Совок 13

— Слушаю вас, Сергей Егорович! — неуверенно оглядываясь по сторонам, заговорил начавший что-то подозревать главный образовательный начальник области. — Всем, чем смогу! — выразил он готовность сотрудничества с внутренними органами. — Но только я не совсем понимаю… — неуверенно улыбнулся он и снова зачем-то суетливо оглянулся.

— Видите ли, в чем дело, товарищ Анучин, — решил я попрактиковаться в игре в гляделки, которой так виртуозно владеет Григорий Трофимович Севостьянов, — Александр Петрович ведь совсем не зря упомянул, что дела, которые мне поручают расследовать, чаще всего приводят к очень суровым приговорам! Половина из них, как правило заканчиваются для приговорённых исполнением высшей меры! — глядя в мельтешащие в режиме цветомузыки глаза Анучина, сам я старался не моргать.

— А поскольку следователь я ответственный, то к своей работе я отношусь в высшей мере добросовестно! — говорил я без колебаний в интонациях и негромко, — Вот вам, например, я уверен, тоже ведь не хотелось бы вместо восьми лет получить пятнадцать? Или я ошибаюсь?

Я еще договаривал последние слова, а нужные мне впечатления уже начали захлёстывать вполне зримо меркнущее сознание моего пассивного собеседника. Всё-таки напрасно устроители фуршета решили обойтись сегодня без стульев. Я уже начал примериваться, как бы половчее подхватить заведующего Облоно, если он начнёт заваливаться на пол от переполняющего его организм раскаяния. Интересно, где и в чем он так отчаянно нагрешил, если его лицо, еще полминуты назад светившееся сытым и здоровым румянцем честного человека, вдруг стало белее скатерти. Как у взведённого на эшафот висельника.

— Я не знаю… наверное, не ошибаетесь… Вы же следователь! — грузно навалившись кримпленовой грудью на так удачно оказавшийся высоким стол, промычал главный по образованию, — Но за что мне пятнадцать лет, Сергей Егорович?! — он жалобно и со всхлипом втянул в себя воздух, — То есть, восемь? За что?!! — жалобно пискнул он, не замечая, как его глаза наполнились панической влагой.

— Вы правы, гражданин Анучин, пятнадцать, это перебор! — согласился я с образовательным начальником, — И даже восемь тоже многовато будет. Хотя… С другой стороны…

Я погрузился в долгую паузу, изображая мыслительный процесс, полный раздумий и сомнений.

— Вы же высшее должностное лицо в школьном образовании этой области, гражданин Анучин! — пожалел я совслужащего и не стал тянуть дальше, — И все уголовные преступления, как и прочие безобразия, творящиеся в системе образования, которой вы руководите, они же и на вашей ответственности? Или я чего-то не понимаю, и преступную халатность уже исключили из Уголовного кодекса РСФСР?

Смотреть на Олега Юрьевича было неприятно. К бледности теперь добавились трясущиеся губы. А глаза ничего человеческого больше не выражали. Они больше напоминали коровьи в последние минуты перед забоем, когда та уже видит желоб с кровью своих предшественниц.

— Скажите честно, Олег Юрьевич, вам известно о преступлениях, которые уже давно и систематически совершаются в отношении несовершеннолетних девочек в одной из подведомственных вам школ? — решив, что предварительных ласк достаточно, перешел я к сути. — Впрочем, вовсе не факт, что только в одной. В любом случае, следственным органам про одну школу, в которой процветают развратные действия в отношении несовершеннолетних, известно совершенно точно!

— Этого не может быть! — фальцетом, переходящим в шепот, решился возразить мне Анучин, — Товарищ Корнеев, Сергей Егорович, я вас уверяю, этого не может быть! Здесь какая-то ошибка! — трясущимися и живущими своей отдельной жизнью губами, пролепетал заведующий Як-40 и младшим Карапетяном.

— Никакой ошибки! — твёрдым голосом оборвал я стенания школьного начальства, — Родители школьников уже обратились в прокуратуру и в контролирующие партийные органы с соответствующим коллективным заявлением!

