Сплетение песен и чувств

– Что с тобой? – спросила Аня и остановилась.

Артём тоже остановился, пытаясь совладать с собой и с мыслями, которые выстреливали в голове и мешали как следует отдышаться.

– Не знаю, Ань. Какие-то плохие мысли в голову лезут, ведущие по радио говорят не пойми что про нормальные песни, красивые, те, что мне нравятся. Помнишь, ты мне говорила про Меладзе?