Сотворение брони

На подходе к занятой «противником» роще головной танк взвода разведки наскочил на «минированный» участок и, как определили командиры-посредники, «взорвался». Возглавить разведку предстояло теперь Цыганову, и он, скользнув из башни к Мальгину, своему механику-водителю, кратко изложил обстановку: слева от «минированной» дороги - поле, простреливаемое «противником», справа - прикрытая холмом распаханная низина. Мальгину не нужно было объяснять, что по пахоте другие танки не пройдут, пока не наденут гусеничные ленты, а на это экипажи затратят около тридцати минут. За это время «противник» мог перенести огонь из рощи по неподвижным танкам и расстрелять взвод. Пока основные силы батальона, действующего в передовом отряде, не приблизились на дальность действительного огня, надо было скрытно обойти «противника», двигаясь по скату холма, и атаковать его с фланга или с тыла.

–  Прикажите замыкающему предупредить комбата: наша машина идет по распаханной низине.

Мальгин знал, как это опасно, но в сложившейся обстановке такое решение было единственно верным.

–  Действуй!
– согласился Цыганов.

Накануне прошел проливной дождь, чернозем прилипал к колесам, въедался в пустоты. Машина с каждым метром становилась тяжелее, вязла в грязи. Мотор надрывался, и, чтобы он не перегрелся, Игорь вынужден был сбавить скорость.

Сделав полукруг по склону холма, Игорь почувствовал: машина пошла легче. И когда роща оказалась слева, танк рванулся на холм, атаковал артиллерийские позиции «противника»……

Цыганов открыл люк башни, чтобы просигналить комбату ракетой: «Путь открыт! Вперед, по стерне». Но руку не поднял, увидев возле танка командарма. Лобастое лицо с грубоватыми крупными чертами было гневным. Цыганов не знал, что командарм, находившийся на НП, следил в бинокль за их танком и был возмущен дерзостью механика-водителя и командира: как рискнули повести по мягкой пахоте боевую машину на колесах?! «Не иначе плутовство какое-то, обман на учениях!» - раздраженно подумал командарм и, когда танк ворвался на холм, пошел к нему. Он был почти убежден, что корпус и башня этой машины из фанеры, а пушка из жести.

Цыганов соскочил на землю, вытянулся:

–  Разрешите доложить, товарищ командующий?

Командарм молча и недоверчиво постучал по подкрылкам, броне бортов и башни, поднял руку к пушке и рассмеялся:

–  А я-то подозревал липу… Как же ты умудрился не утонуть в трясине?

–  Три пары катков сделали ведущими, товарищ командующий!
– улыбнулся Цыганов.

–  Что ж вы с комбригом скрывали эту машину?

–  Только на днях опробовали.

–  Ладно, показывай свои три ведущие!

–  Здесь, товарищ командующий, не могу…

–  Наведаюсь на этой неделе. Похоже, доброго коня ты армии подарил, товарищ Цыганов!

ЗНАКОМСТВО 1

Игорь медленно шагал по улице. Тело освобождалось от давящей тяжести, ломоты. Глаза, долгими часами зажатые смотровой щелью, обрели свободу, простор. Определенной цели у него не было - все равно куда идти, на что смотреть. И все же потянуло к городскому парку.

Огромнолобый, скорбный Тарас Шевченко бронзово возвышался на трехгранном пилоне, опустив ласково руки к простоволосой Катерине, к братьям своим, крепостным, к рабочему, крестьянину и солдату, шагающим снизу вверх по уступам постамента со знаменем свободы.

В безлюдной глубине парка Игорь наткнулся на заросшую косицами вьюнков беседку. Поднялся на ступеньку, увидел девушку с книгой, Должно быть, она не слышала шагов.

–  Не помешаю?

Она оторвала глаза от книги.

–  Как бы я вам не помешала - бормочу немецкий.

