Современная испанская новелла

Теперь уже не слышно было ни стука колес, ни голоса возницы. Наступила ночь, и снова до нашего слуха стали доходить шорохи леса.

— Не шевелись! — приказал отец.

— Да я и так стою не шелохнусь.

Я прищурил глаза и увидел, как кролики резвятся на прогалине. Перебегая с места на место, они издавали чуть слышные звуки, похожие на нервный приглушенный смешок. Вся прогалина напоминала сцену, на которой выступают дрессированные кролики. Они смешно задирали белевший издали хвост, прыгали по краю прогалины, обгоняя друг друга, или выбегали на середину, где сидела настороже крольчиха. Иногда мне казалось, что их четыре, а иногда — пять или шесть. Глаза у них поблескивали, как бусинки. Они разгребали землю передними лапками, быстро — оыстро, словно желая опередить друг друга. Потом усаживались на то место, где выкопали ямку, и притихали. Но ненадолго. Цирк да и только!

Именно тогда я понял, что самое важное в жизни — не просто жить, а наблюдать за тем, как живут другие. Спрятаться где-нибудь и наблюдать. Это лучше всего. Поэтому бог и сотворил мир. Поэтому он и прячется, наблюдая за нами. Мне бы вечно наблюдать за другими, вечно, как з^т0 делает бог…

Я почувствовал, как ру^гка отца мягко легла на мое плечо. Затем все так же молча, не спеша он стал прицеливаться. И вдруг прогремел выстрел, вспыхнул красно — голубовато — зеленой огонек.

— Скорей! Хватай ее!

Хотя выстрел почти оглушил и ошеломил меня, я все же бросился и схватил крольчиху. Остальные кролики разбежались, оставив ее одну.

Крольчиха была из крупных. Она еще била лапками. Я отдал ее отцу.

— Вот это здорово! Наконец-то нам повезло.

И довольный, он потрепал меня по щеке. Потом, приподняв крольчиху за задние лапы одной рукой, стукнул ее другой два раза по затылку. Крольчиха перестала дергаться. Тогда отец сунул ее в сетку, а я подхватил мешок и флягу.

— Ты все взял?

— Да.

— Иди осторожно, не натыкайся на колючки.

Мне не удавалось обходить колючки. Сухие кончики листьев падуба то и дело царапали мне до крови ноги, руки, лицо.

Наконец мы выбрались из леса. Вдали показались первые мерцающие огни селения. Лишь один раз отец спросил:

— Ну как? Понравилось?

Когда мы вернулись домой усталые, моя мать, взглянув на меня, сказала:

— Куда ты водил парня? Ведь он на Христа стал похож.

НОРА (перевод с испанского Е. Гальрперина)

Река Мэна — хотя вряд ли ее можно назвать рекой, поскольку русло у нес узкое, а сама она мелководная, почти всюду заросшая шпажником, осокой, поручейником и засоренная ветками и опавшими листьями, — течет издалека, доляшо быть со склонов виднеющейся на горизонте невысокой сьерры, собрав воедино множество ручейков. Кое — где Мэна становится шире, и ее можно перейти вброд. Через реку по мелководью тянутся повозки, запряженные волами, идут лошади, мулы, идут и люди — одни разувшись, другие переходят по камням, брошенным в воду для переправы. Местами река совсем мелеет и застаивается неглубокими лужами, а местами становится уже: стоит только разбежаться — и одним прыжком окажешься на другом берегу. Почти на всем своем протяжении Мэна течет среди ярко — зеленых лугов. А подальше от реки, куда не доходит влага, луга кончаются и начинается суходол: пшеничные поля, земля под паром, невозделанные участки.

По дороге, сбегающей от селения к реке, шагали три мальчугана — Дамасо, его братишка Андрес и Фелипе. Все трое светловолосые, а Фелипе еще и веснушчатый. Они шагали и пели:

Сидит рак в своей норе, э — э-э Но достать я его не могу, у — у-у, Но достать я его не могу, у — у-у; Если ночью поймать не удастся, а — а-а, Па рассвете поймаю его, о — о-о, На рассвете поймаю его, о — о-о…

Потом, словно подгоняемые песней, бегом стали спускаться к реке, горя нетерпением поскорее до нее добраться. При их стремительном приближении ветки на кустах ежевики шумно затрепетали и ощетинились своими колючками.

