Совершенные. Тайны Пантеона

Наставник что-то говорил, Ирма зевала, Зоя наливала чай, а я не знал, как удержать привычно-бесстрастное выражение лица.

Кассандра Вэйлинг одним своим появлением разрушила все мои иллюзии о собственной бесчувственности и возвышенной чистоте.

Сегодня, держа ее за руку, я ощущал себя счастливым. По-настоящему. Я не соврал, сказав, что это лучший день в моей жизни.

Я прикрыл глаза, вспоминая. Кассандра смеялась над моими рассказами из жизни в семинарии, и мне это нравилось. Потому и рассказывал я лишь веселое. Хотя жизнь в Дорхаре была разной. Мои названные братья – это бывшие беспризорники и мелкие хулиганы, которых подобрал и обогрел настоятель семинарии. Послушников не баловали и держали в строгости, объясняя, что лишь такой путь спасет наши заблудшие души. Я беспризорником не был, но отношение ко мне порой отличалось еще большей суровостью. Я помнил посты, граничащие с голодовкой, и холодную келью без отопления. Наш Дух закалялся в лишениях и испытаниях, креп в отречении. И признаться, тогда я не сомневался в словах наставника, я видел смысл в его методах. Как иначе закалить душу?

А сейчас… Сейчас я смотрю на образ Истинодуха и чувствую лишь горечь. А еще сомнение. Я больше не верю в свои истины, они оказались пустыми. А слова молитвы застревают в горле.

Может, все было напрасно и мой Дух так и не обрел нужную чистоту?

Слабый лепесток огня раздражал, и я прикрыл глаза. После того, что случилось в чайной «Клевер и роза», даже родные люди считают меня чудовищем. За годы в заточении я не видел никого, кроме своего стража. Мне говорили, что это слишком опасно. Что я могу причинить вред, убить невиновных. И наказывали за желания и просьбы… А за хорошее поведение иногда приносили письма от Зои и Ирмы. Я ждал их так, как ребенок ждет новогоднего чуда. Они были моей единственной надеждой, единственной связью с реальностью. Ведь порой я сомневался, что мир, в котором я живу, – это реальность, а не посмертная бездна, полная боли и мучения.

За годы писем скопилось совсем немного. Тонкие листы, которые я хранил как сокровище и знал наизусть. Письма не были утешением. Лишь нитью, за которую я держался…

Ирма в своих посланиях никогда не называла меня по имени, ее письма были цитатами из жизни святых. Бумага пахла увядшими розами, а буквы расплывались, словно девушка плакала.

Письма Зои отличались сухим и злым текстом, в котором она обещала убить каждого, кто причинил нам зло. Я боялся того, что каждый раз с ней соглашался.

Наставник, освободив нас, совершил почти невозможное, и я навсегда у него в неоплатном долгу. Но содеянное подкосило старика, все-таки годы его молодости давно в прошлом. Все, что он может теперь, – это доживать остаток отпущенных дней в старом монастыре на севере империи.

А когда я все-таки воссоединился с девушками, понял, что все стало лишь хуже. И что прежней жизни уже не будет. Мы все изменились необратимо. Когда я привез Ирму в дом на скале, она назвала меня чудовищем и начала хохотать, глядя безумными глазами. Опиумный дурман, к которому она пристрастилась, стал тюрьмой гораздо более надежной, чем мой каменный мешок. Ирма больше не видела меня. Она летала в образах и видениях прошлого и будущего, более не замечая настоящего. А Зоя… Зоя злилась. Ее злость стала ее единственной молитвой. И я видел согласие в черных глазах сестры, когда Ирма называла меня монстром. Монстром, который заслужил свое наказание. Ни разу я не заметил в лицах тех, кого любил, сочувствия или жалости. Или хотя бы понимания. Я виноват и должен отвечать за случившиеся вечно.

Я думал так же. И порой даже сожалел, что сумел выбраться из заточения. Возможно, мне стоило остаться там навечно.

Хотя от одной лишь мысли о каменном мешке в голове стало темно и тяжело, глаза затянуло пленкой, а во рту появился вкус железа…

Вот только новая встреча с Кассандрой снова все изменила. Устои пошатнулись, а истины… истины теперь казались ложными.

