Спасти огонь

Я более или менее держалась, но боялась, что могу сорваться прямо в зоопарке на глазах у детей. Это было бы ужасно, да еще и невыносимо пошло: разрыдаться без видимых причин или впасть в ступор. Чертовы монахини привили мне в детстве понятие греха и вины. Я металась из стороны в сторону: перед Клаудио виновата, перед Хосе Куаутемоком виновата, перед детьми виновата. Почему тот простой факт, что чей-то пенис оказался в чьей-то вагине, влечет за собой столько волнений, столько возмущения, столько боли, столько одиночества, столько зависти, столько радости, столько потрясений, столько осуждения, столько чувств?

Но на деле семейная прогулка меняспасла. Некогда думать о сидящем за решеткой любовнике, если нужно поднять себе на плечи ребенка, который хочет посмотреть на волков, объяснить трем пытливым юным умам, почему кенгуру выращивают детей в сумке, или пробежаться наперегонки до тележки с мороженым. Домой я вернулась измотанной физически и эмоционально, зато Хосе Куаутемок остался где-то далеко во вчерашнем дне. Ну а завтра будет и вовсе новый день.

Нет

Нельзя так просто заявиться и сказать,

что у тебя рак.

Если нужно, я выпью твои опухоли и

и сожру злокачественные клетки,

их больше не будет.

Я помню, как держал тебя на руках,

когда ты только родилась.

Едва увидев тебя, я понял,

что ради тебя готов

драться против всех

и вся.

Пусть врачи

говорят, что тебе

недолго осталось, —

я погружу пальцы в твою плоть

и вырву недуг.

Я только прошу тебя, дочка,

вместе со мной выйти на битву.

Я не могу позволить,

чтобы тебя не стало в мире.

Правда не могу.

Сопротивляйся. Побеждай. Будем драться вместе.

И когда война закончится,

мы сядем и будем смотреть на море

или просто выпьем по пиву.

Хосе де лас Мариас Пино Эрнандес

Заключенный № 37587-9

Мера наказания: тридцать три года лишения свободы за убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах

В преступном мире самый быстрый способ расстаться с жизнью — много выставляться и болтать языком. Трепачи, хвастуны, те, кто много о себе чирикает или сверкает бабками, долго не живут. Самые крутые боссы на радарах не появляются. Не носятся, визжа покрышками, на охренительных внедорожниках, не одеваются как попугаи, не заказывают песен в свою честь у разухабистых марьячи. Миллионные сделки они проворачивают молчком, без лишнего шума, осторожненько. А те, кто много показывается, кто зовет на свои попойки артисточек из сериалов, знается с нечистоплотными политиками и вообще ведет себя, как этакий Брэд Питт от наркотрафика, того со временем берут за горло вояки или конкуренты, и спит он в какой-нибудь халупе, жрет одни рыбные консервы да крекеры и каждые три дня перебирается с квартиры на квартиру, впадая в панику от малейшего шума. Крупные рыбы, которые всем-то и рулят на самом деле, — люди скромные, живут без излишеств, как правило, где-нибудь повыше в горах и выезжают оттуда только верхом. В кортежах из бронированных танков по пыльным сельским дорогам не гоняют.

Ролекс тему более или менее сек. Он достаточно на своем веку извалялся в выгребных ямах криминала, чтобы отличать, что тебя замарает, а что нет. Мясному и Морковке он строго-настрого велел держать язык за зубами, иначе повесят их как собак. Такой в тюряге конец у незадачливых фуфлодуев. Будущие убийцы сивого поклялись, что и словом о плане не обмолвятся. И все равно план просочился наружу.

Преступный мир делится на категории, а категории — на подкатегории, а те — на еще более мелкие подкатегории, и так — до самых недр, чавкающих грязью и кишащих червями. В этих недрах секреты выбалтываются легче всего. Хосе Куаутемоку капнули про возможное покушение двое из тех самых супермаркетных упаковщиков, которых Машина пытался превратить в киллеров. Они-то своими соломенными бошками и представить не могли, что сказанное в захудалом баре в Сью-дад-Акунья пролетит тысячу триста сорок два километра и доберется до Восточной тюрьмы. Эти полудурки выболтали каким-то шлюшкам, что ездили со своим боссом в городок Серритос заказать еще одному боссу, из прежних, убийство мужика, который чалится в колонии где-то в Истапалапе, то ли Хуана Куаутемока, то ли Хорхе Куаутемока. Шлюшки притворились просто шлюшками, типа вообще не при делах. А на самом деле по ниточке выведали все подробности предстоящего убийства. Нет, они, конечно, в натуре были проститутки. Бабки получали за то, что их имели или они кого-то имели. Ноги раздвигали, короче. Но, помимо этого, подвизались еще и как шпионки — работали на «Тех Самых», картель из далекой Нижней Калифорнии, вырвавшийся недавно на первое место по стране.

