Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1968-1969)
Шрифт:
— Называется живем… — сказал он, безнадежно махнув рукой, — ни одного предмета цилиндрической формы!
— Чего ты там бормочешь? — сердито окликнула его Марал-эдже из кибитки. — Говорила, не сиди допоздна над книгой! Учиться тоже надо в меру, переучишься, никакой лекарь не поможет!
— Нашел! — вдруг закричал Джанмурад, указывая на голову матери. — Нашел!
— О, господи! — вздохнула мать. — Да что ж ты такое нашел?
— Цилиндр нашел! Твой борук[2] — самый настоящий цилиндр, ты небось и не знаешь!
И Джанмурад, довольный, побежал записывать «примеры цилиндров».
«Не забыть ему в шапку талисман положить, —
Она осторожно заглянула в комнату. Мальчик сидел, склонившись над тетрадью. Мать постояла, поглядела на него и пошла в кибитку.
Невесело было в эти дни Марал-эдже, совсем не такое настроение должно быть у женщины перед свадьбой ее первенца. «Берешь девушку, смотри на мать», — говорит пословица. Марал-эдже хорошо знала мать своей будущей невестки, а потому ничего путного не ожидала от брака. «Не будет нас уважать девушка из такого дома», — не раз говорила она мужу. Однако Шамурад-ага был спокоен на этот счет: у настоящего мужчины любая девушка станет прекрасной женой. «Не чабана стадо пасет, а чабан стадо, — любил говорить он. — У хорошего пастуха и паршивая овца выправится, а нерадивый и доброе стадо загубит». Таково было твердое убеждение Шамурада-аги — будущего свекра Сельби.
Поехали за невестой.
В ауле все давно привозили невест на машине, но Шамурад-ага раздобыл где-то белую верблюдицу и соорудил на ней старинный свадебный паланкин.
У матери невесты, Миве-эдже, хлопотавшей над тушей только что зарезанного барана, глаза на лоб полезли, когда она увидела верблюдицу и колыхавшийся на ее спине паланкин.
— Да что же это такое?! — громко сказала она, чтобы все слышали. — Моя дочь человек, а не мешок с мукой, чтоб ее на верблюда грузить!
Она уже готова была в пух и в прах разнести своих новых родичей, но люди кругом улыбались, настроение у всех было праздничное, и Миве-эдже решила не портить свадьбу. «Хочешь переплыть Амударью, плыви по течению», — вспомнила она слова мужа.
— Не расстраивайся, доченька, — прошептала она на ухо Сельби. — Стоит ли сердиться на причуды стариков.
Та невесело улыбнулась и кивнула головой.
Наспех отведав плова и выпив чаю, приехавшие за невестой вынесли ее и опустили на палас, расстеленный посреди двора.
Тотчас же, как положено по обычаю, родственники невесты бросились к паласу, им надлежало получить выкуп — «право паласа». Обычно в этом месте обряда возникал спор между сторонами, родственниками невесты и гельнаджи, но сейчас ничего подобного не произошло. Поскольку Шамурад-ага брал невестку без калыма, он решил отыграться «на паласных», и родственники невесты были буквально осыпаны шуршащим дождем десяток. Они растерянно оглядывались, не зная, как теперь поступить. Выручил продавец из сельпо, балагур и весельчак:
— Молодец, Шамурад-ага! — весело крикнул он. — За эти деньги не только «право паласа», а и все конфеты с базы выкупить можно. Будет теперь праздник ребятишкам!
И, видя, что невесту уже понесли на паласе к паланкину, шутливо добавил:
— А не застраховать ли нам девушку?! На таком транспорте ездить рискованно, споткнется, чего доброго, верблюд, и плати Шамурад-ага кун[3] родителям невесты!..
— Помолчал бы! — грубо оборвал его один из гельнаджи. — На свадьбе ведь! Не соображаешь, чего несешь!
