Современная испанская повесть
Шрифт:
— Скажите, профессор, ваша супруга сегодня тоже не пришла?
— У нее слабое здоровье, Касильда, ей не по себе в таких местах, обеды слишком долго тянутся… Ну, каково приходится вашим ребятишкам в битве со всей этой школьной галиматьей, КУП или китайской грамотой [85] ?
— Да с грехом пополам… Вы же знаете, все это такая скучища… Мне хотелось бы познакомиться с вашей супругой… Надо будет нам встретиться; если хотите, можно у меня, только поближе к весне. В этом году у нас с отоплением очень неважно, сами знаете, дурацкая необходимость экономить и экономить… Газетная болтовня, дело известное…
85
В конце 70–х гг. в Испании была введена для старшеклассников единая программа, а для желающих поступить в высшие учебные заведения — обязательный курс университетской подготовки. Их несогласованность вызвала много насмешек.
— Превосходный бульон, не правда ли? Для начала всегда хорошо что-то горяченькое… Может, оттого, что повышает тонус, может, отчего-то еще, но очень хорошо для начала, очень хорошо…
Я вынуждена являться на эти сборища, выставлять напоказ свое вдовство, улыбаться, ничего другого не остает ся, чего только не приходится вытерпеть, ведь мало ли: а вдруг возможность повышения, а вдруг начальство начнет заедать, а вдруг понадобятся стипендии для детей, господи, только сделай так, чтобы мне не очутиться рядом с этим типом, вечно лезет со своими пошлыми шуточками, остротами с бородой, да еще с какой, и с подначками, говорят, жена ему наставляет рога — ничего удивительного, поглядим, эти слишком уж бойкие, какая скука, придется мне сидеть рядом с этим профессором, не лопнул бы от важности, мне уже случалось быть его соседкой по столу, всегда он плетет одно и то же, одно и то же, зануда, каких мало, ладно, все к лучшему, я хоть знаю, что мне говорить, когда улыбнуться поприветливей, когда задать вопросик, то — се, пятое — десятое, мне же легче, не так тошно, хоть не услышу, какую чушь несут те, что напротив, и смогу помолчать, если захочу, жалко, что лицо у него такое унылое, баранье, бедняга, говорят, его не то подвергали преследованиям, не то вышибли, не то еще что-то такое, когда она кончится, наша проклятая междоусобная война, ну еще бы, кому от нее худо, беда в том, что нас всех впутывают в грязные дела, как подумаешь, столько лет они старались, чтобы война не кончалась, проклятущая, им все предлоги хороши, чтобы по — прежнему ощущать себя победителями, давя людей направо и налево… все это позади, но есть такие, кто будут всегда чувствовать себя побеокденными, и такие, кто будут всегда чувствовать себя победителями, вот тоска-то, а дома я бы делала сейчас что-нибудь полезное, готовила бы все необходимое для каникул на Страстную неделю, может, нам удастся выбраться за город на несколько дней и позабыть всю эту унылую грязь, у меня ощущение, что все какие-то ошалевшие, каждый приглядывается к соседу, прикидывает, какую пользу можно извлечь из кратковременного общения… ну ясно, спирит… от него же несет, как от трупа, тоже мне удовольствие, славный подарочек — такое соседство, а вдруг ему вздумается вызвать покойничков, не дай господи… а общество этих молодчиков меня не соблазняет, сразу же начнутся двусмысленные фразочки: «вдовице не спится — замуж стремится» или «вдова покраснела — кого-то в постели пригрела». Вечно разговоры о моем вдовстве, а кто они такие… среди всех, кого знаю, я единственная, у кого нет пары, это всем известно, стоит мне посмотреть, заговорить, задуматься — у всех один вопрос: что У меня на уме, какие у меня задние мысли, все это мерз кие поддразниванъя, пресыщенность, озлобленность на жизнь вообще, столь характерная для нас… а среди молоденьких женщин я только помеха или по крайней мере стесняю их, они сочувствуют мне, и от этого еще хуже… Николас, Тимотео, эти еще до конца первой перемены начнут дурить вам голову своими россказнями, шуточками, поездками, планами, связями, да притом во весь голос, чтобы стало еще тошнее, и все это ложь, причем от нечего делать, Мария Хосе или Лолина как соседки по столу приятнее, но… они принадлежат к другому поколению и вдобавок видят во мне представительницу стана начальствующих, попытки сближения с моей стороны они бы не поняли, а эти супруги Риус уж действительно кошмар: будут сидеть как в рот воды набрав, такая торжественность… она пролепечет какую-нибудь чепуху, вроде той, что передают по радио, и будет в восторге от собственного глубокомыслия, и оба дадут нам понять, что если мы еще существуем, то лишь с их соизволения, для них ведь такая мука — терпеть наше общество до самого окончания банкета, жуткая парочка… а Росенда… эта может говорить об одном — о наследстве, доставшемся им от ее свекра; ну вот, только этого не хватало, кто будет сидеть напротив меня — этот пресловутый священник, прикидывается прогрессивным, а на самом деле ретроград из ретроградов, те, кто связаны с ним по работе, недаром говорят — с этим надо поосторожнее,
БУЛЬОН
Мельтешенье официантов, подающих бульон, дымящиеся чашки, едкий запах из кухни, просачивающийся сквозь приоткрытую дверь служебного входа, звяканье приборов, выкрики, внезапно затихающие, когда дверь захлопывается… «Этот бульон — просто мерзость, такое меню, такая помпезность, а бульон из кубиков, ладно, эти разваренные останки цыплят — утопленников, конечно, не из пакета, они остались от вчерашнего пира, только присмотреться, это же объедки, сеньора, а если выразиться на языке Сервантеса, оно и прозвучит благопристойнее, и можно произнести громко, здесь об этом писателе никто слыхом не слыхал… Скажите «оскребки», и очень красиво звучит, и редкое слово…» — «Оскребки, вот как? А вы не шутите, может, это двусмысленность, я себя дурачить никому не позволю, ясно?.. Что-то в этом есть такое, знаете… Глядите, как бы…» — «Помилуйте, сеньора, как я могу…» — «Да ну, современную культуру ведь создали мужчины в своих мужских интересах, и мы, бедные женщины, чуть зазеваемся, глядь, они уже за свое, у них одно на уме, прямо как дикие звери…» — «Разрешите, сеньора?» — «Ну вот, он меня облил бульончиком, что за официанты, жеребцы дерьмовые, ну и ну, где воспитанность, где лоск, слова им не скажи, и ко всему метрдотель тут как тут с тальком, вот животное… Я так старалась, чтобы не заметили, а этот раззява только привлечет ко мне всеобщее внимание». — «Ничего страшного, ерунда, всего-то несколько капель бульона…» — «Вы правы, мой друг, жирных пятен можно не опасаться, не бульон, а мутная водица, помои в чистом виде, вот видели бы вы бульоны, что подаются в ресторанчике «Форель с форсом»… Там бульон так бульон, никакого сравнения. Само собой, хозяева — галисийцы и кормят потрясающе, какие карбонаты, какие омлеты, а моллюски, а блинчики по — галисийски, что там говорить, моллюски лучшие в мире, как ни в одном другом