Спартак(Роман)

— Я люблю ее, — глухо ответил Гракх.

— Как?!

Гракх кивнул. Теперь у него не было достоинства. Он кивнул, а глаза стали красными и водянистыми.

— Я не понимаю. Любовь? Какая к дьяволу любовь? Ты никогда не женился. Ты никогда не интересовался даже мизинцем ни одной женщины. Теперь ты говоришь, что любишь рабыню настолько, чтобы заплатить за нее два миллиона сестерциев. Я этого не понимаю.

— Ты должен понимать это? — зарычал политик. — Ты не можешь понимать это. Ты смотришь на меня, я старый и толстый, и в любом случае, ты всегда подозревал, что я был каплуном. Сделай то, что от тебя требуется. Я никогда не знал женщину, которая бы была человеком; сколько у нас таких женщин? Я боялся их и ненавидел. Может быть, мы сделали их такими — я не знаю. Теперь я хочу подползти на коленях к этой женщине. Я хочу, чтобы она посмотрела на меня только один раз и сказала мне, что я что-то для нее значу. Я не знаю, что значит для нее Красс, но я могу понять, что она значит для него. Я могу это понять, ладно. Но что он может значить для нее? Он тот, кто уничтожил ее мужа — человек, который разбил Спартака. Как она может смотреть на него без отвращения и ненависти?

— Женщины могут, — кивнул Флавий. — Красс может поднимать цену до бесконечности. Ты был бы удивлен.

— О, ты неправ, черт возьми, ты толстый дурак! Ты глупый толстый дурак!

— Не начинай это снова, Гракх.

— Тогда не говори, как идиот. Я хочу женщину. Ты знаешь, какова цена.

— Ты имеешь в виду, что ты заплатишь…

— Да.

— Ты знаешь, каковы последствия? — осторожно сказал Флавий. — Не для меня. Если я доставлю ее, я возьму деньги и поеду в Египет, куплю виллу и несколько рабынь в Александрии и проживу там, как сатрап, всю оставшуюся жизнь. Я могу сделать это, но ты не можешь, Гракх. Ты Гракх; ты сенатор; ты самая могущественная сила в Риме на данный момент. Ты не можешь убежать. Что ты будешь с ней делать?

— Меня сейчас это не беспокоит.

— Нет, ты знаешь, что сделает Красс. Никто никогда не побеждал Красса. Никто никогда не отнимал что-нибудь у Красса. Можешь ли ты сразиться с Крассом? Можете ли ты бороться с такими деньгами? Он уничтожит тебя, Гракх. Насмерть. Он погубит вас и убьет тебя.

— Как ты думаешь, он достаточно влиятелен? — мягко спросил Гракх.

— Ты хочешь правды? Два миллиона — это больше, чем я когда-либо мечтал, но правда в том, что — да. Он может и он это сделает.

— Я воспользуюсь своими шансами, — сказал Гракх.

— И что у тебя будет после того, как ты воспользуешься своими шансами? Два миллиона — это много. Я могу заплатить за то, чтобы ее вытащили из его дома и доставили к тебе. Это не круто. Но откуда ты знаешь, что она не плюнет тебе в лицо? Почему бы ей этого не сделать? Красс разбил Спартака. Но кто направил на него Красса? Кто предоставил ему высокое положение? Кто дал ему армию и работу?

— Это сделал я, — кивнул Гракх.

— Точно. Так что у тебя будет?

— Я могу ее…

— Что ты можешь ей дать? Что? Есть только одно, чего хочет раб. Ты ей это дашь?

— Что?

— О, ты знаешь, что, — сказал Флавий. — Почему ты не посмотришь правде в лицо?

— Ты имеешь в виду ее свободу, — спокойно сказал Гракх.

— Не с тобой. Ее свободу без тебя. Это означает, ее свободу вне Рима. Это означает ее свободу вне досягаемости Красса.

— Как ты думаешь, она подарит мне одну ночь за свою свободу?

— Одну ночь?

— Любовь — нет, не любовь. Честь, уважение, забота. Нет-нет, не то. Благодарность. Позволь мне выразиться так. Одну ночь благодарности.