Подбежав к лугу, они оборвали песню, и все трое, повинуясь неудержимому порыву, разом повалились на траву и принялись кувыркаться. Затем успокоившись, присели на корточки друг против друга и стали обдумывать, куда им лучше направиться — вверх по течению реки или вниз. Решили пойти вверх, в сторону Рубены. Место это малолюдное, не такое открытое, а потому более таинственное. Лугов там куда меньше, и почти все они заросли колючими кустами ежевики, терна, шиповника. А растущие по обоим берегам реки ивы, сплетаясь ветвями, образуют над ней узорчатый свод. Если же двинуться вниз по течению, в сторону Вильимара, луга встречаются чаще. Кругом, сколько достает глаз, видна зелень травы, кое — где перемежающаяся полянами, на которых красуется цветущий кольхикум, или лужайками с бархатистой алтеей. Это уж место для девчонок.

Ребята шли гуськом. Впереди Дамасо, за ним его брат, а позади Фелипе. Иногда Фелине опережал товарищей, но ненадолго — Дамасо снова оказывался во главе отряда. Они горланили что есть мочи свой «гимн»:

Сидит рак в своей норе, э — э-э, Но достать я его не могу, у — у-у…

На другом берегу реки, близ дороги на Котар, ребята увидели табун кобыл и табунщика. Табунщик сидел, прислонившись к стволу ивы, и уминал свой полдник. Рот у него был набит хлебом и сыром.

— Эй вы, мелюзга, чего разорались? — сердито проворчал он, взмахнув карманным ножом, лезвие которого блеснуло в воздухе.

На лугу паслось не меньше сотни кобыл. Статные и гладкие, они спокойно щипали траву, чувствуя близость жеребят, которые неустойчиво держались на своих длинных ногах, боязливо озираясь по сторонам.

Вдали показались Котарские холмы. Над ними в величавом полете парили ястребы. Подойдя к мосту на котарской дороге, мальчики бегом припустились вверх по насыпи. На мосту, перегнувшись через перила, они стали кидать камешки в реку.

— Вы когда-нибудь видели здесь змею? — спросил Фелипе. Дамасо и Андрес не ответили. Они, конечно, могли бы сказать «да» или «нет», но предпочли промолчать. Большная-пребольшая змея, которой родители пугают детей, живет под мостом. Она сидит там тихо, притаившись, и всегда настороже. Напуганные мальчишки стремятся отомстить змее, как только могут: проходя по мосту, они всегда швыряют камни в невидимое страшилище.

Перейдя на другой берег, ребята продолжили путь вверх по течению. Вскоре они миновали небольшой фруктовый сад и протоку, у которой стояла мельница. Позади осталась и змея, и страх, и табунщик, и селение. Теперь они были одни и могли делать все, что угодно: забираться на деревья, росшие у самой воды, орать, толкаться, изображать, кого захочется, и петь до хрипоты. Какое же это удовольствие — петь во все горло, да еще вразнобой!

Сидит рак в своей норе, э — э-э

Но достать я его яе могу, у — у-у, Но достать я его не могу, у — у-у…

Наконец они уселись на землю, сбросили ботинки, снова поднялись и, стоя, стянули с себя штаны и трусики. Потом, описав струйкой мочи три маленькие дуги и стараясь при Этом перещеголять друг друга — кто дальше, они полезли в воду. Вода была холодная. Все трое принялись рвать с корнем целые охапки поручейника и бросать их на берег. Затем, выскочив из рекк, они усердно искали в поручейнике его обитателей. Обнаружив рачков, выпутывали их из стеблей растения и с криком: «Еще один! Еще один!» — совали себе под берет. Оттуда уж им никак не улизнуть! Ребятам нравилось, как что-то живое шевелится у них в волосах. Взрослые, охотясь, убивают животных. Ребенок же испытывает к ним бессознательное влечение. Взятых из гнезда птичек он кладет себе за пазуху. Ему приятно чувствовать, как они там копошатся, как щекочут, нож ко царапая лапками кожу, приятно ощущать нх слабое тепло, их трепетное волнение и чуть слышное биение маленького сердечка.