Современный польский, чешский и словацкий детектив

— Вчера? А вы не переоцениваете открытку его жены?

— Нет. И Бауманна тоже.

— Возможно, не Голиан списывал формулы, наши ребята нашли там и другие отпечатки пальцев. Кроме того, если вы не ошиблись и Голиан действительно занимался шпионажем, — такую школьную ошибку он не мог бы совершить. Скандалить с Бауманном, делать вид, что его обокрали, более того, оставить столь явственные отпечатки на его бумагах. Ведь это же…

— Конечно, — перебил его Шимчик, — шпион такого не натворит, про такое писали лишь в плохих детективных романах, где западные агенты были круглыми идиотами. Но здесь имеются кое-какие детали: например, неожиданные события, фактор времени. А что, если у него вдруг под ногами начала гореть земля? Это уже не пустяк. Вдруг вся история с открытием и документацией Бауманна — мошенничество?

— Значит, вы и старика подозреваете? — удивился Лазинский.

Их поездка на вокзал за Бауманном, интерес к тому, как он будет вести себя, узнав о гибели Голиана, список сотрудников, отпечатки пальцев — как доказательство… Дурит Шимчик, что ли? Годы и годы ругал Швика, защищал людей от болезненного недоверия и вдруг — сам!

— Все совсем наоборот. — Взгляд Шимчика скользнул и остановился на уродливой черепахе. — Но только это зависит от точки зрения!

— Точка зрения, товарищ капитан, если я вас, конечно, правильно понял, точка зрения такова: сейчас мы не имеем никаких доказательств!

— Нет, это не так, одно доказательство у нас есть, и довольно серьезное. Ведь Бауманн держал свои бумаги в том же самом сейфе, от которого были ключи и у покойного. Более того, эти ключи он дал Голиану сам. Зачем?

— Но его опыты? Стеглик и его коллега тоже инженеры, специалисты, почему они оба стояли горой за открытие, когда говорили с Сагой? Ведь они сами эти опыты проводили! Понимали дело! Неужели и они клюнули на липу вместе с Голианом?

Солнце садилось, наступил душный июньский вечер. Юноша, загоравший на плоской крыше против их окон, складывал одеяло. Его стройная спортивная фигура четко выделялась на фоне неба.

— Речь могла идти о каких-то других опытах, — сказал Шимчик, все еще не поднимая головы.

— Опыты уже настоящие?

— Конечно.

— А в сейфе — камуфляж?

— Да.

— Для того, чтоб Голиан попался и Бауманн мог его отсюда выжить?

— Так говорит Сага, чтобы очернить Бауманна. Он старика не любит.

— Возможно, у него есть причины, — заметил Лазинский.

Шимчик ушел, еще раз напомнив, что надо дозвониться в Прагу. Лазинский кивнул и пододвинул к себе телефон. Хотелось есть, мучила жажда и одолевало смятение: уж очень уверенно говорил Шимчик. «Ну да ладно, — успокоил он себя, — я ведь тоже уверен в своей правоте» — и, подняв трубку, он набрал нужный номер.

Через час вернувшийся от начальника Шимчик уже не застал Лазинского. На журнальном столике лежала наскоро нацарапанная записка: «Бренч принес телеграмму, она у вас на столе. Я отправил его обратно на почту выяснить, кто звонил по междугородной в Михаляны. С Прагой говорил, подробности при встрече. Если уйдете, оставьте распоряжение».

Капитан скомкал записку, взял телеграмму и несколько раз прочел: «Поздравьте пожалуйста моего имени Верону. У меня нет адреса. Приветом Дезидер Голиан».

Он задумчиво взял бумаги инженера и долго перелистывал, пока нашел несколько строк, написанных от руки, сравнил с телеграммой и кивнул: слова на бланке были написаны нервным почерком взволнованного человека. К тому же этот человек явно спешил. Более спокойно написан адрес: «Иозеф Донат. Братислава. Авион».

Он усмехнулся, вспомнив Сагу. Директор говорил о девочке и о каких-то людях в Авионе, которым он передал посылку. Они живут «на улице, где профсоюзы», «напротив когда-то была «Deutsche Partei». Фамилия начинается вроде бы на «До». Наверное, Донат.

«Навряд ли эта Верона — дочка Донатов, — подумал капитан, — в позапрошлом ей было одиннадцать, сейчас тринадцать… Тринадцатилетние девочки не меняют адреса, они живут дома, с родными. Значит, это другая Верона, постарше, если только…» Капитан опять усмехнулся. Днем в Михаляны звонила женщина. Скорее всего, с переговорного пункта, голову на отсечение, что Бренчу не удастся выяснить… Усмешка сошла с лица, Шимчик набрал номер коммутатора.

— Братислава занята, — ответила телефонистка, — подождите, товарищ капитан.

— Долго?

— Не знаю, потерпите несколько минут.

— Пошлите мне кого-нибудь, кто в совершенстве владеет немецким, — распорядился Шимчик, повесил трубку и достал газеты.

«Фольксштимме» он отложил и принялся за объявления в «Праце».

9

В эспрессо напротив желтого дома воздуха практически не было — посетители дышали пивными парами и дымом. Лазинский скорее угадал, чем разглядел официантку, направился к ней и показал документы Голиана с фотографией.

— Я его знаю, — сразу же подтвердила та, — он сегодня днем у нас был. Заходит частенько, но все больше по вечерам — выпить, закусить.

— А сегодня?

— Бутылка пива и граммов пятьдесят крепкого. После вчерашнего. Вчера поддал основательно.

Это было уже ново.

— Когда? — спросил Лазинский.

— Что-то между семью и восемью.

— Один?

Официантка кивнула и на минутку отошла. Она получила деньги и отдернула колено от чьей-то волосатой руки. Когда женщина вернулась, Лазинский продолжил:

— Сколько времени он у вас пробыл?

— Несколько минут, потом пожал тому, другому, руку и ушел.

— Кому это «другому»? — понизил голос Лазинский.

— Что?

Он повторил вопрос громче.

— Я его не знаю, такой неприметный. Пришел следом за инженером и подсел к нему.

— У вас было полно?

— Не очень, — сказала официантка. — Несколько столиков всегда свободны. У нас ведь не обедают.

— Эти двое разговаривали между собой?

— Я не обратила внимания, но, кажется, да. Ведь они потом прощались.

— Как выглядел тот, другой человек?

— Говорю же вам — никак. Одет прилично. Лет тридцать — тридцать пять, не курил… Когда пан инженер ушел, он ждал и читал…

— Кого ждал?

— Сардельки ждал. Заказал содовую и сардельки с хреном.

— А что читал?

— Уже не помню, но только не газету.

— Какие-нибудь бумаги? — Лазинский почувствовал, как у него колотится в горле ком.