"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Гарри кивнул и предложил гостю кофе. Потом они уселись за стол, и тогда Рендалл сказал:

— Гарри, я позволил себе явиться, потому что, насколько мне помнится, вы говорили, что хотите преподавать в университете. Так вот, на факультете литературы в Берроузе освобождается место. Я знаю, мы не Гарвард, но мы достойный университет. Если место вас интересует, оно ваше.

Гарри повернулся к собаке цвета солнца и потрепал ее по загривку.

— Слышишь, Шторм, — прошептал он на ухо псу. — Я скоро буду профессором в университете.

6. Принцип Барнаски

— Видите ли, Маркус, слова — это замечательно, но порой они напрасны, одних слов мало. Бывают моменты, когда некоторые не желают вас слушать.

— И что тогда делать?

— Хватайте их за шкирку и жмите локтем на горло. Как можно сильнее.

— Зачем?

— Чтобы их задушить. Когда слова бессильны, бейте кулаком.

В начале августа 2008 года прокуратура штата Нью-Гэмпшир представила судье, ведущему дело, новое заключение, где говорилось, что в свете вновь открывшихся в ходе расследования обстоятельств убийцей Деборы Купер и Нолы Келлерган является Лютер Калеб; он похитил девушку, забил ее насмерть и похоронил в Гусиной бухте. На основании этого заключения судья вызвал Гарри на срочное заседание, где с него были окончательно сняты все обвинения. Этот поворот событий придал делу привкус большого летнего сериала: Гарри Квеберт, звезда, становится жертвой своего прошлого и попадает в опалу, ему грозит смертная казнь, его карьера разрушена, но в конечном итоге он оказывается невиновен.

Лютера Калеба накрыло волной мрачной посмертной славы, его жизнь была выставлена на всеобщее обозрение во всех газетах, а его имя причислено к пантеону величайших преступников в истории Америки. Вскоре все внимание общества переключилось на него. Газетчики копались в его жизни, иллюстрированные еженедельники в красках расписывали его прошлое — беззаботные годы в Портленде, талант живописца, бандитское нападение, все, что он выстрадал, — и во множестве публиковали фотографии, купленные у близких. Особенно впечатлила публику потребность писать обнаженных женщин, и журналисты обращались за разъяснениями к психиатрам: насколько известна подобная патология? Возможно ли было, исходя из нее, предвидеть столь трагическое развитие событий? Из-за утечки в полиции в прессу попали фотографии портрета, найденного у Элайджи Стерна, и это дало пищу для самых невероятных домыслов: все задавались вопросом, почему Стерн, влиятельный и уважаемый человек, допускал сеансы живописи, на которых позировала обнаженная пятнадцатилетняя девочка?

Некоторые обратили осуждающие взоры на прокурора штата, считая, что он действовал необдуманно и поторопился посадить Квеберта. Были и такие, кто полагал, что, подписав пресловутое заключение, он поставил крест на своей дальнейшей карьере. Прокурора отчасти спас Гэхаловуд. Как руководитель полицейского расследования, он взял всю ответственность на себя: созвав пресс-конференцию, заявил, что это он арестовал Гарри Квеберта, но он же и выпустил его на свободу, и это не парадокс и не провал, а, напротив, свидетельство исправного функционирования правосудия. «Мы никого не посадили по ошибке, — сказал он многочисленным журналистам. — У нас были подозрения, мы их рассеяли. В обоих случаях мы действовали последовательно. В этом и состоит работа полиции». И, объясняя, почему потребовалось столько лет, чтобы установить личность преступника, сослался на свою теорию концентрических кругов: Нола была центральным элементом, вокруг которого вращалось множество других. Чтобы найти убийцу, их требовалось отсекать по одному. Но вся эта работа могла быть проделана лишь благодаря тому, что было обнаружено тело. «Вы утверждаете, что на раскрытие этого убийства ушло тридцать три года, — напомнил он собравшимся, — но в действительности нам понадобилось всего два месяца. Все остальное время ничего не происходило: нет трупа — нет убийства. Только пропавшая без вести девочка».

Хуже всего понимал сложившуюся ситуацию Бенджамин Рот. Однажды под вечер я случайно столкнулся с ним в отделе косметики одного из крупных торговых центров Конкорда, и он сказал мне:

— С ума спятить, я тут вчера ездил к Гарри в его мотель: можно подумать, он вовсе не рад, что с него сняли обвинение.

— Он просто грустит, — объяснил я.

— Грустит? Выиграл дело — и грустит?

— Грустит потому, что Нола умерла.

— Да она уж тридцать лет как умерла.

— А теперь умерла по-настоящему.

— Не понимаю, что вы хотите сказать, Гольдман.

— Меня это не удивляет.

