Сотник

– А что за приспособы? – оживился князь.

– Сенька, – позвал он своего вестового, что стоял в стороне. – Крикни Еремку. Пущай с рупором сюда бежит.

– Слушаюсь! Еремку с рупором сюда!

– Выполняй!

И вестовой спешно удалился. Князь же подивился на манеру общения и взаимодействия. Остальные то уже привыкли за время похода.

– Рупор? Что сие?

– Так приспособа та зовется. Позволяет кричать дальше.

Довольно быстро рупор притащили. Опробовали. Все заинтересовались им. Очень удобная штука. Однако Андрей с темы не ушел, продолжая:

– … вот и выходит, други, что трусы лож на меня навели, чтобы себя оправдать. А Султан, мерзавец, воспользовался этим, дабы на Государя нашего и митрополита гадости всякие возвести.

– Ой ли? – возразил Басманов. – От церкви Государя нашего и митрополита Макария попытались отлучить патриархи.

– А чьи они слуги? По чьему приказу служат? Али ты веришь в то, что хоть один из патриархов тех воровских, посмел бы поклеп на Русь возводить по доброй воле?

– И то верно, – согласился Дмитрий Иванович. – Я два года назад в Царьграде был. Дядю своего вызволять ездил. Выкуп возил. Так заприметил – ежели муэдзин начинает звать на молитву, то христианам должно прервать свое богослужение. И ждать. Даже если литургию служат.

Все помолчали.

– Дело не в этом, – возразил Андрей. – Они в праве своем, ибо землей той владеют. В честном бою взяли город. Их земля – их порядки, пусть и неприятные нам. Но ведь они свои порядки у нас желают устанавливать, без всякого завоевания. Да еще по подлогу и лжи. А это уже мерзко и ничтожно. Это уже терпеть никак нельзя. Посему я и написал письмо. Султан-то, понятное дело, даже и не узнает о нем. Но попытка не пытка…

– Все одно – посоветоваться с Государем требовалось в таких делах! – достаточно резко заметил Шереметьев.

– Если я виновен в том перед Государем, то отвечу перед ним. А более о том и болтать нечего. – нахмурился Андрей, раздраженный излишней осторожностью Шереметьева.

Вероятно, он сказал излишне резко или слишком утвердительно, выдав свое раздражение сверкнувшими глазами, но на эти слова все отреагировали странным выражением лица и нервными взглядами. Иван же Шереметьев было дернулся что-то ответить, да замолчал, не ввязываясь в перепалку. Слишком уж твердо и решительно Андрей смотрел ему прямо в глаза. Для простого сотника чрезвычайно дерзновенно. Не посмел бы он такое себе позволить. А вот Дмитрий Иванович улыбнулся и кивнул каким-то своим мыслям…

На этом разговор в целом и заглох.

Шереметьев и Вишневецкий удалились для обсуждения условий совместного похода, а Андрей занялся обустройством лагеря для своей сотни. По ходу дела напряженно думая.

Он не помнил, чтобы в походе принимали участие ни казаки, ни Вишневецкий. Однако они пришли. Что это? Неточность описания или начало изменений истории, что стали накапливаться как снежный ком? И как эти изменения аукнулись на крымчаках?

Впрочем, выходка Сулеймана говорила о том, что история начала делать свой поворот. Насколько крутой – не ясно. Однако знания исторических реалий теперь все больше и больше обесценивались, ибо мир явно сошел со старых рельсов, уходя куда-то в сторону – на новый путь.

* * *

– Чем порадуешь? – не здороваясь спросил Иоанн Васильевич, вошедшего к нему патриарха Сильвестра. Очень холодно. Слишком холодно. Он всегда с ним так разговаривал теперь при личных встречах. Да и на людях не сильно цацкаясь.

– Государь, – поклонился тот. – Виноват я перед тобой без меры, гложет меня совесть с того самого дня. Но видит Бог – все сделаю, чтобы искупить. Прости ты меня, дурня окаянного.

Царь промолчал.

