Спасти огонь
Шрифт:
Мисаэль Абелино Сьерра Гонсалес
Заключенный № 40720-9
Мера наказания: сорок лет за убийство
Мы начали репетировать «Рождение мертвых». Половина труппы не успела поучаствовать в первых — они же последние — публичных показах. Новеньким не терпелось досконально разобраться в движениях и сценографии. Я решила отказаться от раздевания, но по-прежнему считала, что без крови нам не обойтись. Элемент, конечно, крайне провокационный в тюремных условиях, но не буду же я жертвовать всей постановкой, лишь бы никого не оскорбить.
Энтузиазм рос с каждой репетицией. Танцы — они как животные: обладают собственной жизнью и иногда уходят в неожиданных направлениях. Ты можешь сколько угодно воображать, будто все контролируешь, но в конце концов хореография
Однажды в зале появилась Мерседес. Она пришла без предупреждения, в середине репетиции. Мы застыли, смутившись ее присутствием. «Здравствуй, Мерседес», — сказала я, стараясь не выдать волнения. «Здравствуй, — ответила она, подошла и поцеловала меня в щеку. — Можно я останусь посмотрю?»
Я не могла отказать. Она вела себя неизменно вежливо, не отворачивалась от труппы. «Конечно, будем рады». Мерседес тихонько села в уголке и стала наблюдать.
Дотанцевав, мы услышали всхлипывания. Мерседес плакала. Я попыталась ее обнять, но она не дала, выставила вперед руку. Плакала, пока не выплакалась. Я протянула ей бумажный платок, она высморкалась. «Как ты?» — спросила я. Она утерла слезы тыльной стороной ладони и глубоко вздохнула. «Спасибо», — выговорила она. «За что спасибо?» — «За то, что не позволила мне пойти в тюрьму», — сдавленно произнесла Мерседес. Снова подступили слезы. Двумя пальцами она нажала на переносицу, как будто это движение могло остановить поток слез. Но они полились сквозь пальцы. «Я бы сошла с ума, — сказала она, преодолевая икоту. — Я и так схожу с ума». Я попросила остальных выйти и обняла ее. На этот раз она не отстранилась. Положила голову мне на плечо и разрыдалась.
Я проводила Мерседес до машины. Она открыла дверцу. Попыталась изобразить улыбку. «Я не вернусь в, Танцедеи“», — сказала она. «Решай сама, как лучше для тебя, — ответила я.
И помни, что здесь тебе всегда рады». Мы обнялись. Она села в машину, завелась и рванула с места.
Выйти от Эсмеральды в десять часов утра значило нарваться на сплетни. Все равно что пнуть корзину со змеями. Стоит только зародиться одному-единственному слуху о том, что он входил в дом к Машине, и разразится война. Машина посвятит всю оставшуюся жизнь тому, чтобы повесить усушенную башку Хосе Куаутемока в зале славы своего гребаного бесславия. Чистая шекспировская трагедия: два практически брата враждуют не на жизнь, а на смерть.
Чтобы не пересечься с шиномонтажником, который чинил колесо трактора напротив дома Эсмеральды, с продавщицей тако на углу, с мужиками, работавшими на соседней стройке, с двумя тучными сеньорами, которые имели обыкновение присаживаться на тротуаре и перемывать косточки соседям, Хосе Куаутемок решил уйти крышами. Он поднялся по винтовой лестнице из прачечного дворика, проверил, нет ли кого на смежных крышах, и двинул вперед, петляя между цистернами и параболическими антеннами. Спустился в гад, где не наблюдалось собак, и попал на улицу в трехстах метрах от жилища Эсмеральды.
Дошел до своего пикапа. Открыл дверцу и чуть не упал от хлынувшего изнутри жара. Северомексиканская сауна, две по цене одной. Сел. Пластиковые панели почти кипели. К рулю не притронуться. Включил кондиционер. Пока система охлаждалась, из воздуховодов несся горячий пыльный ветерок. От жары Хосе Куаутемок совсем осоловел. Вот оно, проклятие северного лета: тагоны. Так называются волны жара, идущие от земли. От них будто заживо варишься. Он открыл окна, чтобы кондиционером продуло вонь жженого винила. Блин, непросто будет завалить кого-то в таком густом утреннем зное, когда кругом сплошные миражи, глаза заливает потом, а свет с синего безоблачного неба так и слепит. Нужно купить темные очки. Не щуриться же на солнце — как-то это не подобает киллеру.
