся простой арифметикой, если до тебя не доходит...

— Иван Иванович! До меня доходит, может, даже больше, чем нужно! — Областной руководитель Миша был на пару лет моложе Ивана Ивановича.

— Нет. Раз ты отмахиваешься, значит, не доходит, — упрямо сказал Иван Иванович. — Будем считать: с семнадцати лет они на фронте. Чему их там учили? Стрелять, бомбить, взрывать, окапываться, «Ура!», «За Родину!»... Как положено. В сорок пятом, если он, конечно, дожил до девятого мая, сколько такому пацану? Двадцать один. И чему же он научился за четыре года войны? А тому же — стрелять, бомбить, взрывать, окапываться — только лучше, чем в сорок первом. Потому и войну выиграл. Учти, Миша, он — победитель! Это особая психология. У него уже орденов до пупа. Ему сам черт не брат! На сегодняшний день ему двадцать пять, двадцать шесть лет... Он уже офицер. Старший лейтенант, капитан... А тут мы на «гражданку» списали этих капитанов. «Все силы на мирное строительство!» А они в мирном строительстве ни уха, ни рыла. Они воевать умеют и боле ни хрена, потому как на войну мы их брали со школьной парты! И ходят они по мирной жизни в растерянности: стрелять не нужно, взрывать не требуется, окапываться не от кого... А на собраниях «ура!» кричать да из президиумов «За Родину!» призывать — это не каждому дано. Тут особый талант требуется.

— Вы кого это в виду имеете? — ощетинился хозяин кабинета.

— Ты, Миша, шерсть на загривке не поднимай. Ты думай, как помочь таким ребятам. А то они черт-те чем занимаются. По толкучке шляются, в чайной портки просиживают. А у них жены, дети...

— Иван Иванович! Все мы воевали. И я, как вам известно, не в кулак свистел. Но я за четыре послевоенных года область на ноги поставил! Промышленность восстановил, жилищное строительство поднял выше довоенного уровня!..

— Один, что ли? — с интересом спросил Иван Иванович. Любил он этим вопросом людей на землю ставить.

— Что «один»? — не понял Миша.

— Промышленность восстанавливал, область на ноги ставил... Один, спрашиваю, что ли? Или еще вокруг тебя люди были?

— Извините, Иван Иванович... — смутился Миша. — Дурацкая привычка появилась за последнее время.

— Действительно дурацкая, — согласился Иван Иванович. — А помнишь, Миша, в сороковом ты у меня в аэроклубе занимался?

— Ну что вы, Иван Иванович! Разве такое забудешь!

Иван Иванович оперся на палки, встал, скрипя протезами:

— Так какого же... лешего, до войны был у нас аэроклуб, а теперь нету! Ведь могли бы туда хоть с десяток демобилизованных летунов пристроить, не говоря уже об остальной пользе... Может, у тебя на такое дело просто времени нету? Так сказал бы мне, я бы Саше Покрышкину в Москву позвонил. Мне лично это — раз плюнуть, коль ты такой занятый...

Было солнечное утро выходного дня.

В комнате, разложив на столе бинты, перекись, йод, вату, пинцет, Маша молча перевязывала Сергея.

Через настежь распахнутое окно было видно, как во дворе у водонапорной колонки Нюська полоскала белье. Ей ассистировал Вовка в одних трусиках.

Они вместе отжимали тяжелое белье, и Нюська развешивала его на просушку.

Маша осторожно сняла пинцетом с головы Сергея последнюю отмоченную перекисью марлевую салфеточку в бурых пятнах засохшей крови.

— А если бы тебя убили?

— Меня уже убивали. Два раза не бывает.

— В нашей с тобой жизни все бывает. — Маша осмотрела рану, сказала: — Сделаю наклеечку, и через пару дней сможешь снова вступать в бой за социалистическую собственность.

— Надо будет, и вступлю.

— Давай, давай...

— А ты что предлагаешь? Стоять и смотреть?

— Дурак и уши холодные! Уж если судьба дала нам новую жизнь, так и начни ее по-новому, от нуля!

— Я и начал.

— Врешь! — яростно проговорила Маша, не прекращая обрабатывать рану Сергея. — Врешь. Все эти твои поденные работенки — там неделька, там неделька, там еще полмесяца, к концу дня — расчет наличными — это новая жизнь?! Дерьмо это, а не жизнь — перетаскивать с места на место то, что производят другие!

— Кто-то должен и перетаскивать.

— Должен! Тот, кто другого ничего не может. Тогда пусть грузит. Пусть эта делает хорошо, замечательно, лучше всех, и его даже очень будут уважать за это! Но тот, кто способен на большее...

— Я — военный летчик, уволенный в запас! Я другого ничего не умею!..

— Не ори! И истерики мне не устраивай. Я тебе сколько раз предлагала пойти учиться? Не хочешь в институт, иди в автошколу! Вози пассажиров на автобусе. Только вчера Нюська говорила, что два автобусных маршрута прикрыли — водителей не хватает!.. — Теперь Маша промывала ему раненую руку.

— Ну, правильно! Я должен сидеть за одной парте с малолетками! А дома уроки учить!.. — Сергей вздрогнул, лицо его исказилось от боли: — Ну больно же, Машка! Куда ты йоду столько льешь, черт тебя побери?!

— Это тебя «черт побери»! — огрызнулась Маша. — Посмотри на себя — молодой, здоровый, красивый...

Сергей скосил глаза в зеркало, увидел фингал под глазом, рассеченную губу и рассмеялся:

— Очень красивый! Просто картинка маслом...

Со двора послышался Нюськин крик:

— Маша! К тебе пришли!

Маша выглянула в окно и увидела во дворе старушку с узелком и корзиночкой.

— Иду! — Маша торопливо бинтовала руку мужа.

— Кто там? — спросил Сергей.

— Понятия не имею, — ответила Маша и выскочила из комнаты.

Она пересекла двор и подбежала к старушке:

— Вы ко мне?

— К тебе, деточка, к тебе, Машенька. — Старушка прямо светилась радостью. — Да ты никак меня не узнала! Я же...

— Господи! — всплеснула руками Маша. — Баба Шура! Вы ли это?! Как же вы чудесно выглядите! Как же вас узнать, если вы только за месяц после больницы так расцвели?! Просто чудеса!