море, моллюски с альданских пляжей, от нашего солнца вкусней и глаже, как говорится в рекламе, у них от солнца съедобная часть особенно разрастается, хвостик такой, как У больших креветок. А креветки у них бывают крупнее куропаток, как-то раз они даже получили международную премию за блюда из моллюсков, но это, конечно, было при Франко, потому что теперь… Куда ни пойдешь, всюду можно встретить кого угодно, моллюсков теперь едят все кто хочет, нет никаких различий между людьми, нет классов, все смешалось, вот вам наглядный пример — мы обязаны глотать этот бульон только потому, что пять звездочек, и вот вам… Ну-ка? Ничего нет, можете успокоиться, ни следа, ни пятнышка, так что хоть в этом смысле вам повезло». — «Ну конечно, было бы так досадно, надевает человек парадную одежду, подходящую к случаю, и такой вот олух портит все к чертям собачьим». — ««К чертям собачьим», сеньора, — это какое-то латиноамериканское выражение, так аргентинцы говорят или еще кто-то из тех краев, верно? У меня тоже есть родич — аргентнйец, креол, как он говорит, он живет в Тукумане, а у вас есть родственники в Тукумане? Нет? Какая досада, мы могли бы свести их друг с другом, ведь там, в такой дали, когда наступают праздники, и общеиспанские, и семейные, так приятно, должно быть, собраться своим кругом, среди друзей и соотечественников… Мой муж как-то двенадцатого октября [86] оказался в Риме, так он говорит, они в посольстве феноменально повеселились, было чего выпить и чем закусить, а потом…» — «И не говорите, мужчины, когда остаются без жен, можете мне не рассказывать, что они потом учудили, но я считаю, в Риме, где, куда ни глянь, и священники тебе, и кардиналы, и папы, все-таки не так опасно, верно ведь?» — «Ой, меня снова окатили вином, вы что, не видите, что делаете, мы же все по вашей милости сидим как на иголках. Мой кружевной воротничок, уникальная ручная работа, сколько трудов мне стоило отыскать такой, один бог ведает! И вот пожалуйста, этот остолоп… Хорошо еще, что их можно стирать, а то… Так вы рассказывали про вашего родственника из Тукумана… Как, у вас нет родственников в Тукумане? А где же? Вообще нет родственников в Америке? Но как же… Кто же мне только что рассказывал про двоюродного брата из Тукумана? Ах, эта сеньора… Как ее зовут?» — «Сеньора Риус» — «Это у вас, сеньора Риус, есть двоюродный брат в Тукумане?» — «Ну, конечно, нет, это же ясно… Что за шутки…» — «Ладно, я считаю, не так уж обязательно иметь родственников за границей, вот мое мнение». — «Да, конеч- цо, но есть в этом нечто, разве нет?» — «Мой двоюродный брат ужасно забавный, я прямо в восторге от него. Как жалко, что у вас нет такого же… Он носит усики и говорит пронзительно, иногда такое впечатление, что он немного того, знаете, даже не по себе как-то, но ничего подобного, все в порядке. Мой двоюродный брат так выражается, умереть. Через каждое слово «че» [87] , и не разберешь, на «ты» он с вами или на «вы», и произносит так смешно… Муж говорит, в этом есть что-то такое зазывное, вы меня понимаете?» — «Ну еще бы, конечно понимаю… Все очень просто. Там все так говорят. В тех краях масса лошадей, я слышала…» — «Играют что-то патриотическое, как хорошо, все-таки времена не так уж изменились, как считают некоторые. Вы узнаете мелодию?.. Что вы, при чем тут «Добровольцы», под «Добровольцев» не обедают. Это пасодобль из тех, что исполняются на корридах, не знаю, как называется. «Последний тост»? Может быть, не поручусь. «Дикий кот»? Фу ты, вы совершенно не разбираетесь в пасодоблях, совершенно, уж, по — моему, это… Ну-ка, ну-ка… Нет, не вспомнить! «Корсарские мелодии»! Нет, «Позолоченная оргия» — это Герреро [88] написал или кто-то еще». — «Позвольте, Герреро жил в XVI веке. Он мой земляк». — «Непростительная ошибка. Герреро, дон Ха- синто, принадлежит недалекому прошлому и близкому будущему». — «Ах, простите, конечно, вы — профессор, а я всего лишь секретарша при собственном муже, да — да, секретарша, скромненькая, но польза от меня есть, уж поверьте, что есть». — «Нет, бульона мне больше не надо, хватит с меня, унесите чашку, только, пожалуйста, не выливайте на меня остатки». — «За ваше здоровье, сеньора». — «Как вы любезны». — «Коварнейшее винцо, и голову не щадит, и в ноги ударяет». — «Я, по правде сказать, не очень разбираюсь в винах, но приходится соблюдать осторожность, мой бедный Федерико говаривал, что вина мстят тем, кто в них ничего не смыслит и не умеет распробовать, вот и меня сразу же начинает подташнивать», — «Нет, меня не подташнивает, просто все вокруг ходит ходуном и мне так плохо становится, жуть, тут со мной такое было несколько дней назад, на ужине по случаю литературного конкурса, Рикардито был членом жюри, я па ногах не стояла, меня до машины на руках донесли, а я вас уверяю, я совсем не привыкла давать спектакли в общественных местах». — «Послушайте, официант, сделайте одолжение, прекратите раз и навсегда действовать мне на нервы, сколько можно, убирайте посуду с того края, там вам никто не помешает. Этот парень — сущий дуболом, сразу видно, только что из деревни, вчера с ветки сорвался, вот вам нынешнее положение вещей, сейчас из деревень валом валят, я считаю, главная приманка — порнофильмы, только взглянуть, какие очереди у кассы, страх смотреть, даже мимо пройти боишься, и не говорите…» — «Я-то всегда иду в обход. Вы уже смотрели «Последнее танго»?» — «Меня Рикардито не пускает, придется словчить, чтобы удрать с Суси, это моя школьная подруга, мы, правда, видимся изредка — отношения уже не те, знаете, она работает, ей в жизни не очень везло, ну и вот… Мы ходим в обеденное время в кино, где пускают во время сеанса, в эту пору народа нет, можно даже обменяться мнениями по ходу дела… Ну и фильм, что, скажете, нет?» — «А у нас, наверное, сколько происходит похожего, и не говорите; не смейтесь, по — моему, тут нечему смеяться, такие фильмы всем открывают глаза на многое, думаю, бывают и хуже фильмы». — «Как вам вино? Уже принесли другое? Нет, это действительно намного лучше, по крайней мере так мне кажется, какой дивный запах и как отливает… Мой отец, он держал лавку, еще до того как мы переехали в Мадрид, во время войны, хотя нет, война уже кончилась, так вот, он говорил: лучший способ пробовать вино — это понюхать, а господь рассудит. Может, он просто шутил, мой отец, бедняжка, он был человек старинного закала, вы меня понимаете? Образования не имел — в том смысле, какой я вкладываю в это слово, — образования не имел, ну, я-то — другое дело, по крайней мере теперь, с тех пор как Рикардито занялся всеми этими литературными делами и мы обосновались в столице, ведь из разговоров столько всего узнаешь, хотя университетов я не кончала. Я вам это потому сообщаю, что этот тип рядом со мной, он проф какой- то где-то и все себе на ус мотает, с ним держи ухо востро.
