Современная повесть ГДР

— Веди себя как следует, — прикрикнула на меня бабушка Хабенихт.

Потом она заявила, что связываться с отделом социального обеспечения или с окружными властями нет смысла. Даже медсестра деревенской больницы и та могла бы засвидетельствовать, что фрау Ленгефельд потеряла всякое право на воспитание ребенка. Меня следует передать отцу, с тем чтобы я ходил в школу в Пелицхофе. Домик они надстроят, в этом нет проблемы, кредиты сейчас выдаются на выгодных условиях, мать будет платить неплохие алименты, из которых можно будет погашать проценты за кредит. Бабушка была в ударе, она говорила и говорила.

Мать сжалась в комок и заплакала.

— Тебе следовало сокрушаться два месяца тому назад, Карола, — высокомерно проговорила бабушка Хабенихт. — Теперь слишком поздно.

Тут вскочил доктор Паризиус и властно подошел к бабушке Хабенихт. Та окинула его сердитым взглядом. Доктор Паризиус поднял для пущей важности на лоб очки и стал рассматривать бабушку в упор. Затем он сказал:

— Разреши-ка, пожалуйста, Лизабет, — и обхватил руками ее шею, надавив при этом большим пальцем на хрящ.

Этот прием я как-то видел в одном фильме по телевизору, женщина не могла оказать ни малейшего сопротивления своему душителю. Сцена была захватывающей. Мне кажется, все затаили дыхание, пока наконец дедушка Паризиус не объявил:

— У тебя щитовидка, Лизабет. С этим не шутят.

— Ну вот еще! — воскликнула бабушка Хабенихт. Она разозлилась, но немного отступила назад. Кажется, она почувствовала в себе какую-то неуверенность.

— А потом, это прискорбное искривление левого бедра, — продолжал доктор Паризиус.

— Искривление, искривление! — сердито воскликнула бабушка.

Когда я отвечаю таким образом, родители утверждают, что я грубиян.

— От тяжелой работы, — заметил доктор Паризиус. — И неудивительно. Тебе нужно обратиться к ортопеду, пока еще не поздно. Я устрою тебе консультацию.

Бабушка от страха повалилась на стул, а потом случилось то, что бывает с ней только во сне: она замолчала.

Дедушка Паризиус взял одеяло и закутал меня.

— Еще не хватало, чтобы мальчонка подхватил воспаление легких, — сказал он.

Он назвал меня мальчонкой, и в этом слове не было ничего сердитого.

— Разве мы не можем вести себя как серьезные люди, — спросил доктор Паризиус. — Давайте попробуем вместе найти какое-то решение. То, что случилось, — это, конечно, плохо. И ты, Карола, несешь большую долю вины.

Мать всхлипнула.

— Возможно, — продолжал мой дедушка Паризиус, — очень возможно, что мальчику будет лучше остаться в Пелицхофе, где за ним будет присматривать отец.

— Что ты говоришь, что ты говоришь!

— Прекрати квакать, — одернул доктор Паризиус свою супругу.

Мне показалось, что сегодня он выражался особенно четко. Бабушка Паризиус широко разинула рот, словно собиралась выдуть в замерзшем стекле глазок.

— Итак, — сказал дедушка Паризиус, — я согласен оставить мальчика у отца. Моя жена — тоже. А ты, Карола?

Мать всхлипнула. Мне стало ее ужасно жаль, и я вдруг испугался. Я подумал о бабушкиной колючей мочалке и об отцовской возлюбленной. Я бы с удовольствием вернулся к отцу, но он явно захочет навязать мне свою Рози в качестве новой мамаши. Но у Рози из народного предприятия по откорму скота уже есть ребенок, чудо-ангелочек Ангелика. Об этом сообщила бабушка Хабенихт. У меня же стрижка «ежик», я ношу стальные очки и, быть может, не понравлюсь подружке отца. Конечно, это правда, что дышит она ужасно заманчиво и эффектно, потому что у нее такая узкая блузка. Отцу то и дело будет хотеться ее целовать, и я ему буду мешать. Куда мне тогда деваться? Передвижная киноустановка в Пелицхоф уже не приезжает, и кафе-мороженого здесь нет. Еще, чего доброго, придется скитаться с чудо-ангелочком за руку по окрестностям. Нет, лучше уж пусть будет «Плоскостопный на Ниле».