— И-и-и-и… — пронзительно, раненным зайчиком заверещал Олег Юрьевич, обхватив лицо ладонями.

В очередной раз подивившись тонкому душевному устройству советского чиновничества, я осторожно огляделся. Народ, обильно вкусивший от щедрот халявной выпивки и разбившись на группы, был занят узкоклановыми беседами, и поглощением дефицитной закуси. Быть может, поэтому душевных терзаний заведующего областным Управлением народного образования никто не заметил. Встав так, чтобы максимально прикрыть переживания Анучина от публики, я продолжил теребить его нервы.

— Поражаюсь я вам, Олег Юрьевич! — вспомнив, что пообедать сегодня я вряд ли успею, взял я в руки вилку, — Вы же, как мне кажется, сам никакого отношения к разврату с малолетками не имеете. Не понимаю я, зачем вы эту шайку мерзавцев покрываете? Или вам за это тоже продуктами платят? — ровным голосом невинно поинтересовался я, потянувшись к так полюбившимся товарищу Завьялову копченому сигу.

— И-и-и-и! — уже более выразительно взвыл Анучин, — Не нужно так со мной! — проскулил он, спинным мозгом чиновного позвоночника почувствовав в моих словах издевательскую подковырку, — У меня почти тридцать педагогического стажа!

— Так я и говорю, тяжело вам придётся в местах лишения свободы, — прожевав пласт нежнейшего балыка, добром вспомнил я гурмана Завьялова, — Уж больно статья нехорошая! Ей богу, не советовал бы я вам, Олег Юрьевич, в соучастники по такому составу идти! Поверьте, уголовники в таких случаях ни на возраст, ни на педагогический стаж не смотрят! Страшные люди!

Чтобы как-то привести Анучина в адекватное состояние, я налил ему полный фужер «Нарзана» и заставил выпить. Спиртное я ему предлагать не стал, не будучи уверенным, что в таком его состоянии алкоголь на него подействует лучшим образом.

— Скажите, если конечно всё, что вы сейчас рассказали, соответствует действительности, в какой из школ это произошло? — начал структурно мыслить после «Нарзана» главный школьный начальник, — Вы можете мне это сказать?

— Разумеется, могу! — не стал я наводить тень на плетень и ссылаться на тайну следствия, — Скоро об этом и так на каждом углу заговорят. Это уголовное дело можно засекретить, а родителям никто рты не закроет! Сто двадцать четвёртая школа. Директором там Таранов Юрий Петрович, а классным руководителем в самом проблемном классе Александра Яковлевна Корытина.

Услышав озвученные мной фамилии, Анучин встрепенулся всем телом и подался вперёд.

— Но я хорошо знаю Таранова, он опытный педагог и я уверен, что он ни при чем!

Похоже, что образовательный чиновник никак не может уместить в своей голове услышанное. И примерить всю эту дурно пахнущую историю на себя он тоже не в состоянии. Справедливости ради следует признать, что и сам я не верил, что директор школы и классуха как-то напрямую, а уж, тем более, на возмездной основе причастны к половым подвигам младшего Карапетяна. Но в том, что за получаемые от отца Артура харчи, они оказывали тому всяческую протекцию, я нисколько не сомневался. Как не сомневался и в том, что узнав о сексуальном энтузиазме младшего ары, они попытались спустить это дело на тормозах и сделать виноватой Лизу.

— Эту свою уверенность, гражданин Анучин, вы можете засунуть себе в задницу! — решил я откровенным хамством немного повысить градус нашей беседы, — Развратным действиям в отношении несовершеннолетней школьницы со стороны второгодника Карапетяна есть множество свидетелей. Целый класс! И в настоящее время ведётся работа по выявлению других эпизодов и других потерпевших! Я вам обещаю, систему и многоэпизодность мы обязательно выявим и закрепим всей необходимой для суда доказательной базой! И да, как директор Таранов, так и учитель Корытина в присутствии всего родительского собрания признались в том, что получали от отца Карапетяна продуктовые наборы за покровительство, которое они оказывали его сыну!