86
Двенадцатого октября в Испании и латиноамериканских странах отмечается День открытия Америки, крупнейший национальный праздник.
87
«Че» — характерное для аргентинцев обращение к собеседнику; второе лицо единственного числа личных местоимений в аргентинском варианте совпадает со старинным испанским «вы».
88
Хасинто Герреро — и-Торрес (1895–1951) — испанский композитор, автор многочисленных сарсуэл. Кто-то из сотрапезников путает его, видимо, с архиепископом Герреро, одним из инициаторов гонений на морисков (крещеных мавров) в середине XVI в.
Он уже был моим соседом на других обедах, последний раз неделю назад, мы обедали с министром. Этот министр, он друг дома и такие нам услуги оказывает грандиозные, но я вам ничего не скажу, можете не подливать мне молодого винца, ни за что, мне Рикардито запретил, только не подумайте чего-нибудь такого, вы очень себе на уме, но лицу видно, да, видно, видно, и по носу видно, нечего… Все услуги, какие министр нам оказывает, они для него — плевое дело, и все по закону, можете не сомневаться, наш министр — он ведь министр демократического правительства… Ну ясно, само собой, но ведь все мы жили и в те времена, при том режиме… Мой отец, представляете, если бы не по этой причине… Вот почему сорта вин…» — «Ну да, фигушки, все по закону, самые что ни на есть наиза- конные, нам нечего стесняться». — «Ну, нам приходилось обедать и с разными иностранцами, послушайте, вот типы, только и разговору что о себе, один был с женой, американский воротила, они тут приехали, я говорю — на тунца на копченого их потянуло, так она по — испански — ни бе ни ме, это же надо, сидела бы у себя дома… Так нет, все время треплется с женами разных там из посольства, тихонько шептались не по — нашему… Так и идти никуда не захочешь, и не говорите, ой, знаете, у меня все перед глазами завертелось, скорей бы несли второе, может, мне легче станет, что значит — на пустой желудок… Ох, я прямо на стенку лезть готова». — «Господи, Долоринас, какую дрянь скармливают людям в таких местах, в честь того, что пять звездочек, шик — блеск, официанты во фраках и всякие редкостные растения». — «Когда мы праздновали получение дипломов, эти лоботрясы не ходили такими щеголями — того и гляди, лопнут от спеси, прости господи, вот и разглагольствуйте после этого про равенство и равные возможности, дерьмо, мне новый костюм так уделали — родная мать не узнает, и ничего, только — только обновил, теперь нести в химчистку, гиблое дело, вида уже не будет, демократический ширпотреб, а какая у нас демократия — как у зулусов — людоедов, и не спорьте…» — «Слушай, стоит тебе поднабраться, и ты сразу заводишься насчет политики, а я, по правде сказать, не вижу проку в таких разговорах. В наше время эти свары надо оставить депутатам». — «Не действуй мне на психику, парень, вся беда в том, что нет твердой руки, в этом все дело, нету твердой руки, вот если бы…» — «Ладно — ладно, тихо ты, давай поедим спокойно… Ну-ка подпевай, слышишь, какая музыч-ка, это Серрат [89] , может, у тебя прояснится в мозгах, какого…» — «Показал бы я тебе Серрата…» — «Не выходи из берегов, приятель, здесь полно стукачей, осторожность нужна». — «Не волнуйся, здесь все уже работают языками, никто ничего не расслышит».
89
Жоан Мануэль Серрат — современный каталонский певец, исполняющий на испанском и каталанском языках песни — иногда собственного сочинения, иногда на слова известных поэтов.
ВТОРОЕ ИЗ МОРОЖЕНОЙ РЫБЫ
«Рыбу несут, Хавьерин!» — «Давно пора, я голодеп — ужас!..» — «Давай чокнемся…» — «За твое… Что это за фиговина? Мерлан, колючеперка? Похоже на мороженое филе… Отдает опилками…» — «Смотри-ка, что за штучки: уже начали ставить пятна на одежду сотрапезников. Эти официанты ничего не соображают, типичные недоумки. Сидели бы в родном захолустье. Гляди, даже героя дня обмарали. Пятно на самом видном месте, возле лацкана. И поднесли цветочек, гвоздику, чтобы прикрыть пятно. Как будто незаметно, что гвоздика для… Как на деревенской свадьбе, вот смеху-то. А герой дня — пентюх неотесанный. Но кто палку взял, тот и капрал, верно, Хави?» — «Да уж, видно, всем нам придется выходить отсюда, пряча пятна под гвоздиками. Если и дальше так пойдет, мы вылезем на улицу пятнистые, точно десантники в камуфляжных костюмах». — «Господи боже, мне залепили. Обгадил пиджак. Будем считать, это шутка. Странное все- таки упорство, честно, странное. Попахивает бунтом, официанты восстали как класс, эдакий штурм Бастилии. Решено: пока меня обслуживают, я присматриваюсь и проверяю». — «Не думаю, что это — выступление, направленное против определенного лица, хотя герой дня во времена лозунга «Вперед к Империи Бога» и прочих чурригеризмов… [90] Но, видимо, они выступают против класса чистой публики в целом. Иными словами, не слишком извращая кодекс, действия официантов можно квалифицировать как нарушение общественного порядка. Это уже предел. С подобными вещами мириться нельзя. Если мы будем слишком мягкотелыми, у нас очень скоро такое начнется!..» — «Ага, рыбка, которой мы угощаемся, уже стала предметом научного обсуждения. Послушаем, что вещает премудрый проф дон Аполинар». — «У этой рыбы весьма поэтическое название, начинается на «эс». Особи ведут стайный образ жизни, образуя косяки, каковые бывают двух типов: типа
90
Термин, обозначающий избыточность архитектурных украшений, архитектурные излишества; образован от фамилии Хосе де Чурригеры (1665–1725), архитектора и скульптора, представителя испанского барокко.
