Спасатель

И хохочет.

Ночевал у жены в поезде. Ужинали. Разговаривали, держась за руки. В глаза друг другу смотрели с нежностью. Василиса ходит уточкой, живот в лапках держит. На сносях совсем жена. Уже и акушерку в поезде у себя поселила, чтобы заполошно за ней не бегать, когда схватки начнутся.

««Птичье молоко»» привело Василису в восторг. Больше названием, чем вкусом, как я понял. Акушерка, которая с нами ужинала, была откровенно в шоке. Да и название это превратилось в кондитерский бренд только в шестидесятых годах ХХ века из откровенной хохмы кавээнщиков. А до того на Руси это было символом того, чего нет и быть не может по определению.

Утром, позавтракав, отправился обратно к себе в ««Неандерталь»» через ХХ век. Попался настырному продавцу полосатых палочек, от которого ушел через свежевспаханное поле, на котором тот плотно застрял на своих ««жигулях»». Тут ««патрик»» зверь-проходимец. Я бы и штраф спокойно заплатил, но попал транзитом во времена Брежнева, а советских рублей в кармане ноль, да и номера для гайцев на пикапе непривычные. Так что счел за благо уйти прямо на виду обалдевшего гаишника в темпоральное окно. Всё равно никто ему не поверит.

Странно, я по этой глухой подмосковной дороге сколько раз через времена ходил, а гаишников на ней ни разу не видел. А тут на тебе… засада.

В ««колхозе»» первое, что бросилось в глаза - моряки в противогазах и ОЗК. С лопатой и пластиковым мешком хлорки в руках куда-то целенаправленно топают.

– Ты что, им учения объявил?
– спросил я наблюдавшего за ними мичмана, вылезая из машины.

На что Никанорыч только усмехнулся.

– Считай, что учения. Но не моя эта инициатива, а Вась-Вась.

– Кого? – удивился я.

– Васюка. Врачихи новой. Она тут вчера Мертваго строила как первогодка по поводу норм гигиены в полевом лагере. Заставила кухню перенести в ««концлагере»» подальше от сортиров, как по Уставу положено. И хлоркой отхожие места присыпать. А сегодня распоряжение вышло хлорировать все отхожие места в ««колхозе»». Все, какие есть. Мертваго её приказ передал лично мне с большой просьбой выполнить, как указано. Вот я и запряг своих ранбольных выздоравливающих. Остальные мужики все при деле, да и объяснять им, что надо делать, долго. А мои привычные. На морбазе также хлоркой очки присыпали, да и на коробочке гальюн с той же хлоркой драили.

– Что? Настолько суровая баба оказалась? – удивляюсь.

– Конь с яйцами, - подтвердил мои подозрения мичман. – Видел бы ты нашего статского советника – юнкер двоечник перед фельдфебелем, которому лекцию по науке гигиены читают, поставив по стойке ««смирно»».

– А во что еще она влезла? – почесал я под мышкой, подозревая серьёзные тёрки.

– Больше пока ни во что. Гигиена и санитария. Вот кого бы санитарным врачом к нам в Измаиле надо было ставить. Не было бы тогда в магазинах и пивных мух да тараканов. А в санпропускник сегодня не ходи. Они там все керосином воняют. Я им целлофановые пакеты выдал головы закрыть. Но всё равно духан такой, что мухи дохнут.

– Принимай аптеку. – Перебиваю Никанорыча, настроившегося на обсуждение женщин. – Где складывать будешь?

– Не приму, - твёрдо отвечает мичман. – Врачихе передай по описи. Её епархия. Я в таблетках ничего не понимаю. Ты мне про другое скажи: в двадцать первом веке в архив Коминтерна мне реально попасть?

– Тебе зачем?

– Да проверить тут одни сведения, что я у тебя в интернете нарыл.

– Опять бриллианты для диктатуры пролетариата?

– А то. Я тут Тарабрина поспрошал. Так он готов камушки реализовать в деньги. Даже в золото.

– Бежать отсюда намылился? – прищурился я с подозрением.

– Почему сразу бежать? – натурально удивляется мичман.

