Современный грузинский рассказ

Тогда Мзекала нерешительно и осторожно, как по жердочке через ручей, прошла между уступленным ей местом и спинкой переднего сиденья. Прошла не так, как обычно проходят, а лицом к месту, что ждало ее, и спиной — к спинке передней скамьи. Проходя, она исподтишка косилась на Высокого Мужчину. Но увидеть что-либо было вряд ли возможно — уступив место, он, видимо, тут же забыл об этом и сейчас, засунув папку под мышку, ухватившись за поручень, пытался раскрыть свой журнал… Справившись с этим, он вновь стал читать.

Мзекала осторожно присела, положила обе руки на сиденье и тщательно ощупала его. Так же основательно проверила и спинку, поглядывая при этом все время на Высокого Мужчину. Потом повернулась, осмотрела пространство за спинкой своего сиденья и снова села. Но как села!.. Вначале она лишь настороженно коснулась сиденья, замерев на мгновение. Потом — медленно-медленно — опустилась полностью. Поерзала, примериваясь и устраиваясь… Потом окончательно, кажется, уверовав, что все в порядке, осмелела, потерлась о спинку сиденья, расслабленно откинулась на него и вдруг, счастливая, затянула чистым, высоким голосом:

— Как мне быть, что поделать мне, с ним, с этим маленьким мужем моим, и содержать меня он не может, но и воли мне не дает.

В ответ снова послышался смех, но на этот раз он был какой-то неуверенный, будто смущенный, и вскоре смолк… Автобус затих и во все глаза смотрел на Мзекалу и Высокого Мужчину.

Его бывшая соседка покосилась недовольно, но, видимо, и она стала чувствовать что-то и потому смолчала, лишь отодвинулась к стенке, как можно дальше от Мзекалы.

А та, кончив петь, улыбнулась тихо своим мыслям и печально-мечтательно сказала со вздохом:

— Ээх, к концу августа красивые женщины рожать будут…

Краснощекий с брюшком попытался, как и прежде, пошутить:

— Как она мечтает об этом, смотри-ка!..

Но, кроме старухи в черном, никто на этот раз не рассмеялся…

В сообществе автобуса, в самом духе его единства, который еще совсем недавно витал и царил здесь, появилась брешь… У каждого из нас в душе сидит по одному маленькому Прокрусту. И мы никак не можем простить другому, если он сделает вдруг то, что мы сами не смогли.

(И дело даже не в том, смогли или не смогли… Неужто не могли бы мы уступить место, я, поборник величия нации, или я, мечтающий о контакте с Мировым Разумом, или я, профессиональный шутник, да и вообще все мы?.. Но мы умеем ладить друг с другом и знаем, как это делается… Мы настроили наши души на одну общую и всем нам нужную волну, и она нас несет, каждого в отдельности и всех вместе… Разве мы уж совсем бесчувственные, и нет в наших сердцах сочувствия и тепла?.. Но мы договорились, что смиримся с любой судьбой, а чтоб это было полегче — укроемся за грехами Гулико… Мы прекрасно понимаем, что когда этот дылда так поспешно вскочил и уступил место полоумной, он вовсе не хотел нас оскорбить, нет!.. Но получилось-то что, что вышло, позвольте вас спросить?.. И мы, хоть старательно молчим об этом, отлично понимаем двусмысленность нашего положения. Мы молчим, хотя знаем и чувствуем, что молчать нельзя, потому что вот-вот молчание наше заговорит само!)

Так — или примерно так — думал автобус… Молчание его росло и ширилось, оно делалось все громче, и это всех беспокоило.

Тишину снова нарушила Мзекала… Она подняла руку и постучала по локтю Высокого Мужчины, а когда он посмотрел на нее, сказала нежно:

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, что вы! — ответил мужчина. — Это я прошу прощения, что не сразу заметил вас.

— Там, где я родилась и провела детство, такой поступок конечно же обычен, но здесь, на земле, нужна осторожность и осторожность. Мы должны быть очень внимательны, чтобы даже самый незначительный знак доброты не остался незамеченным… Скажите, вам нравится моя медаль?

Высокий Мужчина нагнулся, внимательно осмотрел медаль и улыбнулся… У него был большой рот, улыбка не шла ему, но он улыбнулся.

— Замечательная медаль… Простая и оригинальная.

Автобус замер… Все делали вид, что они ничего не видят и не слышат.

— Меня ею удостоили за пение. — Мзекала нежно провела рукой по медали. — Там, где я раньше жила, за такое пение, как мое, никого не награждают. Но здесь, на земле, все ценится почему-то очень дорого. Я иногда даже удивляюсь, почему мое пение так понравилось, что за него даже медаль дали, но дали вот!.. Право, это странно…

— Замечательная медаль, — еще раз сказал Высокий Мужчина.

— Самое важное, что она — единственная… Я обязательно должна рассказать о вашем благородстве матери и отцу. Обязательно!.. Говорят, что волк всегда побеждает ягненка, но я, например, не верю этому… А вы как считаете?

Высокий Мужчина отпустил поручень, достал платок и вытер свою лысую голову. Потом положил платок в карман и снова взялся за поручень.

— По правде говоря… Может быть, и победит.

Мзекала очень внимательно посмотрела на него.

— И двух ягнят победит?

— Двух труднее будет, наверное, но…

Мзекала добродушно и снисходительно улыбнулась.

— Глупости вы говорите, рыцарь… Едят мясо ягненка, а не его взгляд. Недавно я видела во сне дракона. У него были очень добрые глаза… Вы знаете мою мать и моего отца?

— Издалека и очень плохо.

— Когда-нибудь я познакомлю вас.

Высокий Мужчина смешался.

— Что вы!.. Я не достоин этого.

— Ни одна крупица благородства не должна быть утеряна втуне. — Мзекала подняла палец. Потом она облокотилась на спинку сиденья, сложила руки на коленях и закрыла глаза.

Высокий Мужчина убрал журнал в папку.

Мзекала открыла глаза. На лице ее тихо, как бабочка, сидела и цвела безмятежная улыбка.

— Солнце — мать моя… — затянула она было, но тут же оборвала пение и снова обратилась к Высокому Мужчине: — Когда я была маленькой, мама сплела мне люльку из лучей… Вы слышали о санитарах?

— Да.

— Это — белые черти. И очень быстро размножаются. Как лисы, рыскают повсюду… Но их тоже можно полюбить… Мама засыпала рано. Мою люльку из лучей всегда качал отец. Старшие братья и сестры светили мне и пели колыбельную. Вам доводилось когда-нибудь слышать пение звезд?

— В детстве. — У Высокого Мужчины странно дрогнул голос. — К сожалению, я плохо помню… Были черешневые и ореховые деревья, вверху — сверкающие звезды.

Автобус слушал, оцепенев, затаив дыхание.

— Удивительно они поют, звезды, — Мзекала снова прикрыла глаза. — И главное, что не слышно ни звука… Вы ведь знаете, как звук грубит и портит песню.

— Да, — сказал Высокий Мужчина, и голос его опять дрогнул.

— Я хорошо вас помню, — сказала Мзекала… Потом вдруг обеспокоилась, взволнованно посмотрела в проход между скамейками, заглянула под свою и, глянув на Высокого Мужчину, быстро спросила: — А куда вы дели журнал?