– Я запутался, – встав с колен, я поднял крышку престола. Внутри блеснул медный ящичек. Под крышкой хранились пузырьки с епитимьей – светлой и темной. Такие были во всех монастырях – и Морфир не стал исключением. Я точно знал, сколько склянок хранит эта коробка. Два десятка светлых справа, четыре десятка темных слева. И всего пять пустых углублений. Похоже, и в этом настоятель Морфира был не идеален. Он слишком редко наказывал своих послушников.

Пузырьки с темной епитимьей призывно поблескивали.

И я, Август Рэй Эттвуд, пробудившийся разрушитель и воплощенная скверна для всего мира, провел пальцем по пыльным пробкам. Я и сам верил в то, что стал скверной. Мой наставник в это верил. Моя сестра и подруга Ирма в это верили.

А Кассандра – нет.

«Я верю тебе и верю в тебя».

Как твердо она это говорит. Как уверено. Кассандра Вэйлинг не их тех, кто прикрывает правду красивой ложью. Она и правда в меня верит.

Девушка с серебряными волосами. Слишком красивая, чтобы остаться равнодушным…

Девушка, которая утром сказала мне «да», а потом целовала под деревом с желтыми мотыльками.

Моя жена перед Истинодухом и людьми.

Я вытащил черный пузырек, повертел в пальцах.

Все, кого я любил, считали, что Август Рэй Эттвуд заслужил наказание. Что боль епитимьи – меньшее, что я обязан чувствовать. Что я должен глотать черную гадость ведрами, жечь свое тело агонией снова и снова. И лишь это приблизит меня к прощению. Не к искуплению, конечно. Искупить содеянное я никогда не смогу. И неважно, что я не выбирал разрушительные вибрации, которые зародились внутри моего тела. Неважно, что пытался сдержать их изо всех сил. Неважно…

Я виноват.

Или?..

Очень медленно я положил пузырек обратно в углубление ящика. Задушил пламя свечи. Огонек погас с возмущенным шипением, а тьма сожрала силуэт Истинодуха.

Святой образ погас. Но зато стали видны звезды, сияющие в окне часовни.

Под этими звездами я держал за руку среброволосую девушку и слушал ее дыхание.

«Если бы твой жестокий бог… Это был бы ты…»

Я сделал шаг назад, отступая от фрески. И еще один.

Истинодух не вспыхнул обвиняющим пламенем, алтарь не засветился от божественного гнева.

Ничего не случилось. Часовня утонула во мраке.

Отвернувшись от невидимого во тьме лика, я покинул святое место. Я шел по темному коридору Морфира, трогая пальцами остывающие в ночи камни древнего здания. Шел, пока не остановился у двери в келью. Этой ночью мне не стоит засыпать. Ведь стоит закрыть глаза – и то грешное и безудержное, что я чувствую, ворвется в наши с Кассандрой сны. Сегодня я точно не смогу удержать желания, которых стало слишком много.

Я сел на пол, привалившись спиной к чужой двери. Я хотел бы войти, чтобы быть ближе, чтобы слышать ее дыхание, но не решился. Ведь теперь я точно знаю, как выглядит и ощущается соблазн, которому невозможно противостоять…

Глава 20. Здравствуй, Кэсс

Меня разбудили голоса.

Потянувшись и зевнув, я села, сбрасывая оковы тяжелого сна. Помотала головой, пытаясь избавиться от остатков дремы. Платье я ночью все-таки сняла, и сейчас оно лежало на стуле мягким беленым облачком. Потрогав ткань и хмыкнув, я выглянула в окно.

– … только посмотрит! Я же не прошу чинить! Глянуть одним глазком, делов-то! – уговаривал сиплый мужской голос. Усатый бородач в подкатанных штанах и халате-экрау по местной моде пыхтел трубкой, разгоняя дым и упрашивая сердитого Бернара, стоящего рядом.

– А я тебе говорю: приходи после! – Настоятель Морфира упер руки в бока, став похожим на Марту. – Не до тебя сегодня! И не до твоего чайника!

– Это пароварка!

– Тем более! Джолинг, говорю же тебе: мастер сегодня не работает! Выходной! По уважительной причине! Так что уходи! – гордо заявил Бернар, и я прыснула.