Совершенно несекретно

«Считаю главной задачей децентрализацию власти и демонтаж командно-административной системы» — успел прочесть я, прежде чем второй спутник Ельцина прикрыл пачку листов красной папкой с гербом СССР.

— Вот, речь готовлю! Надеюсь, дадут мне слово! — недовольно глянул на услужливого спутника Ельцин и протянул: — Да это Штыба, ему это особо не интересно, да и не побежит Толя никуда… Можно подумать, «он» не знает, о чем я говорить буду!

«Он» — очевидно, Горбачёв, и судя по количеству правок, речь уже давно в работе, и вполне возможно у «него» на столе побывала.

— Дадут, уверен, слово! — пророчествую я, ведь речь эту слушал, и тогда она мне понравилась.

— Молодёжь, берите стулья. Хотите вместе пообедаем? — радушно предлагает Ельцин и ворчит на своего спутника: — Что ты, понимашььь, под руку лезешь?

— Да мы уже поели и, пожалуй, пойдем, — решаюсь я уйти.

Не из-за опаски опальной дружбы, смысла мне нет просто сидеть. Советы давать? Глупо. Попытаться подольститься… А зачем? Он и так ко мне хорошо относится. Попробовать войти в его команду? Вот уж чего точно не надо. По крайней мере, пока. Хоть вот той же Лене знакомство с будущим генпрокурором может пригодиться.

— Ты знаком с Ельциным?

— Тебя Ельцин знает?

Хором выпалили Генка и Лена, когда мы уже спускались вниз. Я невольно усмехнулся. Фразы почти одинаковые, но смысл — совершенно разный. Ведь знакомство с Ельциным — это одно. Его можно списать на случайность… А вот то, что Ельцин знает меня и даже выделяет среди других, — это уже совсем другой уровень.

— Так получилось, — ответил я уклончиво. — Общались несколько раз… По спорту, по МЖК в частности.

А Леночка соображает! Взяла меня за руку, ведь на каблучках трудно по ступенькам спускаться. Ну или просто захотела пококетничать. Генка глядит с завистью: выбрали не его. Но он выше меня, и миниатюрной Лене с ним идти было бы ещё более неудобно, чем со мной.

— А вы, Анатолий, полны сюрпризов, — задумчиво протянула девушка.

— Это… он ещё олимпийский чемпион по боксу, — похвастался Лешнёв с таким видом, будто это он чемпион.

— Да? Надо же! У меня муж боксом занимается! — простодушно удивилась прокурорша.

— Муж? — хором спросили мы с Генкой, причем разочарования в Генкином голосе явно было больше, чем в моем.

Глава 3

— А кольца нет, — обвиняюще произнес Лешнёв, как будто поймал девушку на обмане.

— Я замужем… Пока замужем, — лукаво, но как мне показалось, с грустью пояснила Лена и посмотрела на меня так выразительно, что я задумался: — «А может, ну его к черту? Замутить с прокуроршей? Ну, чисто для разрядки?»

— А почему так? — оживился Генка, совершенно не заботясь о том, насколько бестактно звучит его вопрос.

— Изменял мне! Ненавижу изменщиков! — серьёзно сказала Ленка, гордо вскинув подбородок, а мне стало стыдно.

На свои места возвращаться ещё было рано, а потому мы, поддавшись стадному чувству любопытства, незаметно примкнули к небольшой кучке депутатов. Там косматый дядя в мятом костюме читал свои стихи.

— Ты в какой гостинице остановился? — тихонько шепнула мне на ухо девушка, и я понял, что мой к ней интерес взаимен.

— В «Москве», но я там бываю редко, — ответил я сдержанно, стараясь не показать лишнего. — У друга ночую, тоже боксёр отличный.

И не соврал. Витька Артемьев, проводив своих на дачу, теперь жил в квартире один, так что мне смысла мыкаться по гостиницам не было, и я составил компанию другу. Вчера вот даже на концерт вместе сходили.