«а» и типа «б» — в зависимости от того, двигаются они по направлению к солнцу или наоборот. Каждый косяк представляет собой совершенную общественную структуру. Они млекопитающие, но не очень… Ну вот еще, саламин, что за вздор. Саламин [91] — это битва была такая, в глубокой древности, тогда несколько рыб погибло, вот и все… И не саламандра, отнюдь, ничего похожего на саламандру…» — «У саламандр мясо жесткое и отдает крольчатиной, мне одна приятельница рассказывала, она замужем за дипломатом, они живут в какой-то стране, ну, где жуткая жара, она их просто видеть не может, вечно твердит мне: Росенда, милочка, в рот не бери саламандру, они жесткие до отвращения и к тому же отдают кроликом, диким, ну то есть не домашним». — «Сеньора, вы спутали, ваша подруга имела в виду игуану, игуаны превосходно плйвают, но это отнюдь не рыбы». — «Ой, простите, конечно, как это я в вашем присутствии… вы же всё про всё знаете. Ладно, давайте дальше». — «Так вот, как я рассказывал, у этих рыб организация типа племенной, отменней- шая, уж поверьте, особенно у тех, что живут в наших водах, поблизости от Альмерии, где их считают прямыми потомками тех рыб, к которым Христос обратился со знаменитой проповедью — вы все, без сомнения, слышали ее когда-нибудь в школьные времена или во времена Страстной недели». — «Ой, ожерелье зацепилось, вот кошмар, прямо вся дрожу, как подумаю, что камушки мои могут рассыпаться, а тут везде плюш, обратите внимание, закатятся неизвестно куда, ужас… Вы давайте, давайте про рыбок, про них, правда, очень интересно. Так вы говорили, они живут около Кадиса, а, ну да, около Альмерии, какая разница, ведь это все покуда наше, верно? Так значит…» — «Вот как, их используют как средство для возбуждения половой активности?.. Сколько раз я говорила, что в наше время обо всем узнаешь… Скажите, а как готовят это средство? Наверное, что-то очень сложное, вытяжка, или порошки, или не знаю что, наука сделала такие успехи, верно ведь?» — «Сколько можно узнать на таких обедах, я же говорила — никаких университетов кончать не надо, вот смотрите, герой дня — он-то кончил университет, важная шишка, из самых верхов, вот он перед вами, сидит с дурацкой рожей и улыбается во все стороны как заведен ный, скучищей от него шибает прямо непроходимой. Как м°г удержаться режим, если на первых ролях были такие, ясное дело, рухнул, ведь ни капли обаяния… Так про рыбок?» — «А про рыбок — глаза у них зеленые, разумеется, до варки, очень блестящие и выразительные, почти что человеческие; а еще у них есть такая косточка, камневидная, обладающая полезнейшими лечебными свойствами. Органы социального обеспечения пытаются удержать за собой монопольное право на отлов этой рыбы, но великие державы с их неуемными аппетитами в конце концов отберут у нас это право, как уже отобрали Кубу, Филиппины и еще всякое разное. Между самцом и самкой существуют большие различия, преимущественно психосоматического характера. У самца, как я уже говорил, под черепом, около органов слуха, помещается косточка, по форме идентичная изваянию Богоматери Сарагосской, Девы Марии дель Пи- лар [92] . Ах, да, да, эта косточка обладает еще свойствами громоотвода. Эта часть организма, косточка эта, обновляется каждые двадцать — двадцать пять лет и на бирже драгоценных камней оценивается по — разному, в зависимости от цвета, твердости, прозрачности и те де и те пе… Ценность определяется множеством обстоятельств, включая питание… Эти самые микродевы уже были описаны одним немецким ученым начала нашего века в чрезвычайно редкой книге, исключительной для своего времени; когда она появляется в продаже, стоит невероятно дорого: «Die Pilariken von spanischen Mittelmitlander» [93] . К сожалению, фотографии очень потемнели, и для их обновления не были использованы успехи науки, достигнутые благодаря планам развития [94] . Мы будем хлопотать, чтобы дон Карлос, не имеющий себе равных как меценат, взял на себя расходы по переизданию. Эту косточку воспели лучшие поэты средиземноморского мира: Вергилий, Данте, Гонгора, Габри- эль — и-Галан [95] … Упоминания о ней встречаются также в
91
Остров в заливе Сароникос Эгейского моря (Греция). Во время греко — персидской войны около Салампна греческий флот разгромил персидский (480 г. до и. э.).
92
Дева Мария дель Пилар — известная во всей Испании статуя Богоматери. Находится в г. Сарагосе, в базилике, носящей ев имя.
93
«Пиларические рыбы испанского центрального Средиземноморья» (нем.).
94
Иронический намек на попытки Франко «планировать» развитие науки и национальной экономики Испании.
95
Габриэль — и-Галан, Хосе — Мария (1870–1905) — испанский поэт, противник модернизма, автор стихов на эстремадурском диалекте; по масштабу никак не соотносим с Вергилием, Данте и Гонгорой.
