Совьетика

были похожи на протестантов.

– Мой дедушка был местным командиром ольстерских лоялистов, – пояснил Пат.
– А потом влюбился в бабушку и стал католиком! А уже мы состояли в рядах и INLA , и IRA. Раньше, конечно.

– Конечно, раньше,- если бы Вы в ней состояли сейчас, Вы бы не рассказывали об

этом людям!- подметила я. Пат залихватски подмигнул мне:

– Точно! И в Лонг Кеше я отсидел свое тоже.

– У меня есть любимый маленький бар, – рассказал Джо. – И я много раз наблюдал такую картину: Сэмми Вилсон, тот самый, что громко кричит, что он духа католиков не выносит (бывший мэр Белфаста), сидит за одним столиком с одним из самых известных наших католических бизнесменов, которому принадлежат многие газеты, и они обсуждают свои дела! Когда речь заходит о деньгах, об интересах богатых, тут исчезают для них все религиозные или какие бы ещё то ни было различия! Жалко, что я не снял это на пленку.

Для нас сегодня каждый дом здесь – это последний рубеж. Как для вас Москва в 1941-м. Если позволить им сжечь один ряд домов, завтра они возьмутся за второй – и чем все это кончится? Поэтому мы на отступим.

Мы разговорились. Разговор перешел от Ирландии к Америке и её политике

"большой дубинки"в мире. Для этих простых городских ирландцев из

католического гетто, в полную противоположность слюняво-восторженным

писаниям ирландской прессы о "силе чувств" ирландского народа к "заокеанским

Падди", не существует никаких иллюзий в отношении этого государства.

Недаром местные люди метко прозвали заокеанских кузенов "теми самыми змеями,

которых Святой Патрик изгнал из Ирландии".

Тут приоткрылась дверь, и в нее вбежала огромная черная как смоль овчарка,

молодая и игривая. Она хромала на две лапы сразу.

– А это наш Фидель, – представили мне её хозяева.
– хромает он потому, что

опять порезался осколками на улице. Мы ему купили ботинки, но он, глупый, их

съел. А оно стоят недешево, каждый день не напокупаешься!

Я вспомнила армейскую собаку, похожую на бритую овцу: ей-то наверняка в таком случае бесплатно выделят новые! А бедный Фидель не может даже спокойно погулять около собственного дома.

За окнами что-то загремело, раздались свист и улюлюканье. Шипенье готового

разорваться фейерверка. В комнату повалил дым. Патриция открыла заднюю дверь.

Фейерверк так и не разорвался – его заливали из брандспойта двое. Высокие

серьезные мужчины. Невооруженные, в темной одежде. Один из них обернулся,

посмотрел на меня и белозубо улыбнулся. У него было доброе, умное, спокойное

и решительное лицо. Чем-то похожее на Ойшина.Такое, что я сразу почувствовала, кто он, даже ничего о нем не зная. Мне тоже стало спокойно, словно за каменной стеной.

– Это наши ребята вышли на дежурство. Будут смотреть, что происходит; будут

беречь нас – да и Вас тоже! – всю ночь. И так каждый день.

Есть только одна организация здесь, которая может защитить эту общину…

Беседа продолжалась. Джо вспомнил о том, что рассказывал ему отец, который

работал вместе с протестантами, играл с ними в карты каждый вечер и считал

их своими друзьями. Однажды они пригласили с собой католиков, которые с ними

работали, – якобы в бар. Отец Харри не работал в тот день, и это его спасло:

его католических коллег, последовавших по приглашению, под утро нашли с

перерезанными горлами.

– Возможно, именно после этой истории мне так трудно верить им, – сказал он

мне. – Я не ненавижу этих людей, не собираюсь никуда их выгонять, но мне

трудно им верить. Когда в лицо тебе улыбаются, а за пазухой держат нож. ..Я

думаю, нужно просто время. Время лечит все раны. И, конечно, чтобы англичане

не совали свой нос между нами и не настраивали их против нас.

