Сотрудник агентства "Континенталь"

Он упал, терзая карман, пытаясь вытащить револьвер для второго выстрела.

Я мог бы помешать ему, но он все равно был не жилец. Первая пуля пробила ему легкое. Я всадил в него вторую. Коридор наполнился людьми.

– Врача сюда! – крикнул я.

Но врач Барделлу был не нужен. Он умер раньше, чем я договорил.

Сквозь толпу протолкался Чик Орр и вошел в комнату. Я выпрямился, засовывая револьвер в кобуру.

– На тебя, Чик, у меня пока ничего нет, – медленно сказал я. – Тебе лучше знать, числится ли за тобой что-нибудь. На твоем месте я бы отчалил из Штопора, не тратя много времени на сборы.

Бывший боксер сощурился на меня, потер подбородок и квокнул.

– Если меня спросят, скажи, уехал путешествовать. – И он снова протолкался сквозь толпу.

Когда появился врач, я увел его в свою комнату, и он перевязал мне шею. Рана была неглубокая, но кровила сильно.

Наконец он кончил, я вынул из чемодана свежую одежду и разделся. Но, подойдя к умывальнику, обнаружил, что доктор истратил всю воду. Напялив брюки, пиджак и туфли, я отправился за водой вниз, на кухню.

Когда я поднялся обратно, в коридоре уже никого не было, кроме Клио Ландес.

Она прошла навстречу целеустремленно, на меня даже не взглянула.

Я вымылся, оделся и пристегнул револьвер. Еще один пробел закрыть – и я свободен. Я решил, что карманные игрушки мне не понадобятся, и убрал их. Еще одно маленькое дело – и шабаш. Меня грела мысль о расставании со Штопором. Город мне не нравился, с самого начала не нравился, и еще больше не понравился после ссоры с Милк-Ривером.

Я думал о нем, выходя на улицу, а выйдя, увидел его на другой стороне.

Взглянув на него как на пустое место, я повернул вниз по улице.

Шаг. Пуля взрыла землю у меня под ногами.

Я остановился.

– Вынимай его, толстомясый! – заорал Милк-Ривер. – Двоим нам не жить!

Я медленно повернулся к нему, мысленно ища выход. Но выхода не было.

В глазах-щелках горело сумасшествие. Лицо – маска смертельной лютости. Никаких доводов он не услышит.

– Двоим нам не жить! – повторил он и снова выстрелил мне под ноги. – Вынимай его!

Я перестал изобретать выход и полез за револьвером.

Он дал мне время приготовиться.

Он навел на меня револьвер, когда я направил на него свой.

Мы нажали на спуск одновременно.

В глаза мне сверкнуло пламя.

Я свалился на землю – весь бок у меня онемел.

Он смотрел на меня растерянно. Я перестал смотреть на него и взглянул на свой револьвер: револьвер только щелкнул, когда я нажал спусковой крючок!

Когда я поднял глаза, он шел ко мне – медленно, уронив руку с револьвером.

– Наверняка играл, а? – Я поднял револьвер, чтобы он мог разглядеть сломанный боек. – Поделом мне – чтобы не оставлял на кровати, когда на кухню за водой иду.

Милк-Ривер бросил свой револьвер – схватил мой. Из гостиницы к нему подбежала Клио Ландес.

– Тебя не?..

Милк-Ривер сунул револьвер ей в лицо.

– Твоя работа?

– Я испугалась, что он…

– Ты!.. – Тыльной стороной руки он ударил ее по губам. Он упал на колени возле меня – лицо его было лицом мальчишки. На руку мне капнула горячая слеза.

– Начальник, я не...

– Ничего, ладно, – успокоил я его, не покривив душой. Остальных его слов я не услышал. Онемение в боку проходило, и то, что шло ему на смену, не было приятным. Все во мне всколыхнулось...

Очнулся я в постели. Доктор Хейли делал что-то скверное с моим боком. Позади него Милк-Ривер держал в дрожащих руках таз.

– Милк-Ривер, – прошептал я, ибо на большее в смысле разговора был не годен.

Он приклонил ко мне слух.

– Бери Воша. Он убил Вогеля. Осторожно – у него револьвер. Подмани на самозащиту – может сознаться. Посади с остальными.

Опять сладкое забытье.

Ночь, тусклый свет лампы – когда снова открыл глаза.

Рядом с моей кроватью сидела Клио Ландес, безутешная, уставясь в пол.

– Добрый вечер, – выдавил я. И пожалел о том, что заговорил.

Она обливала меня слезами и непрерывно заставляла убеждать ее, что я простил ей подлость с револьвером. Не знаю, сколько раз я ее простил. Это было дьявольски докучливое занятие.

Пришлось закрыть глаза и сделать вид, что я потерял сознание, – иначе она бы не отстала.

Наверно, я уснул, потому что, когда опять очнулся, был день, и в кресле сидел Милк-Ривер.

Он встал, потупясь, не глядя на меня.

– Я, пожалуй, буду трогаться, раз ты оклемываешься. Но все равно скажу тебе: если бы я знал, что эта... сделала с твоим револьвером, я бы никогда не напал на тебя.

– Ладно, а что стряслось-то? – проворчал я.

– Спятил, наверно, – промямлил он. – Выпил малость, а потом Барделл стал мне заправлять насчет ее и тебя и что ты меня за нос водишь. А я... ну, видно, совсем ум за разум зашел.

– На место не встал еще?

– Ты что!

– Тогда, может, хватит дурить – сядешь и поговорим как люди? Ты с ней по-прежнему в ссоре?

Оказалось, по-прежнему – весьма решительно и весьма непечатно.

– Ты дубина! – сказал я. – Она здесь чужая, истосковалась по своему Нью-Йорку. Я могу говорить на ее языке и знаю людей, которых она знает. Вот и все, что было.

– Да не в том дело. Если женщина устраивает такую...

– Чепуха! Проделка пакостная, что и говорить. Но если женщина идет на такую проделку, чтобы тебя выручить, ей цена – миллион за унцию! А теперь беги, найди эту даму Клио и веди ее сюда!

Он сделал вид, что идет с неохотой. Но я услышал ее голос, когда он постучался к ней. И битый час валялся на ложе страданий, прежде чем они вспомнили обо мне. Они вошли такой тесной парочкой, что спотыкались об ноги друг друга.

– А теперь о делах, – проворчал я. – Какой нынче день?

– Понедельник.

– Взял его?

– Вша-то? Взял, – ответил Милк-Ривер, размещаясь в одном кресле с подругой. – Он в окружном центре – с остальными отбыл. На самозащиту он клюнул, рассказал мне все как было. А ты-то скажи, как скумекал?

– Что скумекал?

– Что Вош убил беднягу Шнура. Как он рассказывает, Шнур пришел к нему тогда ночью, разбудил, наел на доллар и десять центов, а потом говорит: попробуй, мол, получи. Слово за слово, Шнур хватается за револьвер, Вош с испугу в него стреляет – и Шнур, значит, как воспитанный человек, выходит умирать на улицу. Но ты-то как додумался?