Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1968-1969)

«Мама! Я люблю Джемшида! И я все обдумала, все решила».

Эти слова Сельби сказала матери вчера, больше их незачем повторять.

Да, Сельби все решила. Решила давно, еще полгода назад, там, на хлопковом поле. «Я все равно не отстану от тебя, Сельби», — сказал тогда Джемшид.

Она улыбнулась и молча продолжала работать. Когда, закончив свой ряд, Сельби повернула обратно, Джемшид все еще торчал на середине.

Снова поравнявшись с парнем, Сельби искоса глянула на его руки, стараясь понять, почему у него так получается. Оказывается, Джемшид не умел собирать хлопок. Словно мальчик, ловящий кузнечика, он хватал руками сразу две коробочки и с силой выдергивал из них хлопок — кусты долго еще раскачивались, как от сильного ветра.

— Очень спешишь, Джемшид, — не поднимая глаз, вполголоса сказала Сельби, — не дергай так сильно.

Джемшид улыбнулся и весело взглянул на нее из-под густых бровей.

С этого дня Сельби уже не переставала думать о Джем-шиде, она поняла, что будет женой этого рослого, застенчивого парня. А познакомились-то они давно, еще прошлой весной.

УЗОРЧАТОЕ ЯРМО

Шамурад-ага жил далеко от кишлака, на самом берегу Амударьи. Высокий, весь в трещинах дувал, окружавший двор Шамурада, вырос, казалось, прямо из высохшего арыка. В трещинах дувала буйно росли камыш и сорная трава.

«Шамурад-нелюдимый» — звали в кишлаке колхозного чабана Шамурада-агу. «А ведь какой был молодец, — часто говорили старики, — саблей владел, как никто из нас!» И аксакалы с удовольствием вспоминали лихие схватки с басмачами, в которых некогда отличался Шамурад. Но когда разговор заходил о его дальнейшей жизни, сверстникам Шамурада-аги ничего не оставалось, как только пожимать плечами и сокрушенно качать головами.

Да… Когда люди увидели, что Шамурад обмазывает глиной старый, брошенный кем-то дом в тугае^[1], у самой реки, они сначала глазам отказывались верить. «Хочу пожить в стороне, шум надоел», — ответил чабан односельчанам, пытавшимся дознаться о причинах столь странного его поведения.

Шли годы, и кишлак разросся, выстроили много хороших домов, а Шамурад-ага, как тридцать лет назад, жил на отшибе. Ни с кем не дружил, в кино не показывался, радио слушать не желал. Но работал старый чабан на совесть, во всяком случае, получше многих из тех, кто гордо расхаживают по кишлаку с галстуком на шее.

Поговаривали, что в нелюдимости Шамурада-аги виновата его жена.

Марал-эдже была женщиной старого уклада. «Служить отцу своих детей» — это она считала святым призванием жены. За долгие годы супружеской жизни Марал-эдже ни разу не ослушалась мужа. Стоило Шамураду-аге взглянуть на жену, как она сразу понимала, чего хочет ее повелитель, и тотчас же выполняла его молчаливое приказание. Она жила по старым законам.

И вот в этом доме должен был скоро появиться новый член семьи — невестка Сельби.

Как-то Джемшид пахал у себя на огородах. Сельби, вместе с другими колхозниками косившая невдалеке камыш, сразу приметила высокого парня и, подойдя поближе, с интересом стала смотреть, как он работает. Не потому, что никогда не видела, как пашут сохой, — соха, правда, давно исчезла с колхозных полей, но на приусадебных участках колхозники пользовались ею, — Сельби удивило, как легко управлялся Джемшид с этим орудием.

Парень, казалось, совсем не нажимал на рукоятку, он лишь придерживал соху одной рукой, а железные наконечники зубьев сами глубоко вонзались в землю. Соху тянули два рослых быка, под их темной, лоснящейся от пота кожей перекатывались мускулы.

«Словно древний батыр!» — с невольным восхищением подумала Сельби, разглядывая Джемшида.

И еще одна вещь заинтересовала девушку — ярмо у быков было не простое, а украшенное затейливой резьбой.

«Красивое… — подумала Сельби. — Только быкам, наверное, все равно, красивое оно или нет, — ярмо все равно ярмо».

Из-за камышей послышался девичий смех. Сельби вздрогнула: «Что это я! Стою, pot разинула. Уйдут ведь!»

Она стала продираться сквозь камыш к подругам. Вдруг что-то мягкое ударило ее по ногам, и тотчас острая боль обожгла лодыжку. Сельби вскрикнула и упала на колени. Лохматая черная собака метнулась в кусты.

Услышав крик Сельби, парень всей грудью налег на соху. Быки стали.

Сельби хотела было подняться, но боль в ноге заставила ее вновь опуститься на землю. Девушка застонала. Подбежал Джемшид, испуганный, растерянный, и склонился над ней.

— Сними платок, — сквозь зубы сказала ему Сельби, — перевязать надо…

Непослушными пальцами парень развязал платок у нее под подбородком и стал перевязывать рану.

Джемшид весь дрожал. Ни разу в жизни он не прикасался к женщине, и вдруг ослепительно белеющие округлые колени, прикосновение горячих рук, тепло девичьего дыхания. У него закружилась голова.

Чувствуя, что краснеет, Джемшид отвернулся. Но Сельби уже заметила, как горят у него уши, и тоже покраснела.

— Я… отнесу тебя к нам! — неуверенно сказал Джемшид.

Сельби не ответила. Широко раскрытыми глазами смотрела она на парня и молчала.

Джемшид вдруг тряхнул головой, словно жеребенок, впервые почувствовавший на себе узду, подхватил девушку на руки и по распаханному полю бегом бросился к дому.

Он смотрел не в лицо Сельби, а куда-то вверх, в небо.

Положив девушку в тени старого развесистого тута, Джемшид громко крикнул:

— Мама!

Из дома не спеша вышла Марал-эдже.

Джемшид показал ей на Сельби, лежавшую под деревом, и побежал к калитке.

— Я за доктором! — крикнул он.

Марал-эдже проводила сына невозмутимым взглядом, поплотнее прикрыла дверь дома и подошла к Сельби.

— Что с тобой? — спросила она, поправляя яшмак. — Собака укусила?

— Собака, — робко ответила Сельби и села, прислонившись спиной к дереву: ей было неловко лежать в присутствии этой женщины.

— Сейчас принесу тебе чала, — сказала Марал-эдже и пошла в кибитку.

С удовольствием выпив холодного чала, Сельби стала осматривать двор. Оказывается, он совсем не такой большой, как кажется с улицы… Чистый…

Скоро вернулся Джемшид со старым фельдшером. Старичок направился к Сельби, а Джемшид зашел в кибитку и через минуту показался с ружьем в руках.

— Бойнак! — громко позвал он собаку. — Бойнак!

Откуда-то выскочил пес, тот самый, черный с белым пятном на шее, и стал тереться о сапоги Джемшида. Он взял собаку за ошейник, отвел ее в угол двора и привязал. Бойнак весело помахивал коротким хвостом, доверчиво глядя на хозяина.

Джемшид отошел немножко и стал заряжать ружье.

— Не надо! — крикнула Сельби. — Не надо!