Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века
Шрифт:
30 сентября Дэбути заявил представителю НКИД, что Япония не может сейчас пойти на заключение пакта о ненападении, так как стороны еще не исчерпали обязательств, взятых по подписанной 20 января 1925 г. Конвенции об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией. По его словам, следовало бы звключить рыболовную конвенцию и торговый договор, решить проблемы предоставления Японии концессий, а затем думать о новых обязательствах.
В июне 1927 г., выполняя поручение Политбюро, советский полпред В. С. Довгалевский в беседе с премьер-министром Танакой вновь подчеркнул желание СССР заключить пакт о ненападжении. Танака отметил «несвоевременность» заключения политического договора, которому должно предшествовать подписание торгововго договора. [463] Таким образом, поручение Политбюро в 1926–1927 гг. не было исполнено из-за нежелания японской стороны.
463
ВКП(б), Коминтерн и Япония. 1917–1941. М. 2001. С. 16–17
Вот такой был политический фон японо-совестких отношений с 1 марта по 1 сентября 1926 г., когда в поездке по Маньчжурии находился видный востоковед Д. М. Позднеев, [464] официальной целью которого был сбор материалов для нового издания книги по Маньчжурии. Параллельно с этим он выполнял просьбу советских разведывательных органов оценить ситуации в Китае и в Маньчжурии, и «прощупать» позиции Японии, ее отношение к Англии. Человек со знанием китайского, японского и английского языков,
464
Дмитрий Матвеевич Позднеев (1865 — 1937) родился в Орле в семье священника. Семья была большая (16 детей, но выжили только три сына и четыре дочери), с крепкими патриархальными устоями. Правда, во второй половине века эти устои начинали колебаться: старший брат, Алексей (1851–1920), отказался после семинарии от проторенного прошлыми поколениями семьи Позднеевых пути в духовную академию, поступил в Петербургский университет, стал одним из крупнейших монголоведов своего времени, он был наиболее талантливым и трудолюбивым учеником монголоведа К.Ф. Голстунского, позднее Алексей стал первым руководителем Восточного института во Владивостоке.
В тринадцатилетнем возрасте произошел очень неприятный случай с братом Алексея Димой, вызвавший шок у всех домочадцев. В руках у Димы неожиданно взорвалась бутылка с сельтерской водой, осколки которой попали в левый глаз, и он на всю жизнь остался без глаза. Уже взрослым, будучи в Японии на стажировке, он сделал себе серо-голубой фарфоровый глаз, который выглядел как настоящий.
Дмитрий в 1889 г. окончил историческое отделение Киевской духовной академии, в 1893 г. поступил на факультет восточных языков Петербургского университета по китайско-монголо-маньчжурскому разряду, где сразу же выделяется своими исключительными способностями. Все три его курсовые работы отмечаются золотыми медалями («Историко-географический очерк юго-восточной Монголии по Мэн-гу-ю-му-цзи», «История восточного Туркестана в ХУШ веке», «Исторический очерк уйгуров»). В 1894 г. становится приват-доцентом университета, лектором по истории Китая. По окончании университета он едет в годичную командировку, где совершенствует знания в библиотеках Лондона, Парижа, Берлина (1893–1894). Затем в 1898–1904 гг. он в командировке в Китае. Во время восстания ихэтуаней Позднеев с женой и годовалой дочерью находился в осажденном посольском квартале в Пекине. Он принимал участие в обороне, рыл окопы, нес караул. В Пекине он вел дневник, который потом был обработан и издан в Орле с приложением перевода императорских указов, печатавшихся в Пекине во время восстания. Работая в министерстве финансов у С.Ю. Витте, последний обращает внимание на редкие деловые качества и работоспособность Д.Позднеева и делает его опорой в форсировании торгово-экономических связей России с Китаем. 15 марта 1903 г. Д.Позднеев от имени России подписывает один из первых договоров с Китаем — соглашение о новом дополнительном тарифе для русского морского ввоза. С.Витте подключает своего молодого и способного сотрудника к делам КВЖД: назначает его управляющим отделением Русско-китайского банка, созданного в конце 1895 г., и заведующим Пекинским отделением правления КВЖД). (Член Правления Русско-китайского банка, статский советник Давыдов, с которым он, видимо, активно общался, являлся русским разведчиком в Пекине, там же работал служащий этого банка Фридберг, помогавший Давыдову.) Одновременно его назначают заведующим Пекинским отделением правления «Общества КВЖД». За плодотворную деятельность китайский император Гуансюй пожаловал ему орден Двойного Дракона 3-й степени. За четыре года службы в министерстве финансов (пока не ушел со своего поста С.Ю.Витте) Д. Позднеев многократно ездил по Китаю, Маньчжурии и Монголии, изучал природные условия, экономику, обычаи народов. До 1903 г. им опубликована серия статей по практическим вопросам торговли (порты Маньчжурии, пошлины). В 1904 г. он возвращается в Россию.
