Современная румынская пьеса

П е т р е с к у. Кто там?

Г о л о с. Из Госбезопасности…

Холл ярко освещен. Все застыли на своих местах.

П е т р е с к у. В машине на меня надели черные очки. Разговор шел о футболе. С Андреем я познакомился летом сорок четвертого — он мечтал уничтожить классовых врагов, всех до единого. В машине я все время чувствовал его сильное, теплое плечо рядом с моим. Вам покажется смешным, но тогда меня охватило странное спокойствие и уверенность. Теперь все выяснится, подумал я. Поначалу допросы носили комический характер.

Свет снова гаснет, луч прожектора освещает тюремную камеру. П е т р е с к у в кресле, напротив него молодой, красивый л е й т е н а н т Госбезопасности.

П е т р е с к у. Ладно, Андрей, довольно чепухой заниматься… Как дела? Ты все еще увлекаешься рыбалкой? Женился? У тебя дети?.. А я так и остался холостяком…

А н д р е й (холодно, официально). Когда и при каких условиях вам удалось связаться с империалистическими шпионскими организациями?

П е т р е с к у (смеется). В восемь лет. С помощью немцев — братьев Гримм.

А н д р е й. Хочу обратить ваше внимание, господин Петреску, что от вашего искреннего признания, от желания помочь органам, ведущим расследование, зависит…

П е т р е с к у. Что зависит, Андрей?

А н д р е й (холодно). Отношение органов, ведущих расследование, к вам. Повторяю: с какой целью и каким образом вы получали материалы из империалистических стран?

П е т р е с к у. Это научные и технические книги и журналы.

А н д р е й. Вы хотите сказать, что они носят безобидный характер? Кому служит наука и техника в капиталистических странах?

Петреску молчит.

Цитирую вашу статью, опубликованную в тысяча девятьсот сорок девятом году: «Империалистические круги все более интенсивно используют науку и технику в своих агрессивных целях». Повторяю вопрос: кому служит наука и техника в капиталистических странах?

Петреску молчит.

Ясно… Заинтересованы ли агрессивные империалистические круги в построении социализма в нашей стране?

П е т р е с к у. Нет.

А н д р е й. В таком случае, с какой целью они посылают вам свои мерзкие издания?

Петреску молчит.

Тогда я отвечу: их цель — деморализовать вас, заставить потерять веру в творческие силы нашего народа… (Грустно.) И, как видите, они своей цели достигли.

П е т р е с к у (вскакивает, нежно). Андрей, мальчик мой…

А н д р е й (холодно). Господин лейтенант!

П е т р е с к у (тоже становится сдержанным, холодным). Господин лейтенант, вы попались в ловушку формальной логики, сухих силлогизмов. Нет никакой связи между тем фактом, что агрессивные круги используют науку в агрессивных целях, и объективным характером…

А н д р е й (с иронией). До чего же вам нравится это словечко — «объективный», конфетка, да и только…

П е т р е с к у. …и объективным характером любого технического открытия независимо от того, в какой стране оно совершено…

А н д р е й. Никакой связи, кроме одной: вы любыми способами саботируете начало строительства. (Звонит.)

Появляются д в е б е с с л о в е с н ы е ф и г у р ы.

Поразмышляйте над этой связью.

В этот момент входит О л а р и у, он в форме полковника.

О л а р и у (Андрею, не замечая Петреску, словно он предмет неодушевленный). Признался?

Петреску вскакивает. И мгновенно двое становятся по бокам.

П е т р е с к у. Я протестую во имя социалистической законности против провокационных обвинений. И с этой минуты отказываюсь отвечать на вопросы.

Свет — действие снова переносится в наши дни.

П е т р е с к у (один в своем кресле). Я мог бы рассказать вам об ужасном чувстве унижения и удивления… Да! Удивление, пожалуй, было чувством более сильным и болезненным, нежели унижение… словно тебя избили твои друзья… К чему этот разговор?.. Я все забыл… Это я действительно забыл… Я молчал. Но не так, как в застенках сигуранцы, Тибериу Ману. Там меня в моем молчании поддерживала вера и любовь моих товарищей. Здесь я был один. Один, Павел Стоян.

О л а р и у (в тени). Ты был не один.

В луч прожектора, освещающий П е т р е с к у, который по-прежнему сидит в кресле, входит О л а р и у. Его правая рука забинтована, мундир наброшен на плечи. Он не брит, лицо усталое, темные круги под воспаленными глазами.

О л а р и у. Петре…

Петреску смотрит в пустоту.

Взгляни на меня.

П е т р е с к у. Выйди вон.

О л а р и у. Зачем? Что ты этим добьешься? Хочешь, я велю принести тебе еды? Хочешь пить? Я тебе принес трубку… (Протягивает ему трубку и пачку табаку.)

П е т р е с к у (колеблется, потом жадно затягивается). Василе, как случилось, что мы, старые товарищи и друзья, оказались в такой ситуации?

О л а р и у. Только ты можешь ответить на этот вопрос. Я хочу помочь тебе, хочу, чтобы ты вел себя как коммунист, а не как обиженный мямля интеллигент… Пора с этим кончать. (Как о чем-то незначительном.) Меня не было в городе — пришлось ликвидировать банду Баничу в горах. Этого идиота служаку, который дал приказ арестовать тебя… я выгнал из органов… Тупой чиновник. (Криво усмехается.) Надо понимать: на тебя подобные приемы не действуют — результат оказывается прямо противоположным. Уж я-то тебя знаю — изучил твое дело в архивах сигуранцы…

П е т р е с к у. Ты находишь это сравнение удачным? А какие приемы ты собираешься применить?

О л а р и у. Никаких. Петре, что для тебя значит партия?

П е т р е с к у (просто). Ты знаешь: все.

О л а р и у. Боюсь, что нет. Это не упрек. Я пытаюсь найти объяснение. Единственно возможное… Ты состоишь в партии и одновременно…

П е т р е с к у. Уже не состою.

О л а р и у. …и одновременно оцениваешь ее действия со стороны. Трезво. Повторяю: это не упрек. Констатация. Ты вполне мог бы занять определенное положение и при капитализме. Где бы ты ни оказался. Во Франции. В Америке.