Наконец стало попрохладнее. Он поднял стекла — так жара останется
снаружи, а холод внутри. Липкий пот, не дававший нормально двигаться, высох, и Хосе Куаутемок смог взяться за руль. Зачем вообще убивать двух типов, которые лично ему ничего не сделали? Живы Галисия и Лапчатый или мертвы — в его жизни ничего не изменится. Вот отправит он их в сабвей ту хелл — и что? Вынужден будет годами скрываться. Нет, ну правда, чего их мочить? Он чуть было не повернул к югу и не собрался ехать, пока на шоссе не появится плакат «Добро пожаловать в Мехико!», но тут в нем засвербело желание убивать. По вине этих двух идиотов он лишился своего оазиса. Они не заслуживают жизни.Он поехал налево, туда, где, по словам Эсмеральды, жил Лапчатый. Описала она его приблизительно. С виду лет девятнадцать. Худосочный, мордаха детская, крашеный блондин, не высокий, не низкий. Голос писклявый, но, с тех пор как порешил дона Хоакина, с командирскими нотками, типа, «я тут главный по шкваркам». Совершеннолетний; значит, можно без угрызений совести всадить ему между глаз. Кто со стволом играет, от пули умирает.
Достать его будет либо трудно, либо легко. Трудно, если он бродит заодно с хитрожопыми «Самыми Другими». Подобраться близко, когда радом еще четыре-пять вооруженных бугаев, — это не жук чихнул. Ну а если мелкого засранца наградили за смерть дона отпуском и теперь он просто разъезжает по округе на своем новом «Форде 350 Лариате», — тогда как два пальца обоссать. Выследить машину и подстрелить водилу.
Он подъехал к дому Лапчатого. Повезло: «лариат» стоял прямо у входа. Он припарковался метрах в тридцати, у перекрестка, откуда просматривался весь квартал. Нужно запастись терпением. Может, Лапчатый появится через десять минут, а может, через две недели. Может, он днем спит, а ночью гуляет, а может, встает на работу с петухами. Тут уж не угадаешь. Остается только куковать в ожидании решающего момента.
Глушить мотор он не стал, чтобы кондиционер работал. Машина стояла в тени акации, но солнце все равно так жарило по кузову, что и климат-контроль не особо спасал. Бродячий кот отважился перебежать улицу и обжег лапы о брусчатку. Заскакал, как на батуте, стараясь спастись от раскаленной поверхности. Чуть не сварился там. Проехала машина с колонками, рекламируя однодневную распродажу хрен знает чего хрен знает где. Интонациями тот, кто нес запредельную белиберду в матюгальник, напоминал мычащую телку.
Час, два, три. Бензина все меньше, кондиционер холодит все хуже. Если останется меньше четверти, придется отменять миссию и ехать заправляться. Валить людей на пустой бак не отвечает официальным мексиканским стандартам киллерской техники безопасности. Хосе Куаутемок прождал еще пятьдесят минут. Он чуть было не захрапел, но тут из дома вышли двое. Один точно был Лапчатый. Во-первых, тощий и сутулый, как говорила Эсмеральда; во-вторых, ножищи огромные, не меньше четырнадцатого гринговского размера. Как ботинки у клоуна. Второй, наверное, был младший брат, пацаненок лет двенадцати, похож на Лапчатого. Хосе Куаутемок поразился, какое у Лапчатого ангельское личико, хоть в алтарь ставь. Милые детские черты. Поэтому кажется, что он младше своего возраста. Но Хосе Куаутемок разной фауны в тюрьме насмотрелся и стал экспертом по уголовным рожам: у этого, например, точно тень зла на лице присутствует.
Они подошли к машине. Раздался сигнал — разблокировали дверцы дистанционным ключом. Пора действовать. Хосе Куаутемок вышел из пикапа и решительно зашагал к ним. «День добрый», — поздоровался он. Оба насторожились и пристально уставились на него. У обоих за поясом торчали пистолеты. «Не знаете, где тут пива купить? — спросил Хосе Куаутемок. — Чего-то ездил-ездил, а магаза так и не нашел». Младший махнул рукой вправо: «Через три квартала завернете налево, и там на углу „Оксо“». Хосе Куаутемок поблагодарил и повернулся к Лапчатому: «Время не подскажешь?» Лапчатый поднял левую руку и принялся разбирать время на своем фальшивом, как банкнота в два песо и двадцать два сентаво, «Ролексе». Хосе Куаутемок выхватил револьвер и прицелился ему между глаз. Младший брат все еще соображал, правильно ли рассказал дорогу до «Оксо», и даже не заметил, что старшего вот-вот порешат. Лапчатый поднял взгляд, открыл рот, собираясь сказать, который час, и тут прогремел выстрел.