В 1906 г. Позднеев уже находится в Японии, где служит в отделении телеграфного агентства и изучает японский язык. Преподаватель Петербургского университета (1896–1898), Восточного института (Владивосток, 1904–1905). Когда встал вопрос о новом руководителе Восточного института в связи с нервным переутомлением и желанием старшего брата вернуться в Орел, где овдовели его сестры, то была предложена в 1903 г. кандидатура Дмитрия. Когда о нем спросили Г.А.Платова, заведующего дипломатической канцелярией наместника на Дальнем Востоке, тот ответил, что «Дмитрий Позднеев (Пекинский) лучше брата» и что «едва ли можно иметь препятствие к его назначению». Он с энергией приступает к реорганизации учебного процесса в институте. Однако требовательность и дотошность нового директора не вызвали особого восторга у профессоров. Возникли трения и конфликты. В России надвигались события 1905 г. Дмитрия Позднеева возмущало лицемерие части профессоров, поддакивающих студентам на сходках, а на ученых заседаниях требующих немедленно пресечь беспорядки. Сам директор, в принципе, не одобрял участие студенчества в политической борьбе: «Студенты не имеют права тратить молодые силы ни на что другое, кроме усвоения науки», считал он. В 1912 г. Дмитрий Матвеевич создает свой печатный орган «Бюро русских журналистов», выходивший вплоть до 1917 г., в каждый из номеров которого он писал статьи. Д. Позднеев был директором Практической восточной академии и преподавал там японский язык (1910–1917). В это время он написал свой капитальный труд в трех книгах «Материалы по истории Северной Японии и ее отношений к материку Азии и России». После 1917 г. он работает штатным профессором Петроградского университета, читая курсы по экономике и истории Японии и Китая. В 1923 г. он начинает работу в Москве, преподает в Военной академии РККА.
Проезжая по всей Маньчжурии и встречаясь со многими русскими, китайцами и японцами, Д. Позднеев внимательно присматривался к ситуации в Китае, к переменам, которые произошли там за последние годы. По приезде в Пекин он отправляет несколько отчетов и записей бесед, а также материалы по Маньчжурии в качестве приложения к отчетам.
По результатам своей четырехмесячной поездки Д. Позднеев 14 июля 1926 г. послал донесение помощнику начальника Разведывательного управления штаба РККА А. М. Никонову. В нем он делал основные и очень важные выводы, интересовавшие Москву: 1) «Япония несомненно готовится к войне и готовит свой маньчжурский тыл к этому событию». 2) «Война эта, вероятнее всего, будет с СССР». 3) «Как показывают сроки программ военной подготовки Японии, она задается целью окончить последнюю к 1930 г., после чего можно ожидать начала военных действий». 4) «Для обеспечения продовольствием Япония ведет усиленную подготовку политики колонизации Маньчжурии корейцами и через них расширения запашек рисовых полей». 5) «Усиленное внимание обращается на изучение района Северо-западной Маньчжурии и прилегающих к ней округов Монголии с центром Сан-бэйсэ». 6) «Расселение корейцев и сооружение Ху-хайской железной дороги с ее продолжением до Благовещенска показывает намерение отрезать всю полосу территории от устья Тумэнь-ула до Благовещенска, от СССР». [465]
465
РЦХИДНИ. Ф. 627. Оп. 1. Д. 19.Л. 29.
