SoSущее
Шрифт:
— Не понял, — протяжно сказал Ромка, отрывая руки от стола. — Платон Азарыч, ПаХан, он же без этой, как ее… — Почесав в голове, недососок уставился на Онилина в ожидании помощи, но успел найти слово сам, — плоти. Какой, на хер, хер у Богга.
— Понятно, что у Богга — Слово, — не скрывая раздражения, произнес Онилин, — а хер Пахану Сет по чистому разводу пришил. Ему-то что, ему бы на Исиду влезть, а там что вонзишь, из того и вырастет.
— Ну и как, из чего он хер-то смайстрячил [195] ?
195
Смайстрячить — сделать мастерски (от meister — майстер — нем.) — №.
— Из
— Сет в змея обратиться мог, — сказал он на ухо недососку, посвистывая на шипящих. Роман чуть вздрогнул, но не обернулся. — А старухе полунощной, та по луне работала, он и говорит: «Ты мол, старая, пригаси свет на ночку одну. А пригасишь — выйди на порог да споткнись об меня. Я же змеем обернусь. Ты его подними и крале нашей отнеси. Скажи, упал с небес крылатый хер, огнем сияя. И глас за ним раздался мощный: «Для человеков урожая». Я уж тебя отблагодарю.
Платон убрал руки с плеч ученика и сел напротив него, отмечая в глазах недососка подлинный интерес. Он довольно ухмыльнулся — тактика оказалась верна — Деримович обожал истории о всяческих разводах [196] .
— Так вот, берет старуха Сета, а он в натуре шлангом прикинулся, и в таком виде Исиде его предъявляет со словами: «Мол, так и так, свалился с неба, угрожая, верней, для урожая, желая в дар принесть себя через меня, веля доставить, в общем, сей хер невесте вдовой». Та хер берет со страхом, в темноте не различая, что это змей, как скипетр отвердевший. Идет с ним к ложу, а на нем лежит Осирис сшитый. Грудь извлекает белую свою и гладит твердые сосцы, чтоб молоком обрызгать тело. А черный жезл у чресел жениха кладет. И тут Сет понимает, что миг спустя — раскроется обман и труп тогда он сам…
196
Развод — процедура расторжения брака, принятая в Э4С. Хотя в данном фрагменте термин «развод» к ситуации, ввиду несостоявшейся свадьбы, не применим. — №.
Платон, скрипнув зубами, остановил бег речи, снова попавшейся на наживку рифмического червя, и бросил взгляд на Деримовича. Рома сидел с открытым ртом. И не просто сидел, а даром проливал на стол свой сладостный нектар. Ну и запасы у этой кайф-машины, подумал Онилин, да на нем одном наркотраффик можно делать.
— Исида, как ты понимаешь, тоже вся течет, недаром Влажной позже прослы… — «нет, что-то надо менять в консерватории», подумал Платон, не окончив фразы. — А капля уж набухла и сейчас стечет… Озар проснется… — Онилин говорил с большим усилием, пытаясь паузами расчленить паразита. — Сет встает и… бросается к груди Дающей. Исида не успевает ничего понять. А змей уж грудь ее сосет. Она в блаженстве падает, истомой исходя. И Сет свое берет, хвостом бия, в ущелье влажное сходя… — И тут Платон, не выдержав проэтического зуда, буквально заржал. — Ах-ха-ха-ха!
С Ромки меж тем накапала целая лужица его баснословного нектара, как будто это он сам змеем впивался в грудь Влажной и обменивался с нею любовными соками.
— Пробудил! Пробудил! — вцепившись обеими руками в Ромкино сосало, ликовал мистагог. Чистая мистопедагогическая [197] победа. Сказ развернулся в ученике, да еще как, на всю катушку.
— И что вы хотите сказать? — ощутимо заикаясь, спросил Ромка.
— А что тут говорить. Все понятно без слов. По выделениям, так сказать.
197
Мистопедагог — буквально: водитель незрелых мистов. — Вол.
— А если по правде?
— По правде, мон ами, не понял разве, кто ты? — Платон поднял Ромку за подбородок вверх. — Отродье змеево.
