Современный грузинский рассказ

— Вы одни живете?

— Нет, нас двое, — отвечает респондент. — Я и брат мой — Гриша Кежерадзе. У нас и третий брат есть. О, тот совершенно особенный, нас обоих превосходит, только не живет с нами, бродит по деревням… Если мы с Гришей… как бы это сказать… да, если мы с Гришей на рассказ потянем, так он на целый роман, так-то.

— И тот, что с вами живет, любит литературу подобно вам?

— Кто, Гриша? Нет… Любить-то любит, понятно, но так, как я, нет! Э-эх, и у него была своя проблема, свое увлечение, но он впал в крайность, со всеми без разбору заводил разговор о своей проблеме, а потом решил молчать… Молчит, эх, и настраивает рояли, настройщик он…

Тут руководитель второй раз хмуро покосился на меня.

Но все же повел речь дальше, заговорил, как всегда, — убедительно, выразительно.

— Вы любите литературу — и это замечательно, чтение одна из наицелесообразнейших форм культурного времяпрепровождения, одна из форм, повторяю, — но чем не угодило вам, скажем, изобразительное искусство, чем плоха прогулка на свежем воздухе или прекрасная музыка, каковой являются творения выдающихся композиторов… Да, почему бы не ходить на бальные танцы, не уделять время радио, телевидению с их содержательными передачами на разнообразнейшие темы, почему бы не заняться каким-нибудь видом спорта, например, шахматами или чтением художественной литературы… — и тут же спохватывается, — впрочем, чтением вы занимаетесь… Да, шахматы — исключительно хорошее занятие, и вообще…

Умолк, мы ждем.

— Продолжайте, продолжайте, — неожиданно вступает Клим, — учит руководителя, указывает, что делать! Понимаю — наглость, но такая! Хотя бы на человека походил — плюгавый коротышка-головастик, сосунок кривоногий.

И возмущенный руководитель задает самый сложный, самый динамичный вопрос, он снова решителен, непреклонен и целеустремлен.

— Скажите, как бы вы устроили жизнь, будь это в вашей власти?

— Мою? Лично мою?

— Нет, любезный, — победно уточняет руководитель, — всего общества!

— Бог ты мой!.. — взволнованно вырывается у респондента. — Я не ослышался?.. Всю жизнь дожидался этого вопроса!..

— В самом деле? — поражается руководитель. — Вы размышляли над этим?

— Только этим и занимался, — задумчиво произносит респондент и вдруг оживляется: — Рассказать?.. Спрашиваете, как бы я устроил жизнь?.. — Он ходит, разглядывает фотографии на стене; у сильно декольтированных женщин, почти у всех, лица серьезные, видимо чтобы смягчить впечатление от наготы, женщины в платьях с глухим воротом расплылись в улыбке, есть и исключения — в декольте, но улыбаются, на лицах нескольких женщин наигранный трагизм, и вон на видном месте и мужчина, которого вчера трижды чернили, там же фото молодого человека с недоброй ухмылкой, он тоже удачно выставлен — бросается в глаза, а немного ниже — какой-то тип, пройдоха, как пить дать; с соседней фотографии подозрительно смотрит мужчина с тонкими губами. Есть и добрые лица, ребенок смеется… — Как бы я устроил? — повторяет респондент, оживляясь. — Как, а вот так — весь город застроил бы карцерами.

— Что?! — руководитель поражен. — То есть как это… Вы за тиранию?

— Нет, что вы, упаси бог! — Респондент улыбается, успокаивая его. — Это не будут карцеры в обычном смысле, это будут карцеры-люксы…

— Карцеры-люксы?!

— Ваше удивление естественно, — соглашается респондент. — Есть слова, которые с трудом сочетаются, в их ряду и эти два — «карцер» и «люкс», и все же нет таких двух слов, которые когда-нибудь да не увязались бы друг с другом, — это были бы карцеры-люксы с множеством книг, с мягким удобным креслом, настольной лампой «грибок» на красивом столике — одним словом, карцер — мечта для каждого книголюба. Что поделаешь, не все способны читать в библиотеке. Для того, кто сам, своими ногами, ступит в созданное мною помещение, для того оно окажется просто люксом, но для многих — будет карцером-люксом… С этого, собственно, и следовало начать. Вот стоят на улице молодые ребята, подпирают стенку, болтают, поплевывают, никуда не спешат, время их не интересует — делом не заняты, и безразлично им, сколько прошло времени, который час, день ли еще, ночь ли уже, стоят, задевают девушек, пристают с грубыми шуточками, насвистывают, развлекаются на свой лад, угощают друг друга пинками, скалятся, и тут-то мы, я и мне подобный, — бац! — хватаем их и ведем в описанный карцер.

— Насильно? — заинтересовывается руководитель и впервые что-то записывает.