1
2
3
4
Библии и Коране, хотя и с рядом неточностей, вполне простительных, когда речь идет о текстах пророков. Разумеется, существуют всякие разночтения и противоречивые переводы тех мест, где говорится о способах использования косточки и особенно о том, сколь часто она встречается. Имеются очень ценные и достоверные свидетельства о том, что в период Французской революции она использовалась как амулет, спасающий от гильотины; эти косточки контрабандисты доставляли в Париж через Пиренеи. Не один испанский аристократ, действуя вкупе с изгнанными иезуитами, нажил состояние столь благодетельными занятиями. Согласно итальянским толкователям, Данте утверждал, что женщины, осужденные за похотливость, носили такую косточку на шее в виде украшения. Не стоит принимать эти домыслы всерьез. Все комментаторы Данте грешат чрезмерным шовинизмом. Бетховен использовал такую косточку в качестве средства от глухоты, и, насколько можно судить, весьма успешно, но он, как всякий истинный художник, обожал всякие талисманы и, плутяга этакий, велел положить себе в гроб те, которые принесли ему наибольший успех. Свое решение он сформулировал в завещании, с рукописью коего вы можете ознакомиться на досуге в Национальной библиотеке Вены. Нет, это бесплатно. Не может быть, чтобы вы никогда не слышали о том, что Международная ассоциация глухих под председательством двух кардиналов римско — католической церкви и двух бывших президентов США уя<е удержала за собой места, дабы присутствовать при эксгумации останков великого композитора, которая состоится по случаю трехсотлетия со дня его смерти… Они выплатили или выплачивают вскладчину требуемую сумму, чтобы успеть первыми порыться в останках, когда оные извлекут на свет божий, и поглядеть, что сохранилось… Нет, удивляться нечему, к ним присоединились ЮНЕСКО и Независимая мадридская консерватория, исключительно с целью проведения химико — спектрографического анализа этих треклятых микродев». — «Подумай, а вдруг окажется, что ничего такого пет, а есть просто слуховой рожок, или бант, украшавший его курточку в день первого причастия, или вставной зуб, верно же? Хорошенькое дело, ничего не скажешь…» — «Было бы неудивительно: на протяжении XIX века случаи вскрытия могил временами учащались до сущей эпидемии. Таковы были последствия литературного неистовства некоторых поэтов, ведь поэты не оставляют смерть в покое, у них одно на языке — смерть и смерть…» — «Господи, у меня волосы встают дыбом, ну и нравы…» — «Так вот, как я вам уже сообщал, ЮНЕСКО внесла свой вклад в это благородное начинание, передав Ассоциации надлежащий инструментарий: лупу, фонарь, противогаз и набор стереоскопических фотографий Сарагосской Богоматери, которая французского происхождения, как всем известно; также ЮНЕСКО вручила Ассоциации пластинку с записями местных вариантов хоты в исполнении «Уроженцев
Уэски», первоклассного фольклорного ансамбля, ударник которого, как известно, глух как пень. И если окажется, что с течением времени целебные свойства косточки сошли на нет либо, еще того хуже, некий нетерпеливый исследователь, как вы только что предположили, осквернил могилу во время гитлеровской оккупации, какая катастрофа для науки! Но я понимаю, что вам не так-то просто разглядеть все эти сложные обстоятельства, имея перед глазами буроватое рыбное филе с томатом, каковое мы вкушаем…» — «С томатом и с диким количеством колючих костей, шеф». — «Нет, добавки не надо, спасибо. Итак, как я уже говорил, вся суть в этой косточке, которая имеется только у самцов и, по — видимому, уплотняется до полной твердости лишь после спаривания. До этого, в период холостяче- ства или целомудрия, она как желатин, нечто вроде показателя девственности самца — качества, чрезвычайно ценного при скрещивании между особями из косяка «а» и косяка «б». Неоспоримый факт: в этом случае совершается брачное путешествие в неизвестном направлении, каковое составляет в наши дни самую неразрешимую из загадок, подхлестывающих неуемный исследовательский пыл, свойственный испанской науке, как всегда верной своей роли первооткрывательницы. Быть может, они поднимаются вверх по течению неведомых рек? Быть может, погружаются в спячку в промоинах близ отвесных берегов? Как на них воздействуют приливы и отливы? Некоторые страны попытались их акклиматизировать, и существует образцовое предприятие по их разведению, членом правления которого состоит, естественно, наш дорогой герой дня, оно экспортирует в консервированном виде икринки с зародышами самцов и самок, причем при перевозке поддерживается равномерная температура воздуха, дабы обеспечить подробное изучение икринок на различных широтах, но не тут-то было, в возрасте каких-нибудь двух недель рыбешки уже появляются у берегов Альме — рни и ее окрестностей, и никому еще не удавалось поймать малька во время его долгого и таинственного странствия. Видимо, у этих животных сильно развито чувство любви к отчизне, и они возвращаются в родные края из патриотизма. Или просто чтобы поиграть у нас на нервах. То же самое происходит обычно с нашими эмигрантами, только рыбы своим возвращением приносят пользу нашей экономике, а эмигранты расстраивают планы министерства финансов. Вопрос оттенков, но в обоих случаях все та же изнурительная любовь к отечеству, что тут поделаешь. На последней международной встрече рыб, оспаривающих существующий порядок вещей, каковая имела место в болоте, что носит имя Прозерпины (Мерида, Бадахос, Эстремадура, Испания), выступил с заявлением комитет этих созданьиц, державшихся слегка в стиле хиппи, они тоже смылись сразу после выступления, но все-таки успели изложить свои теории — вне всякого сомнения, в убедительной и обаятельной манере — карпам — нонконформистам. Разумеется, этим последним, судя по всему, уже осточертело находиться под охраной государства, каковая по распоряжению соответствующего министерства распространяется на весь болотно — национальный заповедник, почему бедным местным карпам не удается обновлять ни своих обычаев, ни окраски, ни даже языка… Это обстоятельство является для них причиной сущих мучений, ибо им пришлось перейти с латыни на эстремадурский диалект, от которого им никакой радости, но… Если вернуться к нашим рыбкам, или redeamus ad rem [96] , иначе говоря, к нашим баранам, известно, что особи, которые совершили в детстве столь долгое путешествие, представляют особую ценность для человеческого питания благодаря интенсивным гимнастическим упражнениям, вследствие чего волокна их мяса приобретают особые вкусовые качества, но заодно и некоторую жесткость; кроме того, оно совсем не переносит замораживания. Низкие температуры действуют на него отрицательно, и при замораживании мясо этих рыб исчезает как по волшебству, не оставляя никаких следов; более того, этот процесс имеет своим следствием такую драматическую неожиданность, как появление кораблей — призраков, которые также не в состоянии пересечь Гибралтар…» — «Послушайте, это ж надо, ужас какой, я сижу открыв рот». — «Так закройте его. Вам не идет. И по том, моя дорогая, у вас виден язычок». — «Ну вот». — «В итоге вы можете есть это блюдо без опасений и без последствий, гарантия тому — подробнейшая навигационная карта XVIII века, самая знаменитая из всех, там и рисунок есть соответствующий, и все что надо, Национальный печатный двор репродуцирует ее чаще остальных карт. Можно считать доказанным, что некоторых взрослых особей завораживает вид сей репродукции и они сами идут в руки удачливому рыболову без сопротивления и протестов…» — «Ну вот — играют Ветховена; совпадение не случайное: несомненно, налицо таинственное влияние этих самых микродев, а благотворно оно или пагубно — поди знай». — «Ох уж этот Бетховен, без конца одни и те же такты, тянет резину, не умеет поставить точку». — «Гляди- ка, пока дон Аполинар рассусоливал насчет рыбок и их родного моря, вся шатия — братия обзавелась гвоздичками, ну и вид, вот болваны…» — «А что это за безмолвная сеньорита тут расхаживает, как вы сказали, секретарша героя дня?» — «A — а, все ясно — достала стопку книг, она будет их подписывать и дарить всем присутствующим, ну вот, новое занудство, мог бы подождать до конца обеда или хотя бы пока подадут мясное блюдо, как бы не оказалось, что оно тоже состряпано из каких-нибудь мигрирующих тварей, и не пришлось бы нам убраться несолоно хлебавши». — «Дорогая, что за мысли лезут тебе в голову, ты погляди, с каким умильным видом он подписывает… Посчитай-ка, попробуй, сколько раз сказал «спасибо»… — «Ну вот, появился на свет божий листок для сбора подписей — все как в добрые старые времена. Вот увидишь… То ли за амнистию, то ли не дадим снести какую-нибудь развалюху, то ли найдем работу чилийским эмигрантам, то ли еще что». — «С какой стати нам сейчас что-то подписывать?» — «Может, нечто антивоенное или против смертной казни, на таких мероприятиях самое милое дело — обратиться к правительству либо алькальду с какой-нибудь петицией, может, о том, чтобы не облегчать участи заключенных, или не объявлять амнистии, или объявить, но не ту, или облегчить участь, но не заключенных, а детей — ин- валидов или психов, у нас всего хватает». — «Да уж, чего только нет». — «…а может, в знак протеста против демонстраций под лозунгами «За супружескую неверность и свободное сожительство» и «За искоренение сутенерства…» — «Точно, вот именно, должен же быть прок от нашего сборища, надо же показать, что вот мы собрались здесь, все люди достойные, и нас волнуют общественная жизнь, социальные вопросы, а не только эти мерланьи самки со статуэткой Сарагосской Богоматери под черепом, хотя нет, не самки, а самцы, вот гады, если бы хоть самки… Послушайте, а у самок под черепом ничего нет или как?..» — «Ну знаете, культ мужского превосходства в такой форме — это уже слишком, мы, женщины, не имеем права пикнуть, даже если разговор о сардинах, ну знаете, вы не имеете права, может, это собирают подписи за женскую эмансипацию… Тогда я обязательно подпишусь, что угодно подпишу, даже если потом придется разводиться, кстати, чем идти на такой обед, лучше было отказаться, пригрозив разводом, терпеть такую скучищу только ради того, чтобы сопровождать муженька, еще чего не хватало…» — «Слушай, а как, в конце концов, называется эта чертова рыбешка?» — «Ну как, на «эс», начинается на «эс», ты разве не слышала?..»96
Вернемся к делу (лат.).