– Потому что здесь ни деньги, ни камушки никому не нужны. Колись, что у тебя за мечта-идея вызрела?

Никанорыч угостился у меня самодельной папироской, прикурил, выдохнул дым длинной струёй, потом выдал, хоть стой, хоть падай.

– В море хочу. Чтоб солёные брызги в лицо. Чтобы ветер гудел в снастях. Аа-а-а… - махнул он разочаровано рукой. Типа: тебе не понять, крысе сухопутной.

– Где я тебе море здесь найду? – развёл я руками. – Азов тут – лужа болотная с кучей плоских островов. Керченская протока кончается водопадом, что твоя Виктория в Африке. Лодку могу купить с мотором. Типа ««Зодиак»». В плавнях рассекать. К тому же мы давно рыбы не ели. Всё мясо да мясо. Была бы ещё домашняя свинина, а то всё дичь, – пожаловался сам напоследок.

– Да плевать мне на рыбалку, - реально плюнул мичман на землю и аккуратно затёр плевок ботинком. – На эти бриллианты, которые большевики разбазаривают по миру не известно на что, можно корабль купить и по морям ходить, хоть вокруг света. Мечты, мечты, где ваша сладость… Это Шишкину в радость лошадям хвосты крутить. Сосипатору с Барановым кроме собак ничего не нужно. Жмуров весь в мечтах о постройке церкви. Они на своем месте. Один я как дерьмо в проруби. Был я боцман – уважаемое на флоте лицо. А сейчас баталёр клятый, да ещё сухопутный.

Постепенно за разговором переместились к моему домику, и расселись в курилке у мангала.

– И как ты себе всё это представляешь? – заинтересовался я, доставая портсигар.

– Выведи меня в начало двадцатого века. И брось там. На брюлики комиссарские куплю я винджамер. А дальше кораблик сам деньги заработает.

– Чего купишь? – не понял я, хотя слово это где-то уже слышал.

Даже папиросу прикурить забыл. Так и держу зажигалку в руках.

Боцман поясняет.

– Винджамер – ««выжиматель ветра»». Это большой такой парусник, даже тебе не чайный клипер. Это мощнее, больше. Четыре-пять мачт. А бывало что и семь. Скорость до двадцати узлов, как у хорошего парового крейсера времён Цусимы. Команда впятеро меньше, чем на клипере, а грузоподъемность на порядок больше. В те времена, старики сказывали, рояли только на парусниках перевозили, потому что на пароходах вибрация сильная была, вредная для такого тонкого музыкального инструмента. Патефоны там… ну мало ли деликатного товара.

– Буржуем, значит, захотелось стать? – спросил я уже с ехидцей, и прикурил папиросу.

– Почему нет, - охотно отозвался мичман, - если ты сам меня от строительства социализма оторвал, и ходу мне теперь обратно нет. Даже если и вернусь, то флот мне не светит, даже если в особом отделе не замордуют. А с тобой я контракт не подписывал. Присяги тебе не давал. А иметь свой корабль, чтобы по белу свету ходить и всё своими глазами увидеть - мечта с детства. С того самого времени как детдоме Станюковича прочитал. Чемодана бриллиантов, думаю, на всё хватит. И вам ещё останется.

– Экспроприация экспроприаторов, которые сами экспроприаторы экспроприаторов,получается, - усмехнулся я. – Грабь награбленное у грабителей.

– А хоть бы и так, - вынул Никанорыч из кармана кисет и стал набивать табаком свою трубку.

– Команду, где брать думаешь? Языками-то ты не владеешь.

Никанорыч сразу не ответил, внимательно раскуривая трубку.

– В русской Финляндии. Дореволюционной. Оттуда большинство офицеров торгового флота в Империи были. На Балтике. На Черном море большинство моряков торговых из греков понтийских. И русский эти финны знают. И шведский язык. Многие еще и английский с немецким. На барк-винджамер команда нужна небольшая. Человек тридцать пять-сорок максимум. На шхуну ещё меньше. Это на клиперах было по полторы сотни матросов. А на винджамерах механизация. Лебедки, тали… матрос и тот грамотный должен быть. Не абы какой.