А я подумала про их дедушку : если даже лоялистский командир

способен влюбиться в католическую девушку и поменять ради нее свой образ

жизни, то у этой страны все-таки есть будущее!

****

Время снова текло – быстро словно в песочных часах. Я и не заметила, как опять подошел Новый год. Мне вовсе ничего не хотелось больше в жизни праздновать. Говорят, что под Новый год можно загадывать желания. А у меня было одно-единственное желание – и притом совершенно невыполнимое. Такое, что не по зубам ни одному Деду-Морозу.

Хочу в Советский Союз!!!

… Тем холодным, туманным вечером я спешила: пересаживалась на дублинский

автобус в пограничном городке Ньюри. Вокруг меня сновали веселые толпы местных жителей с доверху набитыми рождественскими покупками сумками – до Рождества оставалось всего несколько дней. А она стояла на перроне и плакала, и никому до нее не было дела, – молодая африканка с маленьким сынишкой на руках, не по сезону одетая и даже без коляски.

Сначала я подумала, что мне показалось, как она о чем-то просит инспектора на автостанции, а он грубо отвечает ей, отворачивается и уходит: специально, чтобы в этом убедиться, я почти сразу же подошла к нему и спросила его о расписании моего автобуса, и он был сама любезность! Высокий седой протестантский джентльмен, само благообразие и порядочность, почти лорд по внешности.Не может же быть, чтобы человек, который только что был со мной так любезен, нагрубил ей? А если у нее что-то случилось, то почему не помог или хотя бы не спросил, не может ли ей помочь кто-нибудь из нас здесь, на станции? Не могут же люди не помочь женщине с маленьким ребенком, которая явно в какой-то беде? Тем более, что это не была такого сорта женщина,

которые профессионально побираются на вокзалах, как делают здесь многие румынские цыганки.

Таким образом я успокаивала свою совесть, но она все не хотела успокаиваться: сердце даже начало покалывать. И я не выдержала: направилась к ней, потрогала её за плечо и спросила:

– У Вас что-то случилось? Я могу чем.-то помочь?

Она обернула ко мне заплаканное лицо и, давясь слезами, невнятно поведала

мне, что ехала в Белфаст из Дублина и вышла в Ньюри на пять минут на автовокзале потому, что малыш захотел в туалет. Автобус уехал без нее – в нем остались все её вещи, детское питание и коляска. А ей нужно в белфастский аэропорт, в восемь часов на самолет. Она даже не стала ругаться с инспектором (но я сама свидетель: ни один междугородний автобус в Ирландии за все почти пять лет моей жизни здесь в таких случаях не уехал, тем более в Ньюри, где пассажиры обычно выходят по естественным потребностям "en mass"!), она просто в отчаянии спросила его, что делать; спросила, как ей теперь получить назад свои вещи, как не опоздать на самолет, может ли он хотя бы помочь ей найти такси, ведь она совсем не знает города, а он…. И она окончательно

разрыдалась. Малыш тоже заплакал – он замерзал без пальто.

А вокруг нас стояли довольные, как слоники, так занятые своими рождетственскими покупками истинные христиане – из таких, кто принципиально не работает по воскресеньям, осуждает бальные танцы как "разврат" и соблюдает все посты, – и ни у одного из них даже не дрогнуло сердце при виде этих двоих.

Времени на раздумье у меня почти не оставалось: десять минут до моего собственного автобуса, пропустить который я не могла. Хорошо, что нам только вчера дали зарплату! Я подхватила оторопевшую женщину под руку, воскликнув:

– Так бежим же на такси скорей!- и потащила её к ближайшему знакомому мне

таксистскому офису.
– Обьясните им здесь свою ситуацию, и куда Вам надо, а я сейчас… – и я спринтом рванула до ближайшего банкомата… Была- не была, как-нибудь дотянем

до следующей получки!

Когда я вернулась, она уже ждала такси, которое, по словам диспетчера, было на подьезде, и слезы на её щеках уже начали подсыхать. Я вложила ей в руку деньги:

– Мне пора убегать, а то я тоже опоздаю на свой автобус.