Я, Николас Руис дель Пераль, вынужден путешествовать поездом, только поездом, ничего не попишешь. Я еще мальчишкой любил поезда, но, по — честному, наше железнодорожное сообщение не восторг, парень, не восторг… Не пойму, всюду у нас такие мощные успехи, почему бы не привести в порядок наше железнодорожное сообщение, поднять его на современный уровень, сделать дешевым и приятным, ты, парень, мне зубы не заговаривай, потому что у нас железные дороги, и — да… представь себе, я здесь чудом, еще вчера был в Барселоне, ничего себе, это же край света — Барселона, а ты как думаешь, и пришлось мне добираться поездом, иначе говоря, по железной дороге, представляешь — целую ночь в вагоне, но я не хотел пропускать обед, еще чего, я ради шефа из кожи вылезу — он руководитель, наставник и друг. А вся беда в чем — прекратили работы по усовершенствованию дирижаблей. Путешествовать самолетом — это же потрясающе, верно? Так вот, раньше, когда существовали дирижабли, было лучше, никакого сравнения. Дирижабли, знаешь, не могли летать особо высоко, потому что их заправляли газом, как его там — водород, углерод, черт его разберет, в общем, на высоте свыше семисот метров он нагревается — и бум — та- ра — та — та! Конец. Но дирижабли — это нечто. Салоны — слушай, мужик, красотища, пассажиры могли танцевать и все что хочешь, а летит он низко, все видно — обалдеть. Да qTo там, парень, да что там, тут налицо злостный саботаж, можешь мпе поверить. Мне отец рассказывал, оп летал в одном, корпус у них был алюминиевый, ничего не весил, то есть в полном смысле слова ничего, обалдеть, и ни к чему им была вся эта мура, взлетные дорожки эти бесконечные и знаки везде и всюду, все было видно очень хорошо, а пассажиры такие все воспитанные, не то что в нынешних самолетах, туристы эти дерьмовые, раз у них хватило денег на поездку, держатся так — ни один человек не вынесет, да что человек, сам господь бог, говорю тебе, сам господь бог не вынесет. Дирижабль — это было нечто из ряда вон, можешь мне поверить, мужик, а какая скорость у этой громадины! Конечно, самолет выдает скорость, можешь не объяснять, дядя, но лететь самолетом — ни уму, ни сердцу, дерьмо такое, только ты набрал высоту — и уже ни шиша не видно, ни горушки какой — нибудь, к примеру, вообще ничего стоящего, а вот с борта дирижабля… Нет, причина всему — саботаж, ты не забывай, Гитлер очень поощрял дирижаблестроение, ну и, само собой, поскольку у англичан и американцев он в печенках сидел… Я считаю, вторая мировая разгорелась из-за чего — чтобы обеспечить господство дирижаблей в воздухе, и вот тебе доказательство: ведь после ратификации мирного договора победители… То есть как что означает, «ратификация» означает… А, ну — ну, знаешь, парень, иногда такое впечатление, что ты вчера из джунглей, с ума сойти… Так вот, после заключения мира победители плюнули па дирижаблестроение раз и навсегда, а какая потрясная была штука, мой отец, спокойный такой был мужчина, так он раз летал в Малагу на дирижабле, они «цеппелины» назывались, а «цеппелин» и означает то самое — дирижабль или нет, это титул, что ли, был такой граф, немецкий либо швейцарский [97] , какая разница, мой отец мне рассказывал, но у меня из головы выветрилось, не вчера это было, да и не видел я их своими глазами… Да, верно, горели они, ио я считаю, в наше время, если подумать — поразмыслить, открыли бы какой-нибудь наполнитель, который бы не самовозгорался. Какие салоны, парень! Ты что, не видел их на фотографиях? Даже в кино не видел? Да на каком свете ты живешь? Там и музыка была, рояль и все прочее, вот слушай, чего только не было на борту, и полный простор, даже ванные были и кино, не думай, и не пробуй мне вкручивать, что невозможно найти такой наполнитель, который бы не самовозгорался, пораскинули бы мозгами все вместе и сообразили бы. что пихать в брюхо дирижаблю, чтобы получил свое. Обалденно было, они спускались пониже, чтобы в Севилье люди могли поглядеть на процессию в Страстную неделю, в Мадриде — на военный парад, а в Нью — Йорке — на демонстрацию феменисток, но ты заруби себе на носу, всему виной англичане, говорю тебе — англичане, они всем народам в мире завидуют, сделали все, что можно и что нельзя, чтобы покончить с дирижаблями, саботаж, саботаж, сплошной саботаж, парень, майся теперь целую ночь в дерьмовом вагоне, да еще плати чуть не больше, чем за билет на самолет, все эти разговоры насчет «воздушного моста» [98] — брехня, пудрят нам мозги по всей науке, билетов не достать, да и вообще не люблю киснуть в аэропорту, ни простора, ни шика, я уж не говорю, что в аэропорту, того и гляди, выкинут что-нибудь террористы, израильтяне или не израильтяне, мне они до лампочки, все равно, лезь в вагон, и выкладывай за первый класс, и выкладывай за белье, и выкладывай чаевые, и выкладывай за ужин, за любую муру, а в результате, пожалуйста, приезжаешь с опозданием на четыре — пять часов, что ты мне будешь рассказывать, парень, мне же говорил отец, до чего спокойный был мужчина, дирижабль — нечто бесподобное, он однажды летал в Малагу, так эта громадина зависла над портом, и сверху им было видно весь город, и даже, кажется, побережье Африки, и ярмарочную иллюминацию, ты скажи мне — в каком аэропорту увидишь такое, а если крикнуть погромче, можно было разговаривать с типами, которые проходили по Аламеде [99] , еще того почище — с посетителями Алькасабы [100] , это крепость такая, еще со времен мавров, все знают, что она так называется, ну, парень, с ума сойти, ты же ни черта не знаешь; ясно, тебе остается одно — принимать без разговоров то, что тебе швыряют, хоть тебе самолет, хоть железку, хоть… ладно, замнем… Прости, пойду возьму книжку сеньорию шефа, мне приятно — все-таки надписана его рукой…
97
Граф Фердинанд фон Цеппелин (1838–1917) — немецкий промышленник, в прошлом офицер, выпускавший громоздкие дирижабли, которые получили его имя.
