Совершенные. Тайны Пантеона

– Вот как, – опустила я пальцы в воду, желая остыть. Не помогло. – Похоже, твоя мечта остаться нетронутым сбылась.

– Мои мечты изменились, Кассандра.

Он не двигался и даже не моргал, словно статуя, облитая звездным светом. И я не знала, что он чувствует. Сожалеет? А может, и вовсе рад?

День закончился, как и наши откровения.

– Становится холодно. – Голос Августа звучал спокойно и ровно. Как раньше. Он снова закрылся от меня, спрятал эмоции за стеной спокойствия. – Пора возвращаться.

Я кивнула. Да. Пора возвращаться. Сказка закончилась, и реальность ждет нас, жадно раскрывая колючие объятия.

До монастыря шли тихим ходом, во тьме велика опасность напороться на плавающее бревно или камень. Я закуталась в одеяло и не заметила, как задремала. Проснулась, когда лодка ткнулась носом в берег, а Август, накинув веревку на колышек, спрыгнул в воду и поднял меня на руки.

– Не просыпайся, – сказал он, держа меня.

Я прижалась щекой к его груди и снова закрыла глаза. Даже когда меня положили на кровать, сняли обувь и укрыли одеялом.

– Август, – тихо окликнула, когда его шаги прошелестели у двери и замерли. – Если бы твой жестокий бог, в которого ты веришь, хоть раз открыл рот и спросил, кого бы я хотела выбрать, чтобы разделить жизнь и постель… Это был бы ты.

Ответа не последовало. Да я его и не ждала. Я повернулась к стене и накрылась с головой одеялом, надеясь, что утром вернется злая Кассандра, которой будет наплевать на чужие чувства.

***

… у алтаря горела лишь одна свеча. Ее света хватало, чтобы очертить силуэт Истинодуха. Вполне достаточно для молитвы. Хотя молиться можно и во тьме, главное, чтобы слова были наполнены верой. Вот только я не знал, по-прежнему ли сильна моя вера. Молитва, которая раньше слетала с губ легко и естественно, теперь застревала в горле.

Я смотрел на силуэт Истинодуха, а слышал лишь шепот во тьме. «Если бы твой жестокий бог хоть раз открыл рот… Кого бы я выбрала… Это был бы ты».

Тьма – злая и манящая, – затянула глаза. Нерушимые бастионы веры сейчас казались замками на песке. Ненадежные. Хрупкие.

– Я не понимаю, чего ты хочешь. – Образ Истинного Духа мерцал и переливался в неровном желтом свете. – Раньше мне казалось, что я слышу твои намерения, распознаю их сердцем. Но сейчас… Сейчас я не знаю, какой путь мне уготован. Не понимаю, зачем ты ведешь меня этой дорогой. И куда хочешь привести. Я больше не слышу тебя в своем сердце. Я хотел спасти Ирму и Зою, но не сумел сделать это. Может, и это твой выбор? Может, их судьба – сойти с ума и сгнить в тюрьме инквизиции? До последней минуты проклиная меня? Но кого ты наказываешь? А главное – за что? Я не понимаю.

Потер лоб, ощущая смятение. Тьма разрасталась. Лепесток огня дрожал, не в силах одолеть ее.

Снова поднял взгляд на фреску. Когда-то маленький послушник духовной семинарии ощущал благоговение перед простым образом. А выросший изгнанник чувствовал лишь пустоту.

– Истинодух, единый и вечный, частицей тебя во мне – молю: услышь. Я не понимаю твой замысел, но прошу помощи. Прошу снисхождения для тех, кто пострадал из-за меня. Мой наставник, которого я люблю как отца. Моя сестра, слишком хрупкая для ее ужасной участи. Моя верная подруга Ирма, блуждающая в хаосе. Помоги им. Спаси их. Позволь их найти. И особенно… – Я запнулся. – Особенно я прошу сберечь Кассандру. Прошу сохранить ее жизнь и свет.