— В общем, короче, я к нему заехал сказать, чтобы он распорядился насчет дома: у меня были люди из страховой компании, они всем займутся, но ему надо связаться с архитектором и решить, чего он хочет. У него был такой вид, как будто ему вообще пофиг. Все, что он соизволил мне сказать, это: «Отвезите меня туда». Ну мы поехали. Там еще куча всякого хлама в этом доме, вы в курсе? Он все там бросил — мебель, какие-то уцелевшие вещи. Говорит, ему больше ничего не нужно. Мы там больше часа проторчали. За этот час я угробил ботинки за шестьсот долларов. Я ему показывал, что он может забрать, особенно из старинной мебели. Предлагал ему снести одну стену, чтобы расширить гостиную, и еще напомнил, что он может подать в суд на штат за моральный ущерб, нанесенный судебным делом, и что с них можно слупить кругленькую сумму. А он даже не отреагировал. Я ему предложил связаться со службой перевозки, вывезти все, что уцелело, и сложить пока на мебельном складе, я говорил, что ему повезло, потому что до сих пор обходилось без дождя и без воров, а он ответил: не стоит. И даже добавил, что не важно, если его обворуют, по крайней мере, мебель кому-то пригодится. Вы что-нибудь понимаете, а, Гольдман?

— Понимаю. Дом ему больше не нужен.

— Не нужен? Это почему, интересно?

— Потому что больше некого ждать.

— Ждать? Кого ждать-то?

— Нолу.

— Да Нола же умерла!

— Вот именно.

Рот пожал плечами:

— В сущности, я с самого начала был прав. Эта маленькая Келлерган была шлюхой. Подстилкой всему городу, а Гарри просто остался в дураках: вляпался, романтик недоделанный, со своими нежностями, писал ей любовные записочки и даже целую книжку накатал.

Он сально хихикнул.

Это было уже слишком. Одной рукой я схватил его за ворот рубашки и прижал к стене, а локтем другой уперся ему в горло. Осколки склянок с духами разлетелись по полу.

— Нола изменила жизнь Гарри! — заорал я. — Она пожертвовала собой ради него! Я вам запрещаю твердить всем и каждому, что она была шлюхой!

Он попытался вырваться, но ничего не мог сделать; я слышал, как он задыхается и сипит. Нас окружили люди, сбежались охранники, и я его отпустил. Он был весь красный как помидор, в расхристанной рубашке.

— Вы… вы… Вы ненормальный, Гольдман! — прохрипел он. — Вы полоумный! Как Квеберт! Я ведь и пожаловаться могу, знаете ли!

— Делайте что хотите, Рот!

Он в бешенстве удалился и, отойдя на безопасное расстояние, крикнул:

— Это вы сказали, что она шлюха, Гольдман! Это было в ваших записях, что, нет? Это все из-за вас!

Своей книгой я как раз и хотел исправить катастрофическое зло, причиненное публикацией моих записок. До ее официального выхода в свет оставалось полтора месяца, Рой Барнаски был взвинчен до предела и звонил мне по нескольку раз на дню, чтобы поделиться своим возбуждением.

— Все идеально! — восклицал он во время одного из наших разговоров. — Тайминг идеальный! Это прокурорское заключение подоспело так вовремя, вся эта суматоха — невероятная удача, потому что через три месяца президентские выборы, и всем уже будет наплевать и на вашу книгу, и на эту историю. Знаете, информация — это безграничный поток в ограниченном пространстве. Масса информации возрастает по экспоненте, но время, которое человек ей уделяет, весьма невелико, и растянуть его нельзя. Большинство смертных посвящают новостям, ну, от силы час в день. По утрам минут двадцать — бесплатная газета в метро, полчаса — интернет в офисе, и минут пятнадцать CNN перед сном. А материала, чтобы заполнить этот отрезок времени, бесконечно много! В мире происходит куча всякой дряни, но о ней не говорят, потому что нет времени. Понимаете, нельзя говорить одновременно про Нолу Келлерган и про Судан, времени нет. Внимание ограничено пятнадцатью минутами CNN по вечерам. Потом люди хотят смотреть сериал. Жизнь — это вопрос приоритетов.

— Вы циник, Рой, — отозвался я.

— Нет, о господи, нет! Перестаньте обвинять меня во всех пороках! Просто я реалист. А вы — мягкий и трепетный любитель бабочек, мечтатель, кочующий по полям и лугам в поисках вдохновения. Вы можете написать мне шедевр про Судан, но я его не напечатаю. Потому что людям на этот Судан наплевать! Им на-пле-вать! Ну да, вы можете считать меня мерзавцем, но я только реагирую на спрос. Насчет Судана все умывают руки, и все. Сегодня все и всюду говорят про Гарри Квеберта и Нолу Келлерган, и надо ловить момент: через пару месяцев будут говорить про нового президента, и ваша книга перестанет существовать. Но мы продадим ее столько, что вы вполне сможете жить припеваючи в новом доме на Багамах.