Спасите меня, Кацураги-сан! Том 12

— Порой традиции важнее законов, Кацураги-сан, — нахмурился Хамабэ Додзен. — Это ваше современное поколение пропиталось западной культурой и начало постепенно забывать о том, что почиталось в Японии ещё с древности.

— Отнюдь, — не согласился я. — Именно поэтому я сюда и приехал. Решил познакомиться с вами. Хотя, повторюсь, мог этого не делать. Однако вы вместо знакомства решили сразу же поставить меня перед фактом. Запретить общаться с вашей дочерью. Хочу узнать — почему?

— Да потому что им на меня плевать! — воскликнула Сайка.

— Сайка-тян, я бы хотел поговорить с твоим отцом наедине, — сказал я. — Это ведь возможно, Хамабэ-сан? Скажу прямо, в противном случае я сразу же уеду. И если Сайка-тян захочет уехать со мной — ей я отказывать не стану. А с вами мы уже точно больше не увидимся.

Хамабэ Додзен понимал, что я прав. Разумеется, у него была своя правда, которой он до сих пор мне так и не сообщил. Но нам обоим было очевидно, что Сайка уедет со мной. И тогда они навсегда потеряют контакты со своей дочерью. Хотя она с большим трудом пыталась их восстановить даже после того, как родители насильно выпихнули её замуж за Томимуру Ичиро.

— Хорошо, — кивнул Додзен. — Сайка, Хината, пожалуйста, оставьте нас с Кацураги-саном наедине. Я хочу объяснить ему, в чём проблема.

Прежде чем женщины покинули комнату, я успел взглянуть Хамабэ Хинате в глаза. Она, в отличие от Додзена, чувствовала себя крайне неуютно. Похоже, ей самой не нравилось то, как глава семьи решил обойтись со своей дочерью и со мной.

Как только бамбуковые двери гостиной закрылись, Додзен присел на колени у низкого столика, и я тут же расположился в той же позе напротив него.

— Кацураги-сан, позвольте начать с вопроса, — после долгого, напряжённого молчания заговорил Хамабэ Додзен.

Я кивнул.

— Вы — религиозный человек, Кацураги-сан? — поинтересовался он.

Хороший вопрос. Но если учесть, сколько в этом мире я уделил времени посещению буддистских священных мест, которые здесь почему-то напрямую связаны с лекарской магией и жизненной энергией в целом… Ответ очевиден.

— Да, — кивнул я. — Я регулярно посещаю храм Дзодзёдзи в Токио.

— Другими словами, вы — буддист? — спросил он.

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил я. — А какое это имеет отношение к делу?

— Самое прямое, Кацураги-сан. Семья Хамабэ служит храму Исэ-Дзингу более нескольких сотен лет. Даже я не знаю, насколько глубоко уходят наши корни. Старшая дочь в каждой семье всегда выступала в роли жрицы Аматерасу. Семья Хамабэ поддерживает синтоизм уже много лет. И я не намерен отступать от наших традиций.

Так, стоп. Логика с этого момента явно куда-то пропала. Если он пошёл против меня банально из-за того, что я склонен к буддизму… Нет. Он не мог. Никто об этом не знает, кроме членов семьи Кикуока и Арджунов, живущих в Индии. Сильно сомневаюсь, что Хамабэ Додзену об этом известно.

Должна быть иная причина.

— Вы несколько ушли от темы. Про моё отношение к религии вам до текущего момента известно не было, — произнёс я. — Значит, и пойти против моих отношений с Сайкой-тян из-за этого вы не могли.

— Верно, Кацураги-сан. Но вы только что дали мне вторую причину отказаться от этого союза, — заявил Додзен.

— Может, поговорим уже откровенно, Хамабэ-сан? — сказал я, осознав, что мне надоело ходить вокруг да около. — Просто скажите, что вас не устраивает.

— Сайка-тян — моя единственная дочь, — сдался наконец Хамабэ Додзен. — Сыновей у нас с Хинатой-сан нет. Так уж вышло, что мы смогли произвести на свет только Сайку-тян. Как вы понимаете, Кацураги-сан, на ней род Хамабэ прервётся. Однако моя священная задача остаётся неизменной. Я должен передать её в семью, которая так же, как и мы, следует традициям. Может, сама Сайка-тян и не сможет стать жрицей. Но её дочь может сделать это за неё. Либо же будущие поколения.

Вот теперь всё ясно.

— Значит, именно таковым оказался род Томимура? — поинтересовался я.

— Да, — кивнул он.

— Что ж, не думал, что в синтоизме и в храме Исэ-Дзингу приветствуются биологические террористы, которые готовы убить тысячи людей ради собственной выгоды.

— Да как вы смеете так говорить о семье Томимура?! — стиснул зубы Хамабэ Додзен.

— Томимура Ичиро был последней мразью и теперь гниёт в тюрьме, — прямо сказал я. — Что? Вас оскорбляют мои слова? Сходите и помолитесь в храм за тех людей, которые чудом выжили, потому что я задержал Ичиро на балконе.

Сдерживаться просто потому, что Додзен — верующий? Потому что он — отец Сайки? Нет уж. Правда для всех одна.

— Вы сами себя оскорбляете. И уважения никакого к вам быть не может, Хамабэ-сан, — сказал я. — Раз вы до сих пор защищаете Томимуру Ичиро, значит, ваш род жрецов прервался гораздо раньше.

— Вон из моего дома… — прорычал он.

— Ага, — кивнул я. — Только я уеду с Сайкой. А вас все забудут. Единственная дочь отвернётся от вас навсегда, потому что вы ведёте себя как последний идиот. Веруете, что в семье Томимура было что-то священное. Очень смешно. Не подумайте, я знаком с основами синтоизма. И там таких постулатов нет. Убивать невинных людей… Вы точно поклоняетесь богине Аматерасу?

Ох, как же я его разозлил. Но играть в терпеливого болвана мне тоже не хотелось. Видимо, Хамабэ Додзен вбил себе в голову, что его дочь может быть только с семьёй Томимура. И больше ни с кем. Они оскорбили меня сразу же, как только я прибыл в этот дом. И даже после этого я какое-то время разговаривал с семьёй Хамабэ вежливо.

Больше эта акция не продлится. Теперь, наплевав на японские традиции, я буду говорить только то, что думаю.

Додзен выдохнул, сдержал обиду. А затем произнёс:

— Не судите всю семью Томимура по одному человеку. У Ичиро остались братья. Один из них всё ещё может стать мужем для Сайки.

— Хорошо, давайте Сайка-тян всех братьев Томимура «перепробует». Почему бы и нет? Вы вообще осознаёте, насколько оскорбляете собственную дочь? Она уже избрала свой путь. Если после беседы с вами она скажет, что согласна с вашим мнением — спор будет окончен. Я сразу же уеду и больше никогда здесь не появлюсь. Но, похоже, я знаю вашу дочь куда лучше, чем вы сами.