Он прошел к противоположной от нее стенке, опустился на скамью и, услышав, как девушка переводит текст из учебника, подумал, что она не сильна в немецком и если встретится неточность, то, пожалуй, можно будет поправить ее.

Ждать пришлось недолго, девушка застряла на слове «убан».

–  Унтергрунд бан. Буквально - подземный поезд, а по-нашему - метро, гнедигес фрейлейн.

Она улыбнулась:

–  Спасибо. У вас уверенное произношение. В школе?…

–  На Уралмаше работал с немцем из Берлина - разговаривал с ним часто.

–  А у меня через два дня экзамен…

Как у школьницы, вспыхнули щеки и уши, выглядывающие из-под светлых локонов.

–  Если не возражаете, попытаюсь вам помочь. Я сегодня свободен до двадцати двух ноль-ноль.

Она поднялась, сказала просто:

–  Меня зовут Галя Романова.

–  Мальгин, - отрекомендовался Игорь.

Незаметно пролетел час. Галя спохватилась, когда со стороны танцевальной площадки донеслись звуки джаза.

–  Хватит зубрежки?

–  Танцевать?…

–  С удовольствием!

Но оказавшись на запруженной площадке, оробела, держалась от кавалера на расстоянии вытянутой руки, боясь, как бы сапожищи Игоря не раздавили красивые носки ее новеньких туфель.

Опасения были напрасны - и быстрый фокстрот, и медленное танго Игорь провел безукоризненно.

Не сговариваясь, они покинули жаркую, потную тесноту.

Возле летнего театра с пустыми скамьями и опущенным над сценой занавесом Галину остановила знакомая мелодия. Поначалу непонятно было, откуда льются звуки скрипки и виолончели, потом догадалась: репетируют за кулисами, готовятся к концерту.

–  Фибих… Это же Фибих!
– зашептала Галя, увлекая Игоря по дорожке меж скамьями к первому ряду.

Он поразился ее восторгу,

–  Фибих? Не слышал. Напоминает вальс-бостон.

–  Нет-нет, это музыкальная поэма для концертного исполнения… Но и танцевать под нее можно.

Она танцевала с наслаждением. Пальцы левой руки Игоря мягко лежали на предплечье девушки, пальцы правой волнующе-ласково, едва ощутимо касались ложбинки меж лопаток. Он вел Галю бережно, уверенно, не догадываясь, что эта поэма вошла в ее жизнь с первыми детскими радостями.

…Отец приходил с завода переодетый в наглаженную синюю косоворотку и брюки со стрелкой. От его распаренной горячим душем кожи исходил неистребимый запах кузницы. Когда он поднимал высоко на руках Галинку, целовал ее, она дышала вкусным, сладковатым запахом окалины, пропитавшим навечно скуластое лицо отца.

Он часто приносил ей гостинцы - конфеты в разноцветных обертках, пирожные и книжки с картинками то из библиотеки, то купленные в магазине. Мать укоряла: «Що дытыну балуешь да балуешь…», а сама была довольнешенька, что отец все ее да доченьку старается порадовать и знать не хочет пьяных компаний.

Он неспешно ел наваристый, со шкварками, борщ из деревянной вместительной миски и подмигивал Галинке: «Погоди, почитаем вместе». А она сказку послушает и скорее тянется к патефону, ищет пластинку с поэмой Фибиха, и отец не нарадуется, что дочурка любит то же, что и он. Когда подросла Галя, поняла: та пластинка напоминала отцу его юность, странствия из родного Прикарпатья к берегам Влтавы; напоминала, должно быть, славную пражаночку, с которой он танцевал, наверно, того Фибиха. Но любовь свою верную, на всю жизнь, и работу надежную нашел Федор Романов не на берегах Влтавы, а у Днепра - в селе нашел Романково, что слилось с городом Каменское, ставшим Днепродзержинском, городом детства и юности Галины. Там вместе с лаской отца и заботливостью матери в ее жизнь вошел чешский композитор Зденек Фибих.