"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
Он постучал пальцами по столу.
— На войне убивают. Убивают на охоте. Убивать свойственно человеку, хотя мы не любим в этом признаваться, и справедливо, что этому пытаются всеми силами противодействовать. Но то, что сотворили с тремя несчастными ребятами на Блеттербахе в восемьдесят пятом, не было убийством. В той бойне человеческого было мало.
— Кто они были? — спросил я тихим, прерывающимся голосом.
— Эви. Курт. Маркус, — сухо отчеканил Вернер. — Ничего, если мы выйдем на воздух? Здесь становится слишком жарко. Проветримся немного.
Аромат осени, сладковатый запах, так и шибающий в ноздри, достиг своего апогея.
Меня охватила дрожь. Направление, какое приняли мои мысли, мне не нравилось.
— Знаешь, славные были ребята, — сказал Вернер, когда мы дошли до сосны, расщепленной ударом молнии. — Все трое здесь родились. Эви и Маркус — сестра и брат. Сестра старшая. Красавица. Но не повезло ей.
— Как так?
— Знаешь, Джереми, что такое болезнь Южного Тироля?
— Нет… — смешался я. — Понятия не имею.
— Алкоголь.
— Эви была алкоголичкой?
— Не Эви. Ее мать. Женщину бросил муж, коммивояжер из Вероны, где-то в семидесятых, сразу после рождения Маркуса. Но и до того жизнь ее была не сахар, уверяю тебя.
— Почему?
— Другие времена, Джереми. Видишь мое имение?
— Вельшбоден?
— Знаешь, почему я приобрел его чуть ли не за горстку орехов?
— Потому, что у тебя деловая хватка?
— И это тоже. Можешь ты перевести название?
— Вельшбоден?
— Genau.
Местный диалект сильно искажал Hochdeutsch [74] , с которым я вырос благодаря моей матери, и частенько случалось так, что я вообще ничего не понимал. Я уныло помотал головой.
— Слово Walscher, или Welsher, или сколько других его искажений не существует в округе, — ключевое слово для того, Джереми, кто хочет понять, какой мусор заметают тут под ковер.
74
Литературный немецкий язык (нем.).
Он намекал на этническую вражду, которая началась после Второй мировой войны и о которой я немало слышал.
— Итальянцы против немцев, немцы против итальянцев? Белфаст со штруделем? [75]
— Walscher означает иностранец, чужак. Пришлый. Но в дурном, уничижительном смысле. Вот почему я купил землю за смешную сумму. Потому, что на ней жили Walscher.
— Но конфликт…
— Конфликта больше нет благодаря туристам и Господу Богу. Но где-то под спудом всегда тлеет искра…
75
Межнациональная рознь в Южном Тироле сравнивается с более известным религиозно-этническим конфликтом в Ирландии.
— Неприязни.
— Мне нравится, хорошее слово. Корректное. Именно так. Этнический конфликт между хорошо воспитанными людьми. Но в шестидесятые годы, когда мать Эви и Маркуса вышла замуж за коммивояжера из Вероны, этнический конфликт проходил под взрывы бомб. В свидетельстве о рождении фамилия Эви значится как Тоньон, но если ты спросишь у местных, тебе ответят, что Эви и Маркус звались Баумгартнер, по материнской фамилии. Понимаешь? Наполовину итальянское происхождение оказалось перечеркнуто. Мать Эви вышла замуж за итальянца: можешь
представить себе, что означал в те времена смешанный брак?— Уж никак не красивую жизнь.
— Никоим образом. Потом муж ее бросил, а алкоголь уничтожил ту последнюю малость здравого смысла, какая еще оставалась у нее в голове. Маркуса вырастила Эви.
— Мать еще жива?
— Мать Эви умерла через пару лет после того, как мы похоронили ее детей. На кладбище она не явилась. Мы зашли к ней домой: она валялась на полу, на кухне. Была пьяная в стельку и все спрашивала, не хотим ли мы… ну, не хотим ли…
Вернер засмущался, и я выручил его, задав вопрос:
— Она промышляла проституцией?
— Только когда кончались деньги, которые ей удавалось скопить, подрабатывая то тут, то там.
Мы еще немного прошлись в молчании. Я слушал, как кричат гагары и чирикают воробьи.
Проплывавшее облако затмило солнце, потом продолжило свой путь на восток — мирное, безразличное к трагедии, о которой Вернер рассказывал мне.
— А Курт? — спросил я, чтобы нарушить молчание, которое начинало меня тяготить.
— Курт Шальтцманн. Старший из троих. Он тоже был славный малый. — Вернер остановился, отломил ветку от сосны с темным узловатым стволом. — Знаю: в подобных случаях всегда так говорят. Но поверь мне: они вправду были славные ребята.
Вернер умолк, а я, чтобы заполнить паузу, проговорил вполголоса:
— В восемьдесят пятом я хотел стать питчером [76] в команде «Янкиз» и был влюблен в мою тетю Бетти. Она пекла невероятно вкусные маффины. О тех годах у меня прекрасные воспоминания.
— В наших краях в те годы было еще хуже, чем в войну, поверь мне. Молодежь уезжала, а кто оставался, травил себя алкоголем. Как и большинство тех, кто постарше. Не было ни туризма, ни субсидий на сельское хозяйство. Не было работы. Не было будущего.
76
Питчер — игрок бейсбольной команды.
— Почему же тогда Эви и прочие остались?
— А кто тебе сказал, что они остались?
— Значит, они уехали?
— Эви — первая. Она была не только умница, она была красавица. А знаешь ли ты, что случалось в те годы с красивыми и умными девушками в наших краях?
— Они выходили замуж и начинали пить?
Вернер кивнул.
— Первый попавшийся говнюк, а их тут полно, вскружит девчонке голову, обрюхатит ее, а потом принимается лупить ремнем, если в холодильнике недостаточно пива. А со временем, будь уверен, получается так, что пива всегда не хватает. Эви видела, что случается с женщинами, которые теряют голову из-за говнюков.
Я впервые слышал, чтобы Вернер употреблял такие слова.
— У Эви был план. Она закончила школу с самыми высокими баллами и получила стипендию для учебы в университете. И она, и Маркус владели двумя языками, но мать отказывалась говорить по-итальянски, к тому же их приучили к фамилии Баумгартнер, так что, когда наступил момент выбирать, в какой университет поехать, Эви решила в пользу Австрии.
— И на какой факультет она поступила?
— На геологический. Она любила горы. Особенно Блеттербах. На Блеттербах она водила младшего брата, когда дома становилось невтерпеж, и на Блеттербахе, как говорят, она поняла, что влюбилась.