«Так я и знала, что будут смеяться, — в отчаянии думала Сельби, потея под толстым халатом. — Легко говорить „не обращай внимания“, а вот попробуй не обращай». Она с трудом устроилась в тесном паланкине. Он
дрогнул, накренился и стал медленно раскачиваться. Поехали.Сердце у Сельби замирало, как в прошлом году, когда она впервые села в самолет. Но это был не страх, а какое-то другое чувство — неуверенность, растерянность перед неведомым… «Невеста», — говорили все кругом. Она. Сельби, невеста!..
«Я знаю, — думала девушка, покачиваясь на спине верблюдицы, — заставят развязать кушак, снимать сапоги, наденут борук на голову. Ну и пусть, можно потерпеть немножко… кончится свадьба, и жизнь пойдет своим чередом. Будто я сейчас играю роль невесты в старинной пьесе. Даже интересно…»
Но Сельби явно переоценила свои артистические способности и очень скоро поняла это. Вокруг смеялись люди, ярко светило весеннее солнце, а она сидела, задыхаясь, в темноте, и нельзя было ни посмеяться, ни слова сказать, ни выглянуть из-под паланкина. И верблюдица, как назло, шагает еле-еле!..
Вдруг кругом зашумели сильнее, паланкин наклонился — верблюдицу поставили на колени. Сердце девушки забилось, как у пойманного кролика, мелко и часто: тук-тук-тук. Сильные руки подхватили Сельби и поставили на землю.
Она двигалась в душной темноте, с накинутым на голову теплым халатом. Кто-то держал ее за рукав. «Ведут, как слепую!» — с горечью подумала Сельби и закусила губу.
«Перешагивай!» — сказали рядом.
Сельби вспомнила, что дверь в кибитку низкая, и, нагнувшись, переступила порог. Кто-то охнул, и женский голос прошептал злобно: «Говорила я, быть беде!» Сельби вздрогнула: «Ой, я же перешагнула порог левой ногой!» Настроение у нее окончательно испортилось. Теперь ей предстояло неподвижно сидеть в углу кибитки и слушать веселый свадебный гомон, приглушенный толстым халатом, закрывавшим ей голову.
КРЕПКИЙ УЗЕЛ
Той удался на славу: пели бахши[4], борцы честно боролись за призы, гости строго оценивали искусство поваров, приготовивших плов. Сельби немножко повеселела. «Не надо падать духом, — уговаривала она себя. — Ведь совсем немного осталось потерпеть».
Но предстояли еще немалые испытания. Вскоре Сельби опять попала впросак: неприлично быстро ответила на вопрос, согласна ли выйти за Джемшида. Ее тотчас же осудили. «Ишь как замуж торопится», — услышала она злорадный шепот.
Когда совершалось обручение, Шамурад-ага внимательно следил за муллой. Этот безбородый мужчина в модном коверкотовом костюме не внушал доверия — разве что по-арабски читал бойко, словно настоящий мулла. Но обряд выполнил как положено.
Сельби во время обручения заинтересовало совсем другое: кто-то неустанно щелкал ножницами над ее головой. Она знала, что это делается для того, чтобы уберечь их с Джемши-дом от дурного глаза, и тихонько засмеялась: «Мы с Джемшидом! Как это удивительно!»
Мулла замолк, щелканье ножниц тотчас прекратилось.
Тетка Сельби взяла руку невесты и вложила ее в руку Джемшида. Рука была жесткая, но теплая, ласковая. Сельби очень хотелось пожать ее, но девушка знала, что этого делать нельзя. Тетка что-то бормотала над головой, Сельби разобрала только отдельные слова: «…носить… есть» и, наконец, «…достигнуть желаемого».
И вдруг перед ее лицом замаячил огромный коричневый сапог. Она вздрогнула и подняла глаза. Девушка знала, что должна снять этот сапог с ноги своего будущего мужа. Она схватила сапог обеими руками и стала тянуть на себя. Сапог не снимался. Сельби испуганно взглянула на Джемшида, но он отвел глаза.