SoSущее
Шрифт:
— Но ничего же не найдено, мессир.
— Да, кандидат, не найдено. Следствием. Но почему? Улики где, куда пропала ручка «Паркер», подаренная Выдрой? Выдра, ваша подельница или полюбовница, кандидат? Полюбовница, красивое слово, правда, кандидат?
— Правда, мессир.
— Ручка «Паркер». Не самая дорогая, зато с посвящением. Надпись помните, кандидат?
— Что-то про суслика, мессир.
— Не запомнили, а зря, кандидат. Ведь ваша Выдра предугадала будущее своего любимого… не суслика, а сослика, кандидат! «Любимому сослику Ромулику от родственного вида черных выдр». Вот эта надпись, желаете взглянуть?
— Нет, мессир, спасибо, я вспомнил.
— Жаль,
— Это все, мессир?
— Нет, кандидат, еще по мелочи. Телефонная книжка упавшего с подмостков скульптора с выданными Деримовичем суммами. Суммы говорят о том, что во время первоначального накопления капитала кандидат был непозволительно щедр ко всяким артизанам.
— Теперь все, председатель?
— Нет, кандидат, не все. Есть еще бокал с вином. Мало того что на нем отпечатки пальцев Романа Деримовича, он еще и сосальный след оставил на кромке. Это говорит о том, что кандидат или волновался, или просто любил дешевое вино.
— Да, наследие тяжелого советского детства, мессир. Портвейн и вермут.
— И когда это оно стало тяжелым, кандидат? Когда свои сосальные способности на конфеты обменивали, наслаждая и наслаждаясь, было ли оно тяжелым? Или когда одноклассниц всех на соки свои присадили — так, что они не только вам не отказывали, но и любому, на которого перст ваш укажет. Это правда, кандидат?
— Какая, мессир?
— Вопиющая, кандидат.
— Значит, вы все знаете, мессир? И после этого вы меня кооптировали?
— Не после этого, а вследствие этого, кандидат. Такой дар не всякому при рождении выписывают.
— Вы и про растление знаете?
— Мессир…
— Да-да, конечно, мессир, мои извинения.
— Ваши растления, кандидат. Конечно, или, скорее, бесконечно, знаем мы про опыты ваши с растлением и ценим, ценим чрезвычайно. А за симулятор девственной плевы вам, кандидат, место в джанне зарезервировано младшими братьями нашими — будете наслаждаться себе в саду райском и, заметьте, без всяких юридических последствий…. В отличие от ваших клиентов из гостиницы «Интурист». Ну, шахиды, там-сям… — чуть ли не в травестийном тоне завершил тираду председатель и вместо смеха издал кашляющий звук, похожий на «хе-хе».
— Значит… значит, это вы, мессир, показали депутату антидефлоратор?
— Образно выражаясь, да, кандидат. Нас много, точнее, у нас много — глаз, рук и прочего. А на чьем они теле — не столь важно. Вам это должно быть теперь хорошо известно, особенно в свете пройденных испытаний.
— Да, мессир, я понимаю, исполнитель только часть. Но зачем?
— Зачем? Вы спрашиваете зачем, кандидат? Для коррекции пути, разумеется. Не раскрой наш неистовый депутат секрета растленных малолеток, так бы и застрял будущий олигарх на делах мелких и влажных.
— Но не мокрых же, мессир.
— Не мокрых, кандидат, мокротных. Чахоточных делах. Непросто выбраться из удушливых испарений мелкого развода. Я правильно выбрал термины из вашего тогдашнего лексикона, кандидат?
— Неужели вы все знаете, мессир? Значит, все, что со мной случилось хорошего или не случилось плохого, это не удача, это…
— Это работа, кандидат. Обыкновенная, повседневная работа.
— Значит, все мое счастье подстроено вами?
— Ммм…
— Извините, мессир.
— Счастье, кандидат, подстроить нельзя. Можно создать условия для его проявления. А счастье, или состояние гармоничного единства с Дающей, оно суть дар. Редкий дар, кандидат.
