Спасатель. Серые волки

– Так что, собственно, ты предлагаешь? – еще нетерпеливее спросил Винников. – Что нужно сделать, я знаю и без тебя. Вопрос в другом: как?

– Выманить его надо, – коротко и ясно сказал Беглов. – На живца. Пацана своего он, по ходу, кудато сплавил – предусмотрительный, сука. Но бабато осталась!

– Так она ж бывшая, – напомнил Винников.

– Такие бабы совсем, до конца, бывшими не бывают, – возразил народный избранник. – И потом, из СИЗО его давеча кто вытащил? А? Тото! Не чужие они друг другу, вот к чему я клоню.

– Да вижу я, к чему ты клонишь, – с кислой миной вздохнул Владимир Николаевич. – Думаешь, проявится?

– А куда он денется? Сделаем так, чтобы было побольше шума – в газетах, по телевизору, по радио, в этом его любимом Интернете… Он в два счета смекнет, откуда ветер дует, – малыйто не дурак – и начнет действовать. Действовать ему придется второпях, без четкого плана… Да хоть бы и с планом – что он может? Тут ему не Голливуд, одно шевеление с его стороны – и все: шлеп, и нет его. Забыт, похоронен…

– А она? – зачемто спросил Винников.

– А что она – из другого теста, что ли?

– Чтото мне эта идея не особенно нравится, – нерешительно произнес заместитель генерального прокурора.

– Предложи другую, – сказал Беглов. – Не можешь? Тогда молчи, чистоплюй. Нашел время проявлять профессиональную солидарность!

– Какую профессиональную солидарность? – обернувшись, удивился Василий Андреевич. – Она адвокат, а наш Уксус – прокурор…

– И оба юристы, – просветил его Беглов. – Или ты думал, что их этому на разных факультетах учат? И откуда ты только такой взялся на мою голову! И вот еще что, законник, – снова повернулся он к Винникову. – Держать ее мы будем у тебя на даче.

– Где?! – взвился Владимир Николаевич.

– Где слышал, – жестко произнес Беглов. – Чтобы не было соблазна соскочить, умыть руки и объявить: я ни при чем, это все они!

– Вот это дело! – обрадовался Макаров и вдруг, перевесившись через борт, заголосил: – Гляди, гляди, клюет! На голый крючок клюет!

– Дурак дурака видит издалека, – перефразировав известную поговорку, уныло пробормотал опечаленный нарисованной народным избранником перспективой Винников.

– Да ладно, – не поверил Беглов, но все же обернулся и стал смотреть туда, куда указывала вытянутая рука его превосходительства. – Ну, и где ты видишь хоть одну поклевку?

– Только что была, – озадаченно проговорил генерал. – Или мне показалось?..

– Тьфу, леший, – досадливо плюнул за борт Беглов. – Давай сматывай удочки и айда на берег! Некогда прохлаждаться, работать надо!

2

Повесив в шкаф отглаженный, без единой несанкционированной складки, деловой костюм, Марта надела халат и обманчиво небрежным движением затянула на тонкой талии пояс. Брошенный в зеркало косой беглый взгляд подтвердил то, что было известно и так, без подтверждений: ее туалет, будь он хоть сто раз домашний, равно как и наружность, пребывал в полном порядке. Неизбежная в тех случаях, когда речь идет о халате и домашних тапочках, небрежность в гардеробе была не просто небрежностью, а небрежным изяществом королевы, получившей умение оставаться прекрасной и величественной в любых обстоятельствах по наследству, вместе с кровью, плотью, волосами и всем прочим – словом, на генетическом уровне.

Заглянув по дороге в ванную и бросив в открытый зев стиральной машины блузку, которая за день утратила свою безупречную утреннюю свежесть, Марта направилась на кухню, чтобы сварить себе кофе. За окном уже сгущались прозрачные синие сумерки, в окрестных домах светились окна, но ей еще нужно было довольно плотно поработать с документами, для чего требовалась бодрость духа и ясность ума. С учетом специфики дела, которым она сейчас занималась, тут требовались еще ангельское терпение и немалая изворотливость – качества, которые бесполезно искать в чашке любого, даже самого превосходного кофе, но которыми Марту щедро наделила природа в лице ее покойных родителей.

После развода успешный столичный адвокат Марта Яновна Свирская переехала в просторную, заново отделанную трехкомнатную квартиру на втором этаже старинного особнячка близ Малой Ордынки. Она жила одна и крайне редко, когда совсем уж не было другого выхода, приводила домой мужчин, предпочитая встречи на нейтральной территории. Таких случаев за все время ее проживания здесь насчитывалось всего четыре, и в трех из них мужчиной оказывался Андрей Липский – как верно подметил депутат Беглов, человек не чужой и пользующийся некоторым доверием хозяйки, как всякий понастоящему любимый хомячок. Он лучше большинства других мужчин понимал Марту и со временем научился не обижать ее, старательно обходя острые углы. Правда, она обижалась все равно, но при этом отдавала себе отчет в том, что вины Липского в ее обидах практически нет: было бы желание обидеться, а повод найдется всегда – пусть ничтожный и даже вздорный, но на безрыбье и рак – рыба.

Ее дом был ее крепостью, запретной для посторонних лиц территорией, куда приглашались лишь очень немногие и очень ненадолго. Шумных застолий Марта не признавала, и гостевание у нее сводилось, как правило, к скромному чаепитию или в особых случаях, наподобие дня рождения или иного торжества, которое не удавалось проигнорировать или перенести в ресторан, к паре бокалов сухого вина – разумеется, неизменно хорошего.

Процесс приготовления кофе находился в начальной стадии, когда на кухне зазвонил телефон. Марта в этот момент держала в одной руке чашку воды, которую намеревалась вылить в резервуар кофеварки, а в другой – полную, с горкой, мерную ложечку молотого кофе. Выработавшаяся за годы адвокатской практики привычка незамедлительно отвечать на телефонные звонки вкупе с отсутствием третьей руки привела к тому, что Марта просыпала часть кофе и расплескала немного воды – что, в свой черед, добавило в ее «Слушаю» пару резких, холодных металлических ноток.

Впрочем, тон пришлось немедленно сменить, потому что звонил Витольд. Витольд был очередным фаворитом Марты. Несмотря на вычурное – или, как сказал бы неисправимый Липский, дурацкое – имя и впечатляющие размеры состояния, исчисляющегося миллионами долларов, Витольд Карлович Бергер на поверку оказался вполне приличным мужчиной – то есть просто мужчиной, безо всяких дополнительных определений. Марта была убеждена, что мужчин нельзя делить на хороших, средних и так далее. Мужчина, как и осетрина, бывает только одной, а именно первой, свежести; мужчина – это мужчина, а остальные – просто самцы.

Так вот, Витольд был мужчина – ну, или умел мастерски таковым притворяться. Замуж за него Марта пока не собиралась и потому сознательно не подвергала производимое им впечатление абсолютной, стопроцентной надежности проверке на прочность. С Витольдом было очень удобно – спокойно, комфортно, не стыдно выйти на люди и так далее, ввиду чего Марта в общении с ним так же сознательно избегала крайних проявлений своего знаменитого характера. Потому что понимала: то, чего не сумел выдержать связанный священными узами брака любимый хомячок, свободного от обязательств кавалера наверняка заставит бежать дальше, чем видит, и быстрее, чем может ехать его «бентли».