— Успокойся, — сказал Ленгефельд, обращаясь к моей матери. — Я тоже пытался подкупить мальчишку мини-машинками и привлечь на свою сторону. Это было ошибкой.

Мать не успокаивалась. Я заметил, что каждый раз, когда дело идет о чем-то важном для нее, она держит на коленях мокрый носовой платок и обеими руками теребит его. Сейчас это выглядело так, словно она хотела его разорвать. Она проговорила жалобным голосом, что глубоко сожалеет о своих упущениях, о моей худобе и обещает исправиться, обещает чаще готовить, например свинину в кисло-сладком соусе.

— Только не свинину! — воскликнул Ленгефельд. — Нельзя же каждое воскресенье есть по-азиатски.

Не знаю, как это произошло, но Вольди, «большая лысина», стал мне вдруг намного симпатичнее.

— Ну так что же мы решим? — вопросил доктор Паризиус.

Отец и дедушка Хабенихт до сих пор не произнесли ни слова. Наконец дедушка встал.

— Ты куда? — крикнула бабушка. У нее снова прорезался голос.

— У нас гости, — сказал дедушка. — Пойду принесу ежевичный ликер. А то мы слишком уж трезвые и деловые. Лизабет, давай стаканы.

Отец подошел к комоду и принялся в нем что-то искать. Наконец он вытащил тренировочные брюки и свитер. Он стащил с меня одеяло и протянул мне брюки. Я влез в них, надел свитер и прыгнул отцу на шею: по-настоящему-то мы с ним еще не поздоровались.

Мать отодвинула стул и с трудом, словно у нее болело все тело, поднялась с места. Я испугался, что она уйдет от меня в таком печальном настроении, и прыгнул также и на нее. Мать прижала меня к себе, и на глазах у нее появились слезы.

Тут отец сказал:

— Мне кажется, мальчик должен остаться с матерью. Я пойду на это, если ты, Карола, откажешься от своего упрямства и позволишь ребенку ездить на каникулы в Пелицхоф и видеться со мной, когда он этого пожелает.

Мать долго-долго смотрела на отца. Не знаю почему. Может быть, она увидела, какой он красивый мужчина, а может, ей вспомнилось, что он никогда не раздражался из-за свинины в кисло-сладком соусе, и, наверное, ей стало жаль, что она вышла замуж за Вольди, «большую лысину». Она легонько отстранила меня и сказала:

— Я согласна.

— Ну тогда давай руку! — сказал отец.

Это было очень здорово, когда родители пожали друг другу руки.

И вот я сижу среди мелюзги. Я выше их на целую голову. Я пытаюсь загладить свои ошибки. Во всяком случае, учитель Мельхозе говорит, что у меня это получается.

И немудрено, ведь многое мне приходится делать во второй раз. Часто я знаю уже наперед, как решается та или иная задачка. А когда мне скучно, я не только смотрю на ласточек, проплывающих перед окном и поднимающихся на двадцатый этаж противоположного дома, где они выкармливают уже второй выводок, но и поднимаю руку, задаю вопросы, спорю. Некоторым учителям это не нравится, поскольку это не входит в план занятий, однако Мельхозе говорит, что это обогащает занятия. Мне кажется, он меня любит, да и ребята в классе меня тоже любят. Уже пять из них сделали себе стрижку «ежик». Судя по этому, я для них являюсь примером, и я с большим удовольствием хожу теперь в школу.