— Да, да, насильно, — твердо говорит респондент, он неумолим. — Возможно, и руки придется скручивать. Знаете, одни верят во влияние семьи, другие полагаются на школу, третьи надеются на организации, кто-то — на силу коллектива, для кого-то верное средство — побои и бог весть что еще, я же считаю — мой карцер-люкс самое надежное средство, спасение одно: берем нашего юного бездельника и помещаем в карцер-люкс, одного, разумеется. Он начнет ошалело озираться — окна зарешечены, двери заперты… Снаружи его стережет какой-нибудь Клим, устроившись на стуле с книгой на коленях, а наш молодой герой оглядывает стол, стул, книжные полки, пока без всякого интереса, не Спеша подходит к чистой постели, растягивается и глазеет на все вокруг, потом взгляд его цепенеет, и он засыпает. Родителям его уже сообщено, конечно: «Не беспокойтесь, пожалуйста, ваш сын посажен в карцер-люкс». — «Хорошо, дорогой, хорошо, только б перестал околачиваться на улице, отучился б, а там хоть…» Молодой человек просыпается, тупо смотрит на потолок, потом чувствует — проголодался… «Что вам принести поесть? — спрашивает из-за двери какой-нибудь Клим. — Чай, молоко, какао?..» — «Давайте какао, а почему меня посадили?..», но тот Клим на вопрос не отвечает, а говорит совсем другое: «Сколько положить сахару?» — «Четыре ложки, за что меня посадили?», а тот Клим: «Какой вы любите сыр — имеретинский, сулгуни?» — «Сулгуни, за что меня посадили?», но тот Клим молча протягивает ему завтрак, юнец принимается за еду, намазывает хлеб маслом, чистит яйцо и какое-то время занят едой. «Не нужны ли сигареты?» — «Да, хорошо бы!» — «Мзиури», «Колхиду», «Люкс», что угодно?» А развлечений — никаких! Ни радио, ни телевизора, ни телефона — эта комната не только «люкс», но и «карцер», между прочим… И наш юнец дымит, уставившись в потолок… А потолок расписан алфавитом: а, б, в, г, д… Хорошая идея, правда, Клим?

Что скажет Клим? — разумеется: «Замечательная!»

— Потом подходит время обеда… Первое блюдо, второе, третье. «Вам салат с подсолнечным маслом, с уксусом или без?..» — «Почему меня посадили, почему!» А ему: «Не твое дело!», и если юнец начнет тут шуметь, стучать ногами и руками, надо цыкнуть на него, и он примется за обед. Поев, снова начнет глазеть на потолок, а на потолке — одни буквы, и вот тогда-то тот Клим скажет ему небрежно: «Можешь полистать какую-нибудь книгу, с той вон полки…» И молодой человек возьмет книжку, сначала это будет детская, с крупными буквами, яркими картинками, скажем, «Про козла и Гиглу», «Лиса и перепелка», прочтет по своей охоте, хорошо, а нет — приставленный к нему Клим категорически заявит: «Будешь сидеть, пока не перечитаешь все книги в шкафу и на полках».

— Но это же насилие! — говорит руководитель. — Конкретная личность по своей инициативе должна выбирать то или иное из общественных меро…

— Я пока говорю о юнцах-бездельниках, дорогой, — поясняет респондент. — Ну, какое я имею право хватать, скажем, безобидного химика и помещать… — Но вдруг, глубоко задумавшись, заключает: — А вообще говоря, и необразованному химику не помешало бы, черт побери…

11

— Хм! — руководитель нервничает, он явно сбит с толку, проводит ладонью по щеке, подбородку — проверяет, выбрит ли, взгляд его падает на Клима. — Хорошо, но чем провинился тот некий Клим, он-то за что осужден целый день стеречь бездельника и прислуживать ему?

— Во-первых, я упомянул о раскрытой книге на коленях у того Клима, а во-вторых, всегда можно занять себя каким-нибудь невинным развлечением.

— Каким, например?..

— Ну, хотя бы игрой в слова.

— В слова?

— Объясню вам. Возьмем, допустим, Тамаза нашего. Кем он у вас числится?

— Младшим научным сотрудником.

— Превосходно. А кем был прежде?

— Лаборантом.

— А-а… и вы повысили его?

— Да.

— Ага! Следовательно, в данном случае перевод в «младшего» означал повышение?

— Совершенно верно.

— Так вот, мы получили примечательное выражение: «возмладшенаучсотрудникнули».

И тут мой руководитель третий раз хмуро покосился на меня.

— Теперь возьмем обратный пример. Предположим, Тамаза понизят — снова переведут в лаборанты. Как он выразит это сам?

— Я опять стал лаборантом, — за меня отвечает руководитель.

— Нет, не годится, не выражено понижения.

— Понизили, перевели в лаборанты.

— Покороче.

— Перевели в лаборанты.

— Еще короче.

— Понизили.

— А где «лаборант»? Одним словом надо выразить, одно-единственное слово должно содержать и факт понижения и должность.

— Одним словом невозможно.

— Почему же?..

— Попытайтесь сами, если возможно.

И респондент говорит:

— Великолепное получим слово: «повлаборантили»! Видите, возможно, оказывается. Вот так и коротал бы время, играя в слова, некий Клим.

А Клим: «Браво, маэстро, замечательно!»

Ах, руководитель…