Сперанца
Шрифт:
Цван, стоя на коленях, подталкивал его с берега.
Джузеппе шаг за шагом подвигался вперед, и только возле противоположного берега, обессилев, чуть было не выпустил ствол, но Цван уже успел войти в воду и поддержал его.
— Подымай!
Дело было сделано. Дерево теперь, как мост, протянулось над водой, опираясь на оба берега затона. Барка не могла пройти под ним и тем более перескочить через него.
Цван был удовлетворен.
— Полюбуйтесь-ка, что за работа! Мори всегда были люди мозговитые. Вещь вроде простая, а не всякий до нее додумается! Иной раз говорят: школа, образование, учение… Все это ерунда! Мозги —
Джузеппе пристально оглядел заводь и вышел на берег.
— Малость задержатся…
Цван нахмурился.
— Ты, значит, думаешь, что они все равно проедут?
— Как мы положили этот тополь, так они могут его убрать.
— Тогда на кой он?
— Я же тебе сказал: чтобы они потеряли время. Они снимут ботинки, потому что у них-то ведь есть ботинки, засучат штаны, слезут с барки и сбросят ствол в воду. Плюх, и готово.
Джузеппе оперся плечом о плечо Цвана, и оба уставились на дерево, повисшее над стоячей водой.
— Я ему говорил… — начал опять Джузеппе. — Драться так драться, беритесь за ружья и стреляйте. Тут уж кто кого… Куда там, боже сохрани! Нужно, мол, разъяснять, повышать сознательность… Я говорю: «Они-то ведь в вас будут стрелять!» — он, Таго, твердит, что не надо поддаваться на «провокацию». Он это называет провокацией! Видали?.. А я это называю пулями… И я тоже знаю, что не надо им поддаваться. Но они у тебя не спросят позволения пробить тебе лоб…
Цван все смотрел на ствол тополя и на лягушку, которая вспрыгнула на него.
Он думал о Сперанце, тонкой, как тростинка, юной, как росток, только что пробившийся на свет, полной веры в будущее.
Ему казалось, будто он видит ее, как видел незадолго перед тем, когда, не сгибаясь, с высоко поднятой головой, она стояла в отплывающей лодке.
Нет, он не мог позволить, чтобы девочка попала в беду.
— Джузеппе, мы не должны их пропустить.
— И я так думаю. Рука у тебя твердая? Когда-то ты хорошо стрелял…
— Не стану хвалиться, но я и теперь не оплошаю…
— Тогда, брат, мы опять поохотимся. На этот раз будет знатная охота. Такой у нас за всю жизнь не было.
— Аминь, — без тени шутливости, убежденно сказал Цван.
Они вошли в хибарку, сняли двустволки со стены и оба одновременно заглянули в дула.
— Возьмем крупную дробь, — сказал Джузеппе, — и будем целиться в голову. Верно, головы у них крепкие и их не так-то легко продырявить, но с нас хватит и того, что эти молодчики попрыгают в воду.
Они вернулись к камышам и опять легли на землю, приложившись к двустволкам.
Время шло, но ничто не нарушало тишины болота.
Всходило солнце. Лягушка попрежнему неподвижно сидела на стволе тополя.
— А не могут они проплыть с другой стороны?
— Там есть один проток под липами, но его мало кто знает даже в долине. Пожалуй, только мы, Мори, и знаем. А эти и вовсе чужаки… Мы туда ходили, когда были ребятишками, помнишь?
— Да, — пробормотал Цван.
Он это хорошо помнил. Детьми они ходили туда ловить пиявок. Они опускались в воду, и прожорливые паразиты сразу набрасывались на них и начинали сосать кровь. Тогда ребята выскакивали на берег, отрывали пиявок от тела и бросали их в банку. Бабушка потом относила их аптекарю
и продавала по скольку-то за сотню.— По два чентезимо [3] , — вслух промолвил Джузеппе, как будто следил за ходом мыслей брата.
— Веселая жизнь… — с горечью сказал Цван.
— …От начала до конца… — усмехнулся Джузеппе.
В эту минуту из камышей с шумом взлетели птицы. Лягушка, сидевшая на стволе тополя, прыгнула в воду.
— Плывут, — шепнул Джузеппе, и глаза у него сверкнули.
Цван сдвинул шапку на затылок й слегка приподнял ствол ружья. С минуту у него бешено колотилось сердце; потом мало-помалу, в то время как плеск воды слышался все ближе и ближе, на него снизошло глубокое спокойствие. Вот они! Барок было три. На первой плыли только карабинеры, на двух других мужчины в штатском и женщины, но в сопровождений военных.
3
Чентезимо — мелкая монета, 1/100 лиры.
— Смотри-ка, и женщины, — выдохнул Цван. — Вот шлюхи!
Первая барка остановилась. Сидевшие в ней заметили поваленный ствол тополя, и было отчетливо слышно, как они переговаривались.
— Раньше его не было…
— Может, мы не обратили внимания.
— Нет, не было.
— Ну и что? Не было, так есть. Вперед.
Барка поплыла дальше.
— Смотри, смотри, кто шестом орудует…
— Кто это?
— Лоренцо, водовоз. Он самый, сволочь. Я слышал, как он других подзадоривал, а про меня говорил, что я вроде штрейкбрехера… Сейчас я ему покажу, какой я штрейкбрехер…
— Целься в голову, — посоветовал Джузеппе. — Может статься, они испугаются и удерут при первом выстреле. Они ведь не знают, сколько нас здесь.
Перед стволом дерева барка остановилась.
Цван слегка приподнял двустволку и нажал на спусковой крючок.
Человек, который отталкивался шестом, завопил, поднес руки к лицу, потом опрокинулся назад и, перевалившись через низкий борт барки, упал в воду.
Высоко взлетели брызги, сверкая на солнце.
Но Цван опять прицеливался. Второй заряд дроби попал в зад тому, который приказал плыть дальше. Раздался новый вопль…
Джузеппе беззвучно смеялся. Цван поднял голову посмотреть на свою работу. Две другие барки уже поворачивали назад. Слышался нестройный гул голосов и женский плач.
Между тем что-то просвистело над головою Цвана, и у него, как от подзатыльника, слетела шапка.
— А, чтоб тебе! — выругался старик, подхватывая ее и показывая Джузеппе. — Продырявили…
— Ложись! — крикнул Джузеппе. Но слишком поздно.
В ту самую минуту, когда у Цвана слетела продырявленная шапка и он от неожиданности поднял голову, с барки прогремел винтовочный выстрел.
Джузеппе уже прицеливался, когда услышал, как скошенный пулей Цван упал рядом с ним.
Он не повернулся к нему. Упершись локтем в землю, старик наводил двустволку на новую цель; он видел, кто выстрелил в Цвана.
Что-то горячее омочило ему локоть.
«Кровь, — подумал он, — кровь Мори», и выстрелил.
И тут же что-то взорвалось у него в голове и вспыхнуло, подобно фейерверку, цветными огнями.
«Ну, ребята, — была его последняя мысль, — слово за вами…».