SoSущее

Что, вообще, происходит? Только что его любезно приглашали в Храам, а теперь он тесном подземелье без окон и дверей в объятиях двух плененных змиями дев.

Ответа не было. Вместо него тот же голос, который спрашивал его о готовности принять пятую сущность, отдал ему странный приказ.

— Снимите головной убор, кандидат.

Стоило прозвучать этим словам, как прекрасные пленницы отпустили его руки. Он поднял их вверх и ощупал голову. Ощущения от прикосновения были странными, немного чужими, но он готов был дать эту самую, будь она, разумеется, на месте, голову на отсечение, что никакого головного убора на ней не было, даже в том случае, если не только голова, но и руки, ноги и все прочее тело Романа Деримовича существовало теперь только как болезненная и никчемная иллюзия.

— У меня его нет, — ответил Ромка.

— Мессир, — поправил его голос.

— У меня его нет, мессир, — послушно повторил Деримович.

— Неужели? — не нарушая распевного лада, спросил голос.

— Да… — сказал Ромка и тут же поправился, — мессир.

— Наклоните голову, кандидат, — попросил тот, кто требовал называть себя мессиром.

Роман, не снимая с головы рук, наклонил ее. Ничего нового.

— Ниже, — прозвучал приказ, и Деримович отреагировал на него в духе барона Мюнхгаузена — вцепился в голову обеими руками.

— Не снимается? — безучастно спросил голос.

Вместо ответа Ромка кивнул тем, что считал своей головой, позабыв о том, что источник голоса находится не в этом склепе.

— Еще ниже, — настаивал голос.

Почему-то он не мог сопротивляться этим спокойным приказам. Вот и сейчас он натужился до предела и рванул то, что держал в руках, с такой силой, что, будь он в болоте, а не в цепких объятиях подземных богинь, ему бы наверняка удалось освободиться из любой трясины. Но хватка этих дев не болотная жижа — из нее так просто не выскочишь, скорее шею сломишь.

И точно, стоило ему подумать об этом, как где-то в основании черепа послышался хруст, и руки, все еще крепко сжимавшие несуществующий головной убор, теперь стремительно скользнули вниз вместе с тем… Божже! С тем, конечно, что они удерживали.

А удерживали они… он уже не понимал, что они удерживали, голову или головной убор…

Головной убор тела.

Но что бы ни слетело с его плеч, факт заключался в том, что теперь он смотрел на происходящее с нижней точки зрения. И с помощью этих нижних глаз он наконец-то сумел раскрыть тайну своих провожатых. Которая заключалась в том, что в Храам его ведут совсем не пленницы подземных змеев, нет-нет, этих пленительных дев никто не пленял. Потому что они сами ниже пояса были змеями.

…По-крайней мере сейчас, когда плечи его были не отягощены головным убором и он во все глаза мог таращиться на хтоническую наготу ведущих его прелестниц-химер. Как там их называл Онилин? Нагие? Да, они практически раздеты, но при этом украшены золотом и драгоценными камнями. Или наги? А может, нагини [270] ?

Точно, нагини.

— Кто стоит на пороге моем? — вновь раздался голос, предлагавший снять головной убор.

— Я иду. С мечом, судия, — ответил запасенной фразой кандидат в сосунки.

270

В который раз белиберда Деримовича вывела его к совершенной формулировке: инфернальные ипостаси его проводниц действительно принадлежат к змеиному племени нагов. — Вол.

— Храам открыт стоящему на пороге. Ищущему света ради истины тьмы, — торжественно произнес голос, и ослепительная вспышка выжгла изнутри все то, что до этого было головой недососка.

* * *

Чтобы добраться до главной открытой драгоценности Храама, его святейшего Лона, нужно было пройти через тройное ограждение: из черного, красного и белого мрамора, а потом еще спуститься по спиральной лестнице вниз. Там, в специальном заглублении пола, и находилось сокровенное Лоно Дающей. Только выглядело оно не той бездной, какую устраивали во времена первых, еще шумерских храамов, в виде покрытого крышкой колодца, в глубине которого булькала маслянистая влага богини. Олеа — называли ее древние до прихода божественных сестер Исиды и Нефтиды. Тогда, правда, и саму богиню звали иначе: Абиссой, Абтой, Тохой-Бохой и даже Геенной [271] . Но не только формой выделялось Лоно Мамайи: в отличие от предшествующих ему ближневосточных гениалий [272] , девственным было оно, поскольку еще не купался в нем истинный Хер, а неистинные, то бишь сосунки-гельманты, только влагу черную извлекали, кровь Ея течную. Которую по ту сторону «» называли нефтью маслянистой, а по эту именем тайным, «душой черного солнца». Но, увы, даже самое тайное может стать явным. Нашелся и в СОСе ренегат — разгласил тайну эссенции Сокрытого. И утекло имя в прямиком в Лохань, но лохос, что с него возьмешь, талдычил его себе, не ощущая в нем силы тайной. СолярКа — так звалась эссенция недр, «Ка-душой солярной», пусть и не обычного солнца земного, а черного, мертвого солнца Озарова.

271

Названия огненной бездны Земли в различных культурных парадигмах. — Вол.

272

Гениалии — судя по контексту, источник жизни в самом широком смысле, в отличие от наших гениталий, которые стали ассоциироваться исключительно с органами размножения. — Вол.