— Какой ты дурак! — сказал Флавий.

— Тем более, что сижу здесь и позволяю тебе это говорить, — кивнул Гракх. — Возможно, да — возможно, нет. Я испытаю свои шансы с Крассом. Ты должен убедить ее, что я никогда не нарушу свое слово. Я жил, не нарушая данное слово. Рим знает это, но не мог бы ты ее убедить?

Флавий кивнул.

— Тебе нужно будет принять меры, чтобы она выбралась из Рима после этого. Не мог бы ты это сделать?

Флавий снова кивнул.

— Далеко?

— По крайней мере, до Цизальпинской Галлии. Там она будет в безопасности. Будут досматривать порты и дороги на юг. Если она поедет на север, в Галлию, я думаю, что она будет в безопасности. Она Германка. Полагаю, она могла бы добраться до Германии, если захотела.

— И как ты сможешь вытащить ее из дома Красса?

— Это не проблема. Он уезжает в деревню на три дня каждую неделю. Небольшие деньги, разумно потраченные, сделают это.

— Только если она захочет пойти.

— Я понимаю это, — кивнул Флавий.

— И она захочет увезти ребенка, я полагаю. Все будет в порядке. Я могу создать здесь комфортные условия для ребенка.

— Да.

— Тебе захочется получить два миллиона заранее, не так ли?

— Я думаю, что мне нужно получить их заранее, — сказал Флавий, с некоторой печалью.

— Ты можешь получить их сейчас. Деньги здесь. Ты можешь взять все деньги наличными, или чек, для моих банкиров в Александрии.

— Я возьму наличные, — сказал Флавий.

— Да, я думаю, ты прав. Не пытайся сбежать от меня, Флавий. Я найду тебя, если что.

— Черт возьми, Гракх! Мое слово столь же весомо, как и твое.

— Очень хорошо.

— Только я не знаю, зачем ты это делаешь! Все вечно живущие боги, я не знаю, зачем ты это делаешь! Ты не знаешь Красса, если думаешь, что он стерпит это лежа на боку.

— Я знаю Красса.

— Тогда, да поможет тебе Бог, Гракх. Хотел бы я, не предчувствовать беду. Но я предчувствую.

VII

Вариния мечтала об этом сне. Ей приснилось, что она столкнулась с инквизицией Благородного Сената. Там сидели они, люди, правившие миром. Они сидели в своих больших креслах, в своих белых тогах, и у каждого из них было лицо Красса, длинное, красивое и тяжелое. Все в них, как они сидели, наклонившись вперед, сжав рукой подбородок, выражение на их лицах, такое мрачное и предвещающее беду, их самонадеянность, их уверенность в себе — все в них было суммой власти. Они были властью и силой, и ничто во всем мире не могло устоять перед ними. Они сидели на своих белокаменных местах в огромной, сводчатой палате Сената, и просто смотреть на них, было очень страшно.

Варинии снилось, что она стояла перед ними, и ей пришлось свидетельствовать против Спартака. Она стояла перед ними в простом хлопчатобумажном платье, остро и болезненно осознавая, что ее молоко пачкало его. Они начали задавать ей вопросы.

— Кем был Спартак?

Она начала отвечать, но прежде чем она смогла, последовал новый вопрос.

— Почему он пытался уничтожить Рим?

Она опять попыталась ответить, и снова прозвучал следующий вопрос.

— Почему он убивал всех, кто попадал ему в руки? Разве он не знал, что наш закон запрещает убийство?

Она пыталась это отрицать, но прежде чем два слова ее отрицания слетели с ее губ, пришел следующий вопрос.

— Почему он ненавидел все хорошее, и любил все, что являлось злом?

Снова она попыталась говорить, но один из сенаторов поднялся и указал на ее грудь.

— Что это? — спросил он.

— Молоко.

Теперь гнев был на каждом лице, ужасный гнев, и она была напугана больше, чем когда-либо. И тогда она не могла понять во сне, ее страх прошел. Во сне она сказала себе: