"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Его одиночество нарушала только Дженни. Каждый день, закончив смену, она приходила его проведать — тревожилась, что он угасает. Обычно она появлялась около шести часов и, пройдя несколько шагов от машины до крыльца, успевала промокнуть насквозь. В руках у нее была корзина, полная снеди из «Кларкса»: сэндвичи с курицей, яйца под майонезом, макароны с сыром и со сливками, горячие, дымящиеся, в металлическом сотейнике, пирожки, припрятанные от посетителей, чтобы ему точно досталось. Она звонила в дверь.

Он подскакивал на стуле и мчался к двери. Нола! Милая Нола! Она стояла здесь, перед ним, сияющая, восхитительная. Они бросались друг другу в объятия, он поднимал ее, кружил по прихожей, по всему миру, и они целовались. Нола! Нола! Нола! Они целовались еще и танцевали. Стояло прекрасное лето, небо ослепительно переливалось закатными красками, над их головой кружили стаи чаек, певших, как соловьи, она улыбалась, смеялась, ее лицо лучилось солнцем. Она была здесь, он мог прижать ее к себе, коснуться ее кожи, гладить ее по лицу, вдыхать ее запах, перебирать ее волосы. Она была здесь, она была жива. Они оба были живы. «Ну где ты была? — спрашивал он, беря ее за руки. — Я тебя ждал! Мне было так страшно! Все говорят, что с тобой случилось что-то плохое! Говорят, что мамаша Купер видела тебя, окровавленную, возле Сайд-Крик! Всюду была полиция! Они прочесывали лес! Я думал, с тобой произошло несчастье, я с ума сходил, не зная, что с тобой!» Она крепко его обнимала, повисала у него на шее и успокаивала: «Не волнуйтесь, милый Гарри! Со мной ничего не случилось, я здесь. Я здесь! Мы вместе, вместе навсегда! Вы поели? Вы, наверно, голодный! Вы ели?»

— Ты поел? Гарри? Гарри! С тобой все в порядке? — спрашивала Дженни изможденного живого мертвеца, открывшего ей дверь.

Ее голос возвращал его к реальности. На улице было темно и холодно, по крыше грохотал проливной дождь. Скоро зима. Чайки давно улетели.

— Дженни? — растерянно говорил он. — Это ты?

— Да, я. Я принесла тебе поесть, Гарри. Ты должен питаться, ты нездоров. Совсем нездоров.

Он смотрел на нее, мокрую, дрожащую. Впускал ее в дом. Она задерживалась ненадолго. Только ставила корзину на кухне и забирала вчерашние блюда. Обнаружив, что они почти не тронуты, ласково выговаривала ему:

— Гарри, надо есть.

— Я иногда забываю, — отвечал он.

— Ну как же можно забывать поесть?

— Это из-за книги… Я пишу, погружаюсь в нее и забываю обо всем остальном.

— Это, наверно, прекрасная книга, — говорила она.

— Да, прекрасная книга.

Она не понимала, как можно доводить себя до такого состояния из-за книги. Каждый раз она надеялась, что он попросит ее остаться и поужинать с ним. Она всегда брала с собой еду на двоих, но он ничего не замечал. Она стояла пару минут между кухней и столовой, не зная, что сказать. Он каждый раз готов был предложить ей посидеть немного у него — и каждый раз отказывался от своего намерения, потому что не хотел внушать ей ложные надежды. Он знал, что больше никогда никого не полюбит. Когда молчание становилось тягостным, он говорил «спасибо» и направлялся к входной двери, показывая ей, что пора уходить.

Она возвращалась домой, расстроенная, встревоженная. Отец готовил ей горячий шоколад, бросал туда маршмеллоу и затапливал камин в гостиной. Они садились на тахту, лицом к очагу, и она рассказывала отцу, как томится Гарри.

— Почему он такой грустный? — спрашивала она. — Он же прямо умирает.

— Не знаю, — отвечал Роберт Куинн.

Он боялся выходить на улицу. В те немногие разы, когда он покидал Гусиную бухту, он непременно находил по возвращении эти ужасные письма. Кто-то следил за ним. Кто-то желал ему зла. Кто-то поджидал, когда его не будет дома, и засовывал в дверь маленький почтовый конверт. А внутри были одни и те же слова:

Я знаю, что ты сделал с этой девочкой 15 лет.

И скоро весь город узнает.

Кто? Кто мог иметь на него зуб? Кто знал про них с Нолой и теперь хотел его погубить? Он буквально заболевал от этого; найдя очередное письмо, он чувствовал, что его лихорадит. Болела голова, теснило в груди. Иногда случались приступы тошноты, мучила бессонница. Он боялся, как бы его не обвинили в том, что он сделал с Нолой что-то нехорошее. Как доказать, что он ни в чем не виноват? Он принимался воображать самое худшее: жуткий блок для особо опасных преступников в федеральной тюрьме, куда его посадят пожизненно; а быть может, его ждет электрический стул или газовая камера. Мало-помалу он начал бояться полицейских: один вид мундира или полицейской машины повергал его в страшную нервозность. Однажды, выходя из супермаркета, он заметил на парковке патруль полиции штата; полицейский в автомобиле смотрел на него. Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, он с покупками в руках поскорей направился к своей машине. И вдруг услышал, что его окликают. Полицейский. Он сделал вид, что не слышит. За его спиной хлопнула дверца: полицейский вышел из машины. Он явственно различал его шаги, позвякивание пояса с наручниками, пистолетом, дубинкой. Покидав покупки в багажник, он уже собрался уехать как можно быстрее. Он дрожал, обливался потом, почти ничего не видел от страха. Главное — спокойствие, сказал он себе, сяду в машину и исчезну. В Гусиную бухту не вернусь. Но он не успел: тяжелая рука легла ему на плечо.

Он никогда не дрался, он не знал, как драться. Что делать? Оттолкнуть его, вскочить в машину и удрать? Ударить его? Завладеть его оружием и убить? Он резко обернулся, готовый ко всему. Полицейский протягивал ему двадцатидолларовую банкноту:

— У вас из кармана выпало, мистер. Я вас звал, но вы не слышали. С вами все в порядке? Вы белый как полотно…

— Все в порядке, — ответил Гарри, — все нормально… Я… Я был… Я задумался, и… В общем, спасибо. Мне… Мне надо ехать.

Полицейский приветливо махнул ему рукой и вернулся в свою машину; Гарри трясло.

После этой сцены он записался на бокс и стал усердно заниматься. Потом решил, что ему надо с кем-то поговорить. Навел справки и связался с доктором Роджером Эшкрофтом из Конкорда, — судя по всему, это был один из лучших психиатров округа. Они договорились о еженедельном сеансе по средам, с 10.40 до 11.30 утра. Он не говорил с доктором Эшкрофтом о письмах, но говорил о Ноле. Не упоминая ее. Но он впервые смог кому-то рассказать о Ноле, и ему стало гораздо легче. Эшкрофт, восседая в мягком кресле, внимательно слушал его, а когда переходил к толкованиям, постукивал пальцами по подлокотнику.

— По-моему, я вижу мертвых, — пояснил Гарри.

— Значит, ваша подруга умерла? — спросил Эшкрофт.

— Не знаю… Вот от этого я и схожу с ума.

— Не думаю, что вы сумасшедший, мистер Квеберт.

— Иногда я выхожу на пляж и кричу ее имя. А когда больше нет сил кричать, сажусь на песок и плачу.

— По-моему, так у вас выражается скорбь. Ваше сознание, рациональное, здравое, борется с тем началом внутри вас, которое отказывается принять неприемлемое с его точки зрения. Когда действительность слишком невыносима, мы пытаемся ее обойти. Если хотите, пропишу вам релаксанты, они помогут вам расслабиться.

— Нет, только не это. Мне надо сосредоточиться на своей книге.

— Расскажите мне о своей книге, мистер Квеберт.

— Это история волшебной любви.

— И о чем эта история?

— О запретной любви.

— Это история о вас и вашей подруге?

— Да. Я ненавижу книги.

— Почему?

— Они причиняют мне боль.

— Время истекло. Мы поговорим об этом на следующей неделе.

— Отлично. Спасибо, доктор.

Однажды в приемной он столкнулся с Тамарой Куинн, выходившей из кабинета.

* * *

Рукопись была закончена в середине ноября, после полудня; погода стояла такая пасмурная, что непонятно было, день на дворе или ночь. Он сложил толстую пачку страниц и внимательно перечитал название, написанное заглавными буквами на обложке:

Гарри Л. Квеберт

ИСТОКИ ЗЛА

^роман

Внезапно ему захотелось кому-нибудь рассказать об этом, и он тут же отправился в «Кларкс», к Дженни.