Вот оно, Лоно Мамайи: в углублении — большая, около метра в диаметре, чаша порфировая. И кажется, нет в ней ничего необычного. Так оно и есть — чаша и чаша, с лепестками полупрозрачными, тонкими. Розу напоминает или лотос индийский. Глядя на нее, трудно представить все те безумства, сотворенные ради обычного с виду кубка. Но безумства были, и поиски на протяжении не одной сотни лет — тоже были.

Да, это она, главная Грааль земная. Та самая, что влекла к себе паладинов Девы. Нет, не безумцев на старых клячах — с мечом в ножнах, темным огнем в паху и смутным желанием в груди, а настоящих носителей рассеянного по всей земле палладия [273] . Тех, что хранили в себе частицу утерянного Люцифером света. Ту, которую невозможно было удержать, которая рвалась, подобно драгоценной жемчужине, омыться в бесценной влаге Дающей, дабы исполнился завет свадьбы желанной. Простой завет, означавший элементарное деяние по укладыванию «драгоценной жемчужину в чашу» — «ом мани падме хум». Стоило сделать это, как все бы изменилось под покровом семи небес, и, как меч, вложенный в ножны, как тычинка в пестике, странник в запертом саду, пахарь в курчавом поле, ось в колесе, — все пришло бы тогда в состояние возвращенного рая, и Он слился бы с Нею… И радость полилась бы бесконечным потоком.

273

Здесь не металл, а священный фетиш, упавший с небес. — Вол.

«Ха-ха!» — ощерился Платон, вглядываясь в бурлящую белым молоком бездну. Как бы не так. Тут бы все сразу и кончилось. Быстро, мгновенно, невозвратно. Миссия играющих, а вместе с ними и всех посредников пришла бы к завершению. Слово соединилось бы с Силой, Богг с Гиной, Шива с Шакти, Вишну с Лакшми, Яхве с Шехиной, а колченогий Гермес с пенистой Афродитой — и все стало бы Одним, слившимся с Одной — Однаоном-Одноной.

Низваной-нидраной-нирваной [274] .

274

В нашем проявлении Слова известна только последняя форма слияния, нирвана. — Вол.

Вот для того-то, чтобы неразумные лохи не исполнили невзначай завет ловчий, и несут свою бессрочную вахту братья молочной реки. Не простые братья, а избранные к служению самой Дающей. И сосуществуют они с лохосом стадным, мифы творя величальные, дабы ту искорку, завет изначальный от Богга, в котором разделенное слить в одно велено, — в моления, обряды пышные, в ритуалы безобидные обратить томление Боггово. Служить братьям приходится лохосу неразумному, чтобы в конце добро светило «послушным» за удержание от дел брачных. И пока нерушимо стоит Братство на землях Мамайи, мир не исчезнет от усердия простофильного: так и будут шататься по просторам Ее Лоэнгрины и Парсифали, Симоны и Петры, Будды и Заратустры… — и еще несть им числа, спасители-сотеры, — завет истинный исполнить [275] . Ан нет, не найдут они Чашу жизни своей — усохнут без сосцов влажных. А если и найдут в деве какой Грааль истинную, то и здесь драгоценность жемчужную свою не донесут до благодатного лона, ибо устыдятся: а будут песни петь страстные да лбы разбивать в молитвах невнятных. Того и надобно. Ну а кто не ищет женственности вечной, те мантры пусть читают «Ом мани падме хум», барабаны вертят, да лотос изображают бесплодный. Как не пристало СоСущему опускаться до сущего, так и из сущего не дано выйти СоСущему. Ибо на том держится правда гельмантская.

275

В Божжем мире, возможно, все эти фигуры одного рода, но у нас они принадлежат к самым разным категориям: героев, искателей, учителей и даже шарлатанов. — Вол.

Но значит ли это, что Братство Сетово полностью отрезало от Силы предвечной свет Озаров? Нет, лиши Богга топлива любви Ея, Силы лиши Его, Премудрость отними Его, и в этом случае конец всего станет неотвратим: finis mundi — и для сущего, и для СоСущего. Да-да всех накроет тьма беспросветная, включая и самих ее служителей-адельфов, дела которых, по мнению профанов, только и нацелены на злодеяния бесовские — погасить на земле сущей свет любви Зовущей и на муки бессловесные обречь всех навечно, а самим жить-сосать-наслаждаться предвечно.

Но не все так просто в подлунном мире. Все начала надобны Дающей для поддержания баланса. Потому как между двух правд помещено человечество: между Лоном и Лоханью. Дай омыться Озару в водах Ее влажных — зачнет в себе Дающая сыновей новых, а старых сметет потопами, ураганами или пожарами. Но это не самое страшное, бывало и такое до установления Ордена — и лемуров жгли, и атлантов топили [276] . Хуже будет, если парочка в себе замкнется. Возлюбится сама в себе беспрепятственно, забудется в наслаждении и… свалит отсюда. Как? Да очень просто — как вошли сюда, так и выйдут: покинут юдоль земную, — и останется на ней даже не лохос бездушный, а биомасса невнятная, а от истинно духовных гельмантов вообще ничего не останется — прах сгоревшего смысла, скорлупа съеденных орехов.

276

Здесь полная параллель с нашими осинами: Лемурия по преданию сгорела в огне, Атлантида — затонула. — Вол.