В своих «Заметках по Маньчжурии», прилагаемых к отчету о поездке, Д. Позднеев обращал внимание Центра на ряд недочетов и недоработок, увиденных им в Маньчжурии. Одним из существенных недостатков разведработы в Китае он считал плохое изучение местной прессы и отсутствие людей, знающих японский язык. «Самый основной недостаток постановки дела в отношении изучения местной жизни заключается в недостаточном использовании туземных источников, — писал Д.Позднеев. — В частности, в Маньчжурии обращают гораздо больше внимания на китайский язык, нежели на японский. И тот и другой, конечно, важны. И китайцы, и японцы сейчас по существу ведут одинаково агрессивную политику в отношении СССР. Разница между ними только в том, что китайцы агрессивны открыто, а японцы
скрытно. Но тем больше оснований нам стараться проникнуть именно в замыслы последних и быть, возможно, больше осведомленными именно в отношении их. В отношении изучения Китая и китайцев в Маньчжурии необходимо сказать, что чтение газет ведется более или менее во всех учреждениях, но до толстых осмысленных журналов и до китайских книг мы не дошли. Заведующий экономической частью КВЖД Г. Н. Дикий сказал мне, что они выписывали некоторое время много китайских журналов, но потом оставили, так как практика показала, что существующие силы в состоянии только читать газеты, да и из них только те статьи, которые относятся непосредственно к ж.д. вопросам, остальные же стать (так в тексте. — В. У.) переводятся, поскольку только возможно, а лучше сказать не переводятся совершенно.В отношении японского языка дело поставлено еще слабее. На всю КВЖД имеется один работник Незнайко, который в постоянном разгоне и теперь давно уже отсутствует из переводческой комнаты, так как связан все время с Мукденскими конференциями. Кроме того, имеется его заместитель Перетолчин, но более слабый в языке, нежели Незнайко.
Кроме этих двух лиц, в Харбине имеется еще служащий в консульстве Мацокин, хорошо, говорят, знающий язык и много пишущий по японским источникам, и вот все наши силы.
Работают в большинстве случаев туземцы, т. е. китайцы и кое-где корейцы, но на них полагаться в известных случаях нельзя, и поэтому дело обстоит в этом отношении очень слабо. Нам необходимо обратить самое усиленное внимание на командировки окончивших курсы востоковедных институтов в Китай, Маньчжурию и Японию, для того чтобы иметь как можно больше переводчиков к 1930 г. Три года еле-еле достаточный срок, чтобы студент, оканчивающий курс наших институтов, был с состоянии освоиться с языком на месте». [466]
466
РЦХИДНИ. Фонд 627.Оп.1.Дело 19. Л.42.
Помимо специалистов с китайским и японским языком он считал необходимым иметь людей, знающих монгольский язык. Он приводил пример с неким Зайцевым, с помощью которого можно многое сделать для разведки.
«Кроме того, нам необходимо думать и об монгольском языке, — писал Д. Поздеев в Центр. — Конечно, у нас есть известный контингент образованных бурят, но я никак не могу забыть, что даже такие из них, как Жамцарано, Ринчино и др., ныне играющие большую роль в независимой Монголии, в 1919–1920 гг. играли видную роль на съезде в Чите, который признал необходимость создания Великой Монголии под главенством и протекторатом Японии, что они были сторонниками Семенова, которого хотели поставить монгольским Ханом. [467] Вся эта история подробно описана в оставленной у вас мной рукописи Монголии.
467
Д. Ринчино в то время был бурятским националистом, выступал за ориентацию бурят на Японию. Ц.Жамцарано также одобрял помощь японцев панмонгольскому движению, которое должно было привести к созданию независимой от Китая и России объединенной Бурят-Монголии. В январе 1919 г. Семенов создал в Чите свое правительство, которое не подчинялось правительству Колчака, находившемуся в Омске. По инициативе Семенова, бурятская Народная дума решила созвать общемонгольский съезд. Съезд открылся в Чите 28 февраля и продолжался до 6 марта 1919 г. В нем присутствовали 6 бурят — Д.Сампилун (председатель Народной думы), Д. Ринчино (уполномоченный Народной думы по делам просвещения), Ч.Цыдыпов и Б.Вампилун (члены думы), Н.Дылыков (от бурятского аймака) и Бимбаев, работавший ранее переводчиком по Внешней Монголии; 4 делегата от Внутренней Монголии; 4 делегата от Барги, переводчик Шадрин и японский капитан Суцзуки, посланный японским разведчиком капитаном Куроки. Присутствовали также атаман Семенов, его заместитель Волгин. От бурятского комитета в Урге присутствовал в качестве наблюдателя школьный учитель Дашиев. Все делегаты съезда высказались за создание единого самостоятельного монгольского государства, в которое должны войти Внешняя и Внутренняя Монголия, Бурятская Монголия и Барга. Съезд избрал Временное правительство объединенного монгольского государства. Съезд постановил послать делегацию на Парижскую мирную конференцию с целью добиться признания ею объединенного монгольского государства (Подробнее см.: Е.А.Белов. Россия и Монголия. М.1999. С. 170–171).