98
Постоянное воздушное сообщение между Мадридом и Барселоной: рейсы совершаются каждый час, предварительного заказа билетов и оформления багажа не требуется.
99
Одна из центральных улиц Малаги.
100
Городская крепость в Малаге.
Сказать по правде, я здесь последняя спица в колеснице, а то и совсем никто, старикашка, без средств, единственный приличный костюм — тот, что на мне, никого здесь не знаю или почти никого, вот Лурд знаю, младшую лаборантку из архива, ее соседство помогло бы мне вынести все это, но ее усадили очень далеко, вон она где, почти что рядом с героем дня, я всегда подозревал, что Лурди- тас, так сказать… ладно, мы тоже еще соображаем, но она славная девушка, настроена малость революционно, ну что ж, она молоденькая, не будет жить такой жизнью, как я, — в четырех стенах, без воздуха и без радости, я трус из трусов, да к тому же провинциал, вечно меня этим шпыняют, но все эти обжираловки — идиотизм, свинство, коррупция, вот именно коррупция, да еще какая, все приходят, чтобы себя показать и чтобы добиться чего-нибудь от шефа, неуч, но уж зловредный — зловредней не бывает, это не слова, он же из-за любого пустяка выставит на улицу кого угодно, я трус из трусов, но мне давно следовало бы послать его ко всем чертям или еще дальше, вот было бы — начались бы речи, а я бы встал и сказал во весь голос: этот тип — гад, каких мало, поглядите, что сделал он с Хулитой, девушкой из отдела регистрации, выгнал ее на все четыре стороны только за то, что она была на стороне уборщиц, а того, что они получают, на кусок хлеба не хватит, а чем кончилась эта печальная история с беднягой Рамоном, он тоже вылетел, живет на подаяние, да, Рамон Касадесус, а сколько других, я становлюсь одним из ветеранов в нашем заведении, и у меня перед глазами лица тех, кого я больше не видел после того, как им пришлось пережить тяжелое утро — разговор с шефом, слезы, мольбы, возня с бумажками, изредка выплата компенсации и всегда отрицательные характеристики — и на свалку, я тебя в упор не вижу, а увижу — не узнаю, а к обеденному перерыву шеф выкатывается из кабинета со своей неизменной улыбочкой, вежливо приветствует нас легким кивком, треплет по плечу пацана — лиф- тера и сует всюду свой длинный нос, что по воле божьей у всех нас отрос… сейчас бы встать, залезть на стул и крикнуть: вот он перед вами — пиджачок, переливчатый галстук, булавка в галстуке жемчужная и запонки тоже, — так вот, этот тип целый год пользовался той девчонкой из отдела учета, получал задарма, пока жених ее не узнал, а что поделаешь, нужно же, чтобы дома была хоть горячая еда, когда дома столько горя и напастей, отец в тюрьме, за то, что красный, мать почти чокнулась от всех бед, единственный брат — с переломом позвоночника, обработали дубинкой, и поди знай, в какой из тюрем этой собачьей страны, храни ее бог, а теперь я должен смотреть, как он подъезжает к нашей новенькой — валенсианка на все сто, стало быть, грудастая и дородная, и могу поручиться, что ничего у него не выходит, потому что старость берет свое, артрит, конечно, его мучают газы, судя по треску, в один прекрасный день он взлетит, как воздушный шарик, надо бы довести сей факт до сведения Николасито, тоже псих хоть куда, может, ему пригодится для его цеппелинов, хоть был бы от шефа какой-то прок, а с башки у него так и сыплется мерзкая перхоть, душка, ничего не скажешь; войдешь к нему в кабинет — так и разит трупом, гниющей падалью, похоронами по третьему разряду, большего он не заслуживает… Из гадов гад, ишь какую сделал мне трогательную надпись на книге, небось все содрал с какого-нибудь руководства, поди знай с какого, потому что сам он не в состоянии посмотреть человеку в глаза, этот-то, а подхалимы, что увиваются вокруг, зудят, наоборот, мол, уж такой он добрый, такой обязательный, так озабочен, чтобы всё у всех было хорошо, а я тебе говорю — ничтожество он, лицемер, сукин сын, об одном думает — как бы погреть руки, а на чем, все равно, ради этого отца родного продаст, не знаю, откуда он вылез, только нет на земле свалки, где мог бы появиться на свет другой такой выродок, тупоумный, низкий, корыстный, вечно льстит начальству, вечно изводит подчиненных, вон сидит, делает вид, что слушает музыку, покачивает в такт головой, да уж, гений в области культуры, сейчас играют «Времена года», Вивальди для массового потребителя, втиснутый в магнитофонную ленту, в исполнении эстрадников, как оскорбительна популяризация того, что не допускает переделок, конечно, плетет своей соседке, до чего обожает музыку, а сам и не слышит; знаю, у него есть всякие записи, на тот случай, чтобы создать нужное настроение и прикинуться, будто он разделяет вкусы тех горемык обоего пола, которых принимает в своей квартирке, квартирка у него почти в пригороде, где-то возле новой автострады, один из этих новомодных кварталов, без привратников, но с горячей водой, потому что он то и дело принимает душ, что правда, то правда, вечно в мандраже — как бы чего не подцепить…
Sax тебе, и Телеманн, и Гендель, и Дебюсси, Стравинский либо Фалья — для тех, кто является униженно с каким-нибудь деловым вопросом, который он должен был бы разрешить в одно мгновение ока и даже по телефону, а потом, оставшись один, посвистывает себе, ложась в постель, очень довольный — еще бы! — тем, как прошел денек, а во время бритья мурлычет с чувством «Испания едина» [101] … И он никогда не узнает, как потешается над ним вся молодежь без различия пола в нашей конторе, в шараге этой, и поделом ему, подумать только — старье, а хочет быть по — прежнему кумиром публики, пошел ты к такой-то матери… но я-то трусоват, не встану, не скажу правды про этого хамелеона, и он пребудет в памяти потомства как образцовый гражданин — исследователь и предприниматель, радетель и друг своим подчиненным^ оставшиеся в живых члены семейства будут собираться два — три раза в год, траурные церемонии, воспоминания, переиздание его скучнейших книжонок, и они наведут лоск на его ордена и на его почетные звания, а я, жалкий недотепа, скажу, когда меня спросят журналисты или кто-нибудь еще: конечно, замечательный был человек, может даже, в какой-то момент мне поручат толкнуть речь в его честь, хотелось бы, чтобы на панихиде, он в гробу, а вокруг венки и важные особы, и, пока черви приступают к делу, не спеша и с умением, мне придется выдать на публику великую скорбь, когда на самом деле мне безразлично, плевать я хотел, сообщу, что от младых ногтей преклонялся перед его добродетелями, а я никогда егб не переваривал, зануда и придира, и тут полнозвучное: кап — кап — кап, и всяческие фиоритуры, и которая-нибудь из девах, что сейчас к нему льнут, заревет в три ручья, а жена, верней, вдова, подумает, это скорбь по поводу огромной утраты, да нет же, нет, просто у плакальщицы столько всего скопилось, в памяти у нее все кипит, клокочет, — все случаи, когда приходилось мириться с унижениями, взятками, шантажом, мелкими подкопами и крупными подлостями, но таков порядок вещей, нужно каждый день нести в гнездо хлеб и еще что-то — и не увильнуть, будь у тебя хоть язва желудка, хоть всего лишь грипп, ну и мерзкая же рыба, а у нас дома и такой нет, сколько муры несет этот профессоришка о достоинствах этих жалких рыбешек, они же — постыд-
101
Одним из основных положений франкистской доктрипы было положение о единстве испанской нации.