Но Лену я решил потихонько слить. Перед Мартой неудобно, да и прокурорша, как выяснилось, «изменщиков» не любит. К тому же она явно не тот человек, с кем можно заводить короткие интрижки. Умная, цепкая, и если почувствует подвох — мало не покажется. А мне сейчас лишние проблемы совсем не нужны. Так что лучше оставить всё как есть. У нас ещё впереди весь съезд, и пусть я останусь для неё просто соседом по креслу.

— Я тоже в «Москве», в четыреста третьем. Но не одна там живу — девушка из Ростова со мной, тоже депутат.

— Да ты что? И я из Ростова родом. А как фамилия соседки? — заинтересовался я.

— Черных или Чернышева… Забыла. Да она тоже тут, могу поискать…

— Не, не надо… Так я зайду к вам в гости вечером?

— Неудобно как-то, надо ведь у соседки спросить… Может, лучше в ресторане посидим? — сомневается Лена.

— Давай! В девять, например? — быстро соглашаюсь я. — И подругу можешь взять. Хоть узнаю, как дела там, на родине.

— Это вряд ли! — протянула моя новая знакомая с лёгкой усмешкой. — Не закончить нам до девяти, чует моё сердце.

Доклад мандатной комиссии я слушал вполуха. Даже наезд Шенгелии по поводу грузинских событий прошёл мимо моего внимания, как и выступление депутата из Армении о волнениях в Сумгаите. Уловил только концовку.

— Но я должен сказать, мы не почувствовали, что прогрессивная часть Азербайджана, её интеллигенция осудили этот акт насилия, — прозвучало с трибуны.

Да эта самая интеллигенция только в восторге, уверен. При той бешеной ненависти, которая сейчас бушует между народами, ничего другого и ожидать не приходится. М-да… национализм, он как мифическая древнегреческая гидра: отрубаешь одну голову — вырастают две. Вот, например, перед самым съездом Верховный Совет Литвы принял «Акт о государственном суверенитете». Заявление мощное, но почему-то все здесь делают вид, что ничего не случилось. Тишина, молчание. А сколько ещё таких «актов» всплывёт в ближайшее время?

Когда началось голосование о выборе Горбачёва на пост главы государства — председателя Верховного Совета СССР, я чуть было не проголосовал за включение депутата Оболенского ему в конкуренты. Уже готовился было поднять мандат, но буквально за руку себя поймал и в итоге проголосовал «против».

А вот Лена, кстати, подняла мандат «за» с такой уверенностью, будто давно всё решила. И как оказалось не она одна: почти семьсот человек высказались за Оболенского — это треть от числа собравшихся! Я тут же почувствовал лёгкое сожаление о своей осторожности. Столько «за» голосуют — одним больше, одним меньше, какая разница?

Лена Миндубаева оказалась права, когда говорила что быстро мы не управимся. Пока утвердили счётную комиссию, пока разобрались с деталями, время подползло к девяти. А тут ещё и перерыв объявили.

— Это что же, опять безальтернативные выборы! — возмущался кто-то неподалёку, за соседним столиком в буфете, где мы с Леной пьем кофе.

Да, остался единственный кандидат. Остальных зарезали, заболтали, не дали слова. Ельцин, кстати, взял самоотвод. Интересно другое: голосовать за Горбачёва мы будем тайно, всем депутатам выдадут бюллетени. С языка рвалось: «важно, не как проголосуют, а как посчитают», но тут, думаю, особо жульничать нет смысла. Конкурентов-то у Горбачева нет — выберут его. Во всяком случае не наберётся столько голосов «против».

В Георгиевском зале уже всё организовано: порядка двух десятков столов, к каждому — небольшая очередь. Депутатам при предъявлении мандата выдают бюллетень. Кабинок для голосования раза в два больше, чем столов, и все они закрытые, как и положено для «тайного» голосования.

Голосую’против', бросаю бумажку в урну и иду на выход. Вариантов два: или выйти из здания Большого Кремлевского дворца на Соборную площадь, или же из Георгиевского зала спуститься вниз на первый этаж. На улицу никто не идёт, конечно. Часов в одиннадцать собираемся ещё раз. Считают результаты. «Против» оказалось около сотни голосов, и ещё одиннадцать бюллетеней… пропало. Чёрт, надо было и мне зажилить для истории бумажку!