Спасатель

– Вряд ли, - ответил я. – В те времена и женщины высшее образование получали. И женщина-врач была уже не редкость.

– Тогда, хвала Господу, - перекрестилась попадья. – Нам как раз доктор не помешает. Всё же, Мертваго, хоть и хороший человек, но коновал, а не людской доктор.

Как и в прошлый раз расположились за обеденным столом под навесом. Доктор оказалась женщиной, внешне ничего особенного из себя не представляющей. Разве что природная голубоглазая блондинка больше похожая на финку или шведку, нежели русскую. Этакая Сольвейг с крышки сыра ««Виола»». Прожаренная и выстиранная форма на ней сидела ладно. Даже воротничок подшит свежий. На зелёных с малиновым кантом петлицах красная шпала и позолоченная медицинская эмблема – змея над чашей. Как шутили во времена моей армейской молодости: хитры как змеи, да и выпить не дураки.

Она быстро оттараторила нам, что является штатным врачом медсанбата какой-то там стрелковой дивизии. Попала в плен недавно под Орлом. Взяли её в этот санаторий с пересыльного этапа в Минске. Потом мы объявились. Вот и всё. Воюет с мая 1942 года.

– Гражданская специальность у вас, какая?
– спросил я, открывая свой кадровый кондуит по контингенту.

– Педиатр, – отвечает.
– Но на фронте пришлось переквалифицироваться в хирурга. Хотя бойцы они все как дети. Вся разница, что умишка поменьше, а членишко побольше.

Я и не подозревал, что этот армейский баян настолько древний.

– Какой ВУЗ заканчивали?

– Пироговку. В Москве. Распределили в Морозовскую детскую клинику, но потом мобилизовали в армию.

– Значит ли это, что детей вы лечить можете?

– Могу. На это и учили. А как хирург я чистый практик. Только фронтовой опыт. И то без длительного послеоперационного выхаживания. Медсанбат всё же не тыловой госпиталь. Прооперировали и дальше отправили по этапу санитарным поездом.

– До института работали?

– Закончила медицинское училище как операционная сестра, немного трудилась по специальности в Первой Градской больнице – стаж нарабатывала. Потом поступила в институт.

– Последний вопрос: как вас зовут?

– Военврач третьего ранга Василина Васильевна Васюк – вот такие у меня родители, со своеобразным чувством юмора, - усмехнулась женщина.- Год рождения 1916-тый. Украинка по паспорту, но украинского языка не знаю. Всю жизнь прожила в Москве. Из семьи медиков. И отец, и мать. Мать еще первую мировую застала сестрой милосердия. Потом в роддоме на Шаболовке всю жизнь трудилась. Отец – доцент в Сеченовке. Практикующий психиатр. Тоже врач с опытом Империалистической войны. Родители на ней и встретились.

– Как вы посмотрите на то, что мы вас назначим старшей над всей женской командой? В помощь матушке Иулине.

– Ну, если надо, так надо. Я и так тут самая старшая по воинскому званию. А вопрос задать разрешите?

– Спрашивайте.

– Где мы? Что у своих, уже поняли. Но где?

– В Крыму.

– Он же еще под фашистом? – удивилась врачиха.

– Вот, Митрий, все вы задаёте неправильные вопросы, - усмехнулся Тарабрин. – Не где, Василина Васильевна, а когда. Крым. Но примерно сорок тысяч лет до Рождества Христова.

– Ой, - врачиха зажала ладошкой рот. – А как же там?

– Там вы в лучшем случае уже числитесь как пропавшая без вести, в худшем, как погибшая в плену. – Пояснил я.
– Вам уже успели наколоть на руку номер?

– Нет.

– Значит вы пропавшая без вести, так как по немецкой бюрократии вас еще не провели по персональному учёту военнопленных.

– Ужас, какой, - опустила врач руки на стол. – Я надеялась, что нас партизаны освободили. Что я у своих.

– Вы и у своих.
– Ответил я. – У русских. Но не у партизан. Всё что вы видите вокруг, называется страна Беловодье. И здесь нам очень нужны врачи. Добро пожаловать.

– Обратного пути нет? – спросила женщина.

– В концлагерь? – ответил я по-одесситки вопросом на вопрос.

– В концлагерь не нужно, - замотала она головой.

– Вы согласны работать по специальности?

– Да. Согласна. Я и в лагере была согласная лечить пленных. Только там не было никаких лекарств. А здесь как с лекарствами?

– Напишете список – будут. Правда, у нас пока вместо зелёнки американский кумихром. Достался вместе с хирургической палаткой.

– Знаю такой. Красного цвета. К нам в медсанбат поступал по ленд-лизу. Раненые его боялись, думали что кровь на них.

– Ну, если согласны то вот вам толстая тетрадь, карандаши и полевая сумка, - положил я названные вещи на стол. – Составите список девушек. С указанием образования и специальности.

– Я и так могу сказать. – Перебила меня врачиха.- Одна медсестра. Четыре штабные телефонистки. Кастелянша медсанбата, ну, сестра-хозяйка. Остальные все работницы банно-прачечной роты при медсанбате. Только не моего медсанбата, другого. И пяток девочек, пойманных немцами в Минске для угона в Германию на работы. Эти совсем соплячки по возрасту. Только что школу закончили. А долго нас тут за колючкой держать будут?

– Две-три недели. – Ответил я. – Сами, как врач, должны понимать, что такое карантин. Потом на свободу. Но работа у нас по наряду. Пока коммуной живём. Выйдут девочки замуж, тогда и дома поставим для семейных. Нарожают вам детишек для практики.

– А основная деятельность вашей коммуны, какая? – интересуется Василина. – Сельскохозяйственная?

Она махнула рукой в сторону наших огороженных полей, хорошо просматриваемых из ««санитарного концлагеря»».

– Конезавод и добыча соли. – Просветил её Тарабрин. – Остальная наша община живёт через пролив на Тамани. В основном хлеборобствует. Живём как при царе Горохе, зато свободно. Работаем на себя. Ни бар, ни комиссаров над нами нет.

– Много вас тут?

– Много. Тысяч двадцать душ. Но здесь, в Крыму, мало пока.

– А врачи ещё есть?

– Есть. – Отвечает Иван Степанович. – Только все там, на Тамани.

– У нас, пока вы, Василина Васильевна, не появились, всех лечил наш ветеринар. Правда, он с опытом трёх войн. Так что с тем, что пока случалось, справлялся. Ещё есть фельдшер с Черноморского флота. Медсестру вот с вами освободили. Так что санчасть в конезаводе вырисовывается полноценная.

– Пробу с ужина снимать будете, начальнички, - подошла улыбающаяся чему-то Иулина.

– Обязательно, - поднялся Тарабрин. – Куда идти?

Попадья махнула неопределённо в сторону полевой кухни.

– Кстати, матушка, а почему новеньких не постригли под ноль? – понял я, что меня всю беседу напрягало. Короткая, почти модельная стрижка врачихи.

– Тяжко мне с ними, Митя. – Вздохнула Иулина.
– Во всех местах безропотно выбрились, как положено. Гнид вычесали. Постригли коротко ножницами они сами себя. Иначе – в драку. Но я предупредила, что если хоть одну гниду у кого найду, то всех наголо обрею насильно уже.