ная милостыня, перепавшая нам с международных вод забавный треп, согласен, но нельзя шутить с нашим голодом, столько лет голодаем, хотелось бы мне поглядеть, что вкушает его превосходительство, скрывшись из нашего поля зрения, и что пьет… Ну вот, снова эта пакость, сбор подписей, неизвестно в честь чего, я подписывать не буду, осточертели мне все эти штучки, подписываешься под чем- то имеющим смысл, и тебя осуждают не одни, так другие, потому что для этой страны не найти ни верного средства спасения, ни верной дороги, бог изобрел оплеухи специально для нас, двуногих испанской породы, хоть бы из нашего жалованья вычли не больше однодневного заработка на покрытие расходов по этому банкету, потому что банкет подготовил сам шеф собственной персоной, узнаю осла по ушам, вон они торчат — внутренний карман оттопырен, там, конечно, бумажки с благодарственной речью, он их ощупывает время от времени, чтобы убедиться, что не потерялись; уже начал подписывать книжонки, вот и награда пай — деткам; ну и болван, уцепился за свой цеппелин, хоть бы сверзился наземь, черт, хорошо было бы сидеть сейчас у себя дома — по телевидению, само собой, передают, как всегда, какую-нибудь пошлятину, но дома хоть тепло, можно послушать народные песни, в программе «По нашим провинциям», может, вдруг покажут мои родные места, хоть что-то, мне так приятно было бы увидеть шпили собора, они всегда ждут меня, когда я приезжаю в отпуск, и прислушиваются к моему голосу, и такое впечатление, что им приятно видеть меня, что они становятся выше, словно встают на цыпочки, когда я приезжаю, и мне приятно под вечер прогуливаться не спеша, выходить на те же углы, где в юности у меня были первые свидания с моей женой, какие мы были молоденькие и жизнерадостные, мы были молоденькие и жизнерадостные, когда господу было угодно, и нам было неловко брать друг друга под руку, сколько мы мечтали, а ведь каждый месяц надо было выплачивать взносы — то холодильник, то телевизор, то машина, слава богу, за квартиру уже все выплачено, и дети встали на ноги, отделились от нас, все-таки полегче, я считаю, может, там, куда они прибьются, им не придется гваздатъ- ся в таком поганом дерьме, в каком нам пришлось, а занятный будет ход, если у нас из зкалованья вычтут за ту мерзопакость, что мы едим, получил по морде — и будь доволен, так-то вот, и не стоит никого обвинять, такова живнь, так и должно быть, мерзавец за тем и на свет ро дится, чтобы жить в свое удовольствие, приноравливаться к обстоятельствам, гадить ближнему и стать достоянием истории, а бедный пачкун вроде меня имеет право лишь тянуть лямку, помаленьку, и всегда с трудами тяжкими, и может статься, долго — долго, и, быть может, мне суждено дожить— дай-то бог — до Нового года, который принесет много лет жизни: столько, сколько ему будет угодно, и в ночь святого Сильвестра [102] в поздний — поздний час, испить до дна чашу горьких предчувствий, а потом умереть, умереть неизвестно где, и будем усердно молить бога, чтобы у себя дома, в постели — в которой иной раз мы бывали счастливы, которая скрашивала нам пробуждение, — может быть, послышится позвякиванье — такое приятное! — ложечки о стекло стакана или о фаянс кружки, в которой для тебя приготовлено питье; да, только бы дома, где тщетно надеются на исцеление, где кто-то, может быть, смахнет пальцем слезинку, только бы не умереть, как пес, на углу, на станции метро, в полицейском участке или в больнице, умереть унылой и нечистой смертью — мрамор стола, никто для тебя пальцем не двинет, лекаришка — чиновник, заика с повадками гомика, покуривает или проверяет лотерейные билеты в то время, как тебя бьет предсмертный озноб и ты тщетно пытаешься остаться здесь, вслушиваясь в то, что доносится из неизбежного транзистора, который кто-то поставит на стол, объявления, голы, проекты урбанизации и в довершение ящичек в этот самый миг вдруг разразится одной из этих чудовищных песен, насчет великих перспектив, и великого будущего, и великих неотъемлемых благ, и великого сволочизма, и — ничего себе шуточки! — в этот миг ты почувствуешь, что тебе дороги эти слова, ибо в этот миг ты услышишь, хоть и не поймешь, что выхода нет, что самое лучшее — возвратить свою душу, не знаю кому, какая разница, потому что теперь… очнись, очнись, если этот шалопай Николас спросит у меня что-то насчет своих цеппелинов? Откуда он спер свою дирижабельную галиматью, гаер недоделанный? Выставляется перед большим начальством, хочет показать ученость, и, может, на шефа подействует, он же идиот из идиотов, кретин из кретинов… Знал бы этот Николасито, что я… что мы… ладно, будем ездить поездом и заткнем себе пасть, потому что автомашина при нынешних ценах на бензин… Да — да, хватай быстрее книжку, давай старайся чтобы видно было, что ты выпал из цеппелина, дабы поблагодарить шефа.
102
Святой Сильвестр — папа римский (IV в. и. э.), причисленный церковью к лику святых; его праздник приходится на З декабря.