С падением «Самых Других» «Те Самые» обрели надежду занять образовавшийся вакуум. Для этого они рассеяли своих людей в барах, ресторанах, борделях, пунктах таможни, участках и даже среди гринговской полиции и мигры. Большинство агентов были женского пола. Не красавицы, не уродины, не толстые, не худые. Чем незаметнее, тем лучше. Им в Акунье не скандалы устраивать полагалось, а, наоборот, слушать и помалкивать. «Те Самые» держали их на зарплате, и специально обученные люди всегда готовы были отдубасить любого, кто попытается обойтись с ними неподобающе. Обученные не у кого-нибудь, а у гватемальских каибилей^[20]. Убийцы, сведущие в самых смертоносных техниках самообороны, а с виду простые официантики «я-всего-лишь-пытаюсь-наскрести-не-сколько-песо-для-моей-маменьки-болеет-она-у-меня».

Горе-киллеры-экс-упаковщики проболтались, а ночные бабочки, заправские Маты Хари, доложились своему непосредственному начальнику, он же сутенер. Он доложился своему шефу, а тот — своему. И шести часов не прошло, а боссы «Тех Самых» уже знали, что кто-то хочет порешить мужика по имени Хосе Куаутемок Уистлик, постояльца Восточной тюрьмы города Мехико. Они звякнули дону Хулио, своему ставленнику в Восточной: «Как сам, кореш? Знаешь такого-то и такого-то?» Текила подтвердил: знает. «Нормальный мужик. С приветом маленько. Все сидит, на машинке пишущей строчит. Но не враг и ни с кем не цапается. А что?» Пояснили: Короткорукий, мол, его заказал. За что — неизвестно, но, как говорится, посылочка уже в почтовом ящике.

Дону Хулио блондин нравился. Он даже кое-какие его рассказы читал. Но если заказали — значит, где-то довыебывал-ся. Стал выяснять. Узнал про отцеубийство, про то, что дон Хоакин в свое время оплатил ему больницу, а сам он дружил с некоторыми из «Киносов» и отправил на тот свет Лапчатого и Галисию. И еще — что его навещает некая Марина Лон-хинес. Бабу тоже пробил. Замужняя, трое детей, при бабле, по профессии хореограф, а муж — финансист, но деньги вроде никому не отмывает. Сопоставил инфу: может, это рогоносец Хосе Куаутемока со свету сжить хочет? Ни фига. Муж, видать, типок не прижимистый, кроткий, как и большинство буржуев, которых сам Текила в своей прошлой буржуйской жизни навидался. Даже если узнает, что Марина налево ходит, не станет, как некоторые, заказывать и жену, и любовника. По-прежнему, получается, непонятно, за что Короткорукий — или кто там за ним стоит — вознамерился убить Хосе Куаутемока.

Текилу боссы послали в тюрьму решать вопросики картеля, а не спасать людей от смерти. Его задача была — держать открытыми пути, чтобы порошок, кристалл, трава и бухло исправно поступали зэкам. На воле грамм кокса стоит двести песо, а за решеткой и за пять тыщ с руками отрывают. Еще нужно было следить за нарко из других картелей, мотающими срок в Восточной. Никакой серьезной угрозы на горизонте не наблюдалось. Шелупонь, расходный материал, пехота. Дон Хулио не обязан был защищать Хосе Куаутемока и вообще никого, кроме своих. С другой стороны, картель «Те Самые» наладил контакт с большими шишками из правительства и вот-вот должен был подобраться к важнейшим соглашениям. Наклевывались великие дела, и никому не нужен был лишний кипеш, который обязательно поднимется, если по неизвестной причине свернут шею хахалю миллионерши, другану миллионера и корешу знаменитого писателя. Ну да Текила разберется.

Моя бабушка, мамина мама, обожала поговорки. У нее на каждый жизненный случай находилось особенное выражение. Однажды, увидев, как я разрядилась на вечеринку в старших классах, бабушка, одержимая идеей выдать меня замуж девственницей и опасавшаяся в этом смысле возможного эффекта моей мини-юбки, провозгласила: «Главная девичья краса — стыдливость». Иногда она изъяснялась загадочно: «Кто сам не натворил, тот и на других не наговорил». А если видела, как мы с сестрами ссоримся, то бросала: «Каждая макака — на свой шесток!»

Если бы мне пришлось снабжать поговорками своих внучек, я бы придумала такую: «Кто нашел — тот давно искал, даже если сам того не знал». Не так отточенно, как у моей бабушки, но тоже поучительно. Мои подруги, изменявшие мужьям — а таких, признаться, было много, — оправдывались: «Я никого не искала, оно случайно так вышло». По своему опыту с Хосе Куаутемоком я могла сказать, что само ничего не выходит, ко всему человек подталкивает себя сам. Какие-то бессознательные порывы побудили меня искать отношений с Хосе Куаутемоком. Какие именно — не знаю, но кто нашел — тот давно искал, даже если сам того не знал. В конце лабиринта меня поджидал грозный и непредсказуемый Минотавр, но я все равно решила рискнуть. Я нашла его, потому что искала, а остальное было не важно.