Некстати и невовремя вернулось ощущение губ, прикасающихся к моей коже. Там, где она целовала, остались незримые следы. И мне хотелось сохранить их навечно, чтобы продолжать ее чувствовать.

Десять лет назад, приехав в Восточный Морфир и познакомившись с Бернаром и Мартой, юный послушник не понимал, почему настоятель монастыря не принял обет безбрачия. И почему его это нисколько не беспокоит. Разум юного Августа делил мир на белое и черное, и все плотское, безусловно, относилось ко второму. Однажды я даже не выдержал и сказал об этом Бернару. Но тот лишь рассмеялся и ласково потрепал по моей темной макушке.

– Если бы Истинодух считал желания плоти грехом, он отправлял бы нас в бесполые тела. Разве это не проще? Избавить от соблазнов, дабы каждый из нас мог наслаждаться лишь верой. Мы были бы мотыльками, порхающими с цветка на цветок без малейшей мысли о грехе. А может, нас стоило создать и вовсе цветами? Ромашковым полем. Что может быть чище и благолепнее? Но мы созданы иначе, мой юный друг. И еще нам даны чувства. И поверь, в них нет ничего греховного. – Бернар весело подмигнул. – Совсем скоро ты повзрослеешь и поймешь, что любовь – это и есть истинное проявление Духа. Может быть, лишь она и приближает нас к Истинному свету.

– Но вы говорите о любви к женщине! – возмутился я тогда. – Это не может быть… истинным!

Бернар тогда лишь рассмеялся и ушел к своей Марте – веселой и румяной жене, пекущей слишком сладкие пироги и угощающей ими всех без разбора.

Юный Август покидал Морфир расстроенный. Ему казалось, что настоятель монастыря слишком увлекается земным, чтобы быть настоящим служителем божественного Духа. Вот его наставник подходил под образ служителя. Строгий, но справедливый, отринувший земные удовольствия и наставляющий учеников идти по тому же пути.

Повзрослев, я понял, что мир нельзя делить на черное и белое. Что он гораздо… сложнее.

И то, что раньше казалось правильным, больше не являлось таковым. Или моя вера пошатнулась? Или скверна внутри пожирала и ее?

Мысли о пороке больше не казались мне кощунственными. Напротив. Они стали слишком привлекательными. Но что, если Бернар прав, и человеческая близость – вовсе не порок? Что – если это самое лучшее, что может случиться с человеком?

Или дело не в желаниях, а лишь в том, кто их вызывает.

Я все еще помню женщин горного городка, которые стремились заполучить в свою постель юного послушника. Их жадность, их настойчивость, их бесчисленные уловки. Помню вдову, которая бесстыдно разделась и начала призывно танцевать, рассчитывая, что неопытный семнадцатилетний парень не сумеет справиться с искушением. Не сможет устоять перед чувственным соблазном женского тела.

Я смотрел на нее и ощущал стыд вперемешку с каким-то холодным, отстраненным любопытством. С таким чувством исследователь наблюдает брачный танец животного или самки насекомого, приманивающей самца. У меня не было ни малейшего желания приближаться к ней.

Потом были и другие женщины… Красивые и не очень, молодые или опытные… Были даже мужчины, но об этом я и вовсе не хотел думать. И все они вызывали лишь желание сбежать подальше. Например, на границу с Равилоном. Я думал, так будет всегда и даже радовался своей бесчувственности.

Та эмоция, которую я испытал, когда открылась дверь чайной «Клевер и роза» и в светлом проеме застыл силуэт девушки, оказалась сродни удару под дых. Я ощутил физическую боль, острую и сильную, но при этом удивительно притягательную. Незнакомка прошла мимо, даже не посмотрев на меня. А я сидел оглушенный. Разорванный на части. Сгорающий в чувствах, которых не понимал и не знал раньше…