В этом отношении случай помог мне наткнуться также на одного человека, который, по моему убеждению, также мог бы быть нам очень полезен. В русском переводческом отделе ЮМЖД служит некто Ник. Ник. Зайцев, уроженец Монголии, знающий монгольский язык как свой родной. Он состоит чертежником в данном отделе и чертит японцам карты. Он передавал мне, что хорошо знал моего брата Алексея во время его путешествия по Монголии, что брат останавливался у его отца, бывшего торговца в Монголии, и об этом можно прочитать в 1-м томе «Монголия и монголы». Я не помню этих страниц, но вы, конечно, можете отыскать. Н. Н. Зайцев служит у японцев из куска хлеба, получает у них 100 иен в месяц, и мне кажется, что его непременно нужно было бы перекупить. Сделать это очень легко. Стоит только Коммерческой части КВЖД пригласить его на службу с окладом, скажем, в 200 рублей в месяц, и он с удовольствием пойдет. Если бы его назначить на ст. Маньчжурия или Хайлар, то со своим знанием монгольского языка он представился бы человеком весьма ценным и, конечно, стоящим этих денег.
Этот Зайцев передал мне, что у японцев сейчас необычайно сильный интерес к Монголии. Они сыпят туда деньги, покупают монголов и всяким образом стараются упрочиться не только в Восточной Монголии и Барге, но и в независимой Халхэ. Главным агентом их в последней является некто Сато, офицер японского генерального штаба, который уже 10 лет проживает в Урге в виде ламы в одном из ургинских монастырей. Говорит по-монгольски великолепно. Он пригласил один раз Зайцева на прием монгольских князей, приезжающих из Восточной Монголии в Дайрэн, и знание им монгольского языка поразило Зайцева. К сожалению, Зайцев, как не знающий японского языка, не мог мне сказать имени этого японца, а знать только фамилию Сато без имени, это то же, что знать в России Иванова. Я, однако, приложу все старания к тому, чтобы при обратном проезде через Маньчжурию узнать об этом японце Сато поподробнее. Теперь времени не было, так как я узнал об его существовании в день отъезда из Дайрэна.
Если приглашение Зайцева на службу КВЖД состоится во время моего здесь пребывания, то я очень просил бы поставить меня об этом как-нибудь в известность. У него множество сведений, но он сам не знает их цены и не умеет их облечь в должную форму. Увидев его, скажем, в Харбине или Хайларе, я мог бы использовать его в смысле получения данных очень плодотворно.
При помощи этого Зайцева мне удалось выкрасть из русского переводческого отдела ЮМЖД прилагаемую при сем японскую карту Монголии (Приложение 4-е), которая представляет, по-моему, большую ценность. Зайцев увеличивал ее в 10 раз и наносил все знаки, а потом она у него была взята для писания иероглифов, или каны, что делали японцы. Красные линии обозначают те варианты железных дорог, по которым произведены изыскания и которые японцы планируют к постройке в Монголии. Эта карта является фактически подтверждением того, что замыслы Японии в Монголии действительно огромны, и нам необходимо это принять к самому серьезному вниманию.
Я думал о том, чтобы утилизировать Зайцева на том месте, где он находится, но, полагаю, что он неподходящ. Он очень недалек, сдался мне малоразвитым и производит впечатление забитого и трусливого человека. Японцев он боится страшно. Поэтому его лучше забрать совсем, использовав его может быть данные в Монголии как чертежника и топографа, который при знании языка и Монголии может дать необычайно много. При его помощи легко можно будет следить за всеми проживающими в Монголии японцами, о которых он легко может узнать у монголов. Политических убеждений у него, по-видимому, никаких нет. Просто забросила судьба. Впрочем, с этой стороны я его не знаю. Японцев не любит очень и служить у «этих косоглазых», по ему (так в тексте. — В. У.) словам ему противно. Да и платят плохо. Я спрашивал его о переходе на КВЖД, он сказал, что пойдет, если дадут больше.» [468]
468
РЦХИДНИ. Фонд 627.Оп.1.Д. 19. Л.44.