– Крест на том поцелую. Ибо верный твой слуга. – произнес Сильвестр после небольшой паузы.

Царь снова промолчал, ничего не говоря.

– Бес попутал. Клянусь. – вновь после небольшой паузы произнес патриарх и демонстративно поцеловал крест. – Верно, яки пес тебе служить стану. Живота за тебя не пожалею. За тебя и деток твоих. – быстро произнес он и вновь его поцеловал.

– Как проходит Собор? – немного смягчившись, спросил Иоанн Васильевич.

– Непросто. Просто взять и отнять у монастырей их обширные владения оказалось сложным делом. Монахов то много. Да и ремесла у них при монастырях с избытком. Сие можно махом порушить, но убытков понесем изрядно. И вместо добрых прибытков тебе одно разорение устроим.

– На попятную, стало быть пошли? – снова посуровел Царь.

– Упаси Боже! – истово перекрестился Сильвестр. – Придумаем, обязательно придумаем, как сложность сию разрешить. Над тем и думы думаем уже который день.

– А что с Андреем? Мне доносили, что ты на торговом ряду сам кричал, будто бы он чуть ли не святой. А ныне молчок.

– Государь, – замялся Сильвестр. – Мы просто не ведаем как сие объяснить. Грешен. Пока протопопом был – не ведал, как вельми трудно дела делать на московской кафедре.

– Так может быть тебе подыскать того, кто лучше справится? – выгнув бровь, поинтересовался Иоанн Васильевич. – Один раз ты меня уже разочаровал. Я верил тебе. Как отцу родному верил. А ты предал. Что каешься – молодец. Только веры тебе это не добавляет. Делами, а не словами сие надобно доказывать. И поверь – не стоит меня больше разочаровывать, не стоит…

– Не разочарую! – порывисто произнес Сильвестр, упав на колени.

– Ступай, – вяло махнул рукой Царь, но смотрел он на нового патриарха без злобы. Ему доносили, что тот токмо хорошее о нем болтает. И нигде, ни словом не обмолвился дурным. Долго ли это продлится? Бог весть. А может и правда, бес попутал? Иоанн Васильевич не знал, но пока давал ему шанс оправдаться…

* * *

Султан Сулейман медленно шел по тропинке пышного сада, организованного в дворце Топкапы. Тихо. Молча. Задумчиво. Он был погружен в собственные мысли, обдумывая новости о делах в Венгрии.

Уже три года шла война между османами и австрийцами, проходящая традиционно в землях Венгрии. В 1552 году османы сумели нанести имперцам серию болезненных поражений, заняв несколько крепостей. Позже же, будучи отвлечены на боевые действия с Персией [49] , предпринимали лишь локальные операции и давили дипломатически, не гнушаясь угрозами и банальным шантажом. И вот – в апреле 1555 года, не выдержав, эрцгерцог Австрии отправил от своего имени дань за Трансильванию и письмо с предложением мира.

49

Речь идет о турецко-персидской войне 1514–1555 года. Состояла из три кампании, перемежаемые периодами бездействия. Третья кампания началась в 1552 году, вынудив осман прекратить наступление в Венгрии. Мир в Амасье подписал 29 мая 1555 году визирь Мухам-лу-паша.

Султан не спешил с ответом.

Он прощупывал почву в Венгрии и думал, как с этой войны получить наибольшую выгоду. И вот, только что поступили свежие известия из Венгрии, которые ему сообщил визирь [50] . Сообщил и теперь шел молча за ним, стараясь не мешать все обдумать как следует. Воины же охраны так и вообще отстали шагов на тридцать. Все-таки это Топкапы, а не городская площадь.

И тут до Сулеймана донеслись приглушенные голоса. Это разговаривали садовник с одной из служанок. Он остановился и поднял руку, приказывая не мешать, а сам стал слушать, благо, что их отделяли густой, высокий кустарник и эти слуги могли говорить свободно…

50

Визирь – титул министра или чиновника высшего ранга в государствах и странах мусульманского Востока. Не путать с Великим визирем, который по сути был главой правительства или чем-то близким.