— Хорошо, не сучье.
— И сучье тоже. Я говорил тебе, баб много, но все они — одна
Она. Блудница, дева, мать и жена.— А этот ваш Озар, с ним что потом произошло? Его ж Исида оживить хотела, так?
— Хотела. Да только уда Сетова познав, уснула, а поутру, проснувшись, поняла, что трюм заполнен, а в груди пожар. Озара нет, Сет говорит, сбежал, но обещал вернуться.
— И что, она поверила такой туфте? — обиделся за Исиду Ромка, как будто только что не он в ожившем сказе впивался в набухшие соски Млечной.
— Кто она, вот в чем вопрос? — на гамлетовский лад начал Платон. — Исида причастилась минус-женихом. И стала черной, как Геката. И черным стало молоко ее. И грудь ей жжет оно. Сечешь?
— Не-а, — признался Роман, — опять, мля, какие-то отрицательные величины. Минус жених какой-то.
— Не нравится минус. Пусть будет анти. А как ты думал. Извлечь из ничего красавца одного нельзя. А двух — пожалте. Сложи их и получишь нуль, — устало сказал Платон, перестав бороться с одолевшим его проэтическим вирусом. — Но не это главное, недососок. Главное в том, что молочко ее почернело и нутро так и жжет. Улавливаешь, что это?
— Вы на нефть намекаете, дядь Борь?
— Смекаешь, — похвалил протеже патрон, — но не до конца. Вспомни, что случается с бабешкой раз в месяц?
— Ну, течет она.
— Течет… А чем течет?
— Ну кровью месячной.
— Теперь допер?
— Получается… — протянул Ромка, пытаясь догадаться, чего же хочет от него вконец спятивший мистагог, — получается, что месячные у баб не сами по себе, а вследствие сношения с самим Тифоном.
— Логика у тебя, бр-рр… — не к месту фыркнул Платон, скрывая, таким образом, очередную ошибку титуляции. — Хотя все верно. Только месячным предшествует что? — спросил он, вздымая вверх палец.
— Ну эта, как ее, овуляция.
— Правильно, это у смертных жен. А у бессмертных и больших?..
Ромка не знал, что ответить. Откуда ему было знать, какое слово придумали для овуляции бессмертных богинь.
— Сегодняшний слет чему посвящен, мон хер?
— Ну, как чему, заплыву?
— Верно, а заплыв к чему приурочен?
Ромка ткнул себя большим пальцем в лоб.
— Да, точно, Большим Овуляриям…
— И… — настаивал Онилин.
— И она хочет… — с видом попавшего на собачью свадьбу залетного кобеля изрек Деримович. — Она хочет…
— В том-то и дело, что не тебя она хочет сегодня, а Озара своего… Представь себе, до сих пор. А получит одного из колена Сетова. И залюбит его до смерти, — почти торжественно произнес Платон, ощущая в своем тезоименитстве уже не свой исторический прообраз, а его возлюбленного учителя в скорбную минуту дегустации отвара из болиголова. Профаны же пусть слагают гимны во славу воши поросячей и тешатся названием цикута [198] .
— Не, я не понял, с каких припарок она его хочет, если в черное оделась и не помнит ни хрена?
198
Платон проявляет недюжинную осведомленность в том, как был казнен Сократ. Вопреки устоявшемуся мнению, учитель его тезки принял яд болиголова, а не цикуты (гориголова, свиная вошь, собачий дягиль). — Вол.
— Так-так, — довольно хлопнул в ладоши Платон, — растем, недососль. Неувязочки видим в сказах. А здесь тайна великая есть. И никто не в силах разгадать ее. Даже Богг пасует. Да, Исида, ставшая Нефтидой [199] , теперь вся наша вроде, Сетова жена, не ощущает ночи и не знает дня. Течет себе привольно в подземных берегах. И братья все при деле: сосут, не уставая, кровь черную впотьмах… Тьфу, — сплюнул напоследок Платон, нет, не горькие соки Нефтиды, а гнусную эссенцию рифмического червя.
199
Исида и Нефтида в эзотерической версии братского сказа две ипостаси одной богини. — Вол.