— А про конфеты и, и все такое… Вы что,
с самого детства за мной наблюдаете, мессир? Или еще раньше, с самого рождения?— Мессир…
— Да-да, пожалуйста, извините, мессир.
— Извиняем, кандидат, прощаем, ввиду тяжелого детства. А наблюдаем мы за вами ой как давно, с самой, что ни на есть, червивой поры вашей.
— И про конфеты помните, э-ээ, мессир?
— Отчего не помнить, кандидат. С этого все сосунки начинали. Да вот немногие догадались о том, что не наслаждение лучше обменивать, а его отсутствие, абстиненцию, или, как сейчас говорят, ломку. А вы, кандидат, можно сказать, от младых сосал знали, что вначале дать надо, чтобы потом взять. Сторицею.
— Сторицею? Не помню я что-то, мессир.
— Правильно, не бухгалтер, чтобы гешефты… — Председатель сделал паузу и сказал с явным смакованием: — В цифрах валять.
По зрителям и коллегии пробежал легкий смешок, а потом разом, словно по команде, оборвался. Председатель, наверное, поднял руку, после чего в зале воцарилась гробовая тишина.
— История действительно поучительная, — продолжил невидимый Сокрытый. — И мы попросим брата-прокурора познакомить суд и уважаемое присутствие с ее наиболее яркими деталями.
— Да, это самая настоящая эпопея, — подхватил брат-прокурор, показываясь на экране в облике длинноухого шакала, — ведь после того как наш любезный кандидат растеребенил… — оратор остановился. — Я, надеюсь, всем понятно значение этого слова? — Зал одобрительно загудел и прокурор продолжил: — Да, растеребенил бабам… хм, так записано. Бабам — это понятно? — Зал одобрительно загудел. — Прекрасно… Значит, сосцы он бабам растеребенил до того, что те жизни не видели без сосала Кандидатова. И что, мало было кандидату конфет от баб? Много, слишком много, всех не съешь. Но в то же время мало. Не конфет — власти. И тут на комбинат, где работала его незабвенная матушка, приезжают строители. И с этой самой поры бабы Деримовичу не конфетами услуги сосальные оплачивали, а утехами, что есть те же услуги, только оказанные не ему, а строителям заезжим. Надо сказать, что в обычной жизни его кормилицы еще бы поглядели, дать или не дать пришельцам каким. А с угрозой отлучения от сосала — вся шерсть с них сошла. Почему молодухи шелковые стали? Да потому, что он им пригрозил: нет клиенту утехи — нет и им утешения. Разменял, короче, наш кандидат, одно сосало аж на десять совал.
По залу под хорошо отражающим звуки куполом пробежала волна аплодисментов.
— Это все, брат обвинитель? — поинтересовался Председатель.
— Нет, досточтимый Председатель. Разрешите, я задам несколько вопросов обвиняемому.
— Приступайте.
— Вы знаете, от чего умерла ваша мама, кандидат?
— Да, знаю, ммм….
— Мессир, пожалуйста. Вся коллегия для вас до помазания — мессиры и мисстрессы.
— Знаю, мессир. Она умерла от рака.
— От рака чего, обвиняемый?
— От рака груди, мессир.
— А вы помните, когда она заболела этой страшной болезнью, кандидат?
— Да, помню, мессир, это случилось, когда она на фабрике работала. Так врачи говорили.
— А что случилось с нею в то время, кандидат? Она упала, получила травму или долго работала с вредными препаратами?
— Нет, мессир, она работала с нитками. Это не вредно.
— Тогда что же?
— Ее отчим ударил, мессир, в грудь.
— Не припомните почему, кандидат?
— Однажды он застал ее со мной, мессир. Она мне грудь давала пососать. А он раньше с работы пришел. Мне тогда уже шесть почти было… — голос Деримовича задрожал, он сделал паузу и продолжил со значительной артикуляцией: — Он и меня ударил, прямо в лицо… И сказал, что если «этого змееныша» рядом с нею увидит — губы оборвет слизняку.