Спартак(Роман)

«Почему такая ненависть», — задавался вопросом Гракх? — «Почему такая дикая, страшная ненависть? Если бы — как это часто случалось с ним — Одиссей разделил свое ложе с любой и каждой из рабынь. Итак, в этом доме было пятьдесят рабынь и пятьдесят наложниц для высоконравственного человека с Итаки. И именно его ждала верная Пенелопа!»

Тем не менее, он, Гракх, сделал то же самое — слишком цивилизованный, возможно, чтобы убить рабыню, которая ложилась в постель с кем то другим — но по существу не отличался в своем отношении к женщинам. За всю свою долгую жизнь он никогда не задумывался о том, что такое женщина. Он похвалялся Цицерону, что не боится признать истину о сути вещей — но истина о женщине в мире, в котором он жил, была чем-то, на что он не осмеливался смотреть. И вот, наконец — поистине прекрасная шутка — он нашел женщину, которая была ни больше ни меньше, человеком. Трудность заключалась в том, что он еще не нашел ее.

Раб постучал в дверь, и когда он заговорил, сообщил ему, что его гость прибыл к ужину.

— Я приду через мгновение. Не беспокойся. Он грязный и оборванный, но я велю выпороть того, кто посмотрит на него носом. Подайте ему теплой воды, вымыть лицо и руки, а затем дайте ему легкую тогу, чтобы прикрыться. Его зовут Флавий Марк. Обращайтесь к нему по имени и почтительно.

Это, очевидно, было исполнено, как и было приказано, ибо когда Гракх вошел в столовую, толстяк, сидевший под тентом у первого распятия, лежал на кушетке, довольно чистый и респектабельный, за исключением того, что ему следовало бы побриться. Когда Гракх вошел, он демонстративно почесал бороду.

— Не мог бы ты добавить ко всему этому бритье?

— Я голоден, и я думаю, что мы должны поесть, Флавий. Ты можешь провести ночь здесь, и я позволю своему парикмахеру побрить тебя утром. Это будет приятнее после спокойного ночного отдыха и бани. Я пожертвую чистую тунику и приличную обувь. Мы одинаковой комплекции, поэтому моя одежда подойдет тебе достаточно хорошо.

Комплекцией они были похожи; их могли ошибочно принять за братьев.

— То есть, если ты не боишься, Секст будет ругать тебя за отказ от его дешевой синекуры и принятие крохи от меня.

— Да, все хорошо, что ты говоришь, — сказал Флавий, с пронзительной ноткой в голосе. — У тебя все хорошо, Гракх. Богатство, комфорт, уважение, честь, власть. Жизнь для тебя, как блюдо со сливками, но для меня она нечто другое, уверяю тебя. Уверяю тебя, человек не чувствует себя хорошо или горделиво, сидя под гниющим трупом и сочиняя ложь, дабы проезжающие немного смазывали его ладонь. Это горькая, неприятная вещь, быть нищим. Но, по крайней мере, когда я был в конце моей связки, я получал кое-что от Секста. Теперь, когда я снова пойду к нему, он скажет — «Ах, ты мне не нужен. Иди к своему большому защитнику и другу, Гракху». Вот что он скажет. Он тебя ненавидит. Он будет ненавидеть меня.

— Пусть он тебя ненавидит, — сказал Гракх. — Секст — лягушка, таракан, дешевый маленький босс! Пусть он ненавидит тебя. Делай то, о чем я тебя прошу, и я пристрою тебя где-нибудь в городе, секретарем, наместником, кем-то, где ты сможешь отложить немного денег и зажить достойной жизнью. Тебе не придется снова ползти к Сексту.

— У меня было много друзей в свое время, когда я был им полезен. Теперь я могу умереть канаве…

— Ты мне полезен, — перебил Гракх. — Положим это в основу. Теперь ешь свой обед и перестань ныть. Боже мой, фортуна улыбается тебе во всем. Но ты боишься признать это. Я не знаю, чего ты боишься.

Еда и вино смягчили Флавия. На кухне у Гракха была повариха — Египетянка. Она искусно извлекала кости, а затем набивала птицу кедровыми орешками и прекрасным ячменем. Все это медленно запекали, поливая бренди и фиговым сиропом. Блюдо подавали с крошечными колбасками, приготовленными из рубленого копченого языка ягненка и цитрусовый кожуры, называемой фоло, и справедливо знаменитой по всему городу. Еда начиналась с дыни, за которой следовали эти два блюда. Затем сливочный суп с фаршем из лобстера, слегка приправленный чесноком. Затем сладкий пудинг с виноградом и финиками, с бумажно-тонкими ломтиками копченой ветчины по бокам. Затем жареные грибы, уложенные на глазированного сига и, наконец, поднос с миндальной пастой и кунжутное печенье на десерт. Горячий белый хлеб и хорошее красное вино продолжало идти в ногу со всем этим, и когда они закончили, Флавий откинулся назад, улыбаясь и устраиваясь поудобнее, при этом его большое брюшко мягко вздымалось и сказал:

— Гракх, я не едал так лет пять. Хорошая еда — это лучший бальзам в мире. Боже мой, такая еда! И ты трапезничаешь так каждый вечер! Ну, ты умный человек, Гракх, а я просто старый дурак. Я полагаю, ты заслужил это, и я не имею права обижаться. Теперь я готов услышать, что ты хочешь мне поручить сделать для тебя. Я все еще знаю нескольких людей, несколько гангстеров, несколько головорезов, несколько сутенеров и несколько мадам. Я не знаю, что я могу сделать, чего ты не можешь сделать сам или найти кого-то другого, кто может сделать это лучше, но я готов.

— Мы поговорим за бренди, — сказал Гракх. Он налил стакан для каждого. — Я думаю, что у тебя есть добродетели, Флавий. Я мог бы найти кого-то другого, кто знает в Риме всех тех, кто занимается телами, душами и страданиями, но я не хочу привлекать к себе первого встречного, кто ко мне набивается. Мне почему-то хочется все сделать тихо и хорошо.

— Я могу держать свой рот закрытым, — сказал Флавий.

— Я знаю, что ты можешь. Вот почему я прошу взяться за это тебя. Я хочу, чтобы ты нашел для меня женщину. Рабыню. Я хочу, чтобы ты ее нашел и купил, за любую цену. И у тебя есть неограниченный кредит на ее поиски.

— Что за женщина? Бог знает, сколько рабынь на рынках. С окончанием Рабской Войны их переизбыток, и эта особая ситуация, заставляет запрашивать хоть какую-нибудь цену. Полагаю, я мог бы найти тебе любую женщину, какую ты захочешь, черную, белую, желтую или коричневую, девственницу или шлюху, старую или молодую, прекрасную или уродливую, блондинку, брюнетку, рыжую — вообще какую угодно. Какую ты хочешь?

— Нет, — медленно произнес Гракх. — Я хочу определенную женщину.

— Рабыню?

— Да.

— Кто она?

— Ее зовут Вариния, и она была женой Спартака.

— Ах… — Флавий внимательно посмотрел на Гракха. Затем он сделал глоток бренди. Затем он снова посмотрел на Гракха.

— Где она? — тихо спросил он.

— Я не знаю.

— Но ты ее знаешь?

— Я ищу и я не знаю. Я никогда не видел ее.

— Ах.

— Прекрати говорить ах, как проклятый оракул!

— Я пытаюсь придумать и сказать что-нибудь умное.

— Я нанял тебя как агента, а не как артиста, — прорычал Гракх. — Ты знаешь, что я хочу от тебя.

— Ты хочешь, чтобы я нашел женщину, но ты не знаешь, где она, и ты никогда не видел ее. Ты знаешь, как она выглядит?

— Да, она довольно высокая, хорошо сложена, но худощава. С высокой, пышной грудью. Она Германка. У нее такие соломенные Германские волосы и голубые глаза. Маленькие ушки, высокий лоб, прямой нос, но не маленький, глубокие глаза и полногубый рот, нижняя губа возможно тяжеловата. Она говорила на убогой Латыни и, возможно, вообще не претендует на Латынь. Она лучше говорит по-Гречески во Фракийском стиле. Два месяца назад она родила ребенка, но ребенок может быть мертв. Даже если ребенок был мертв, у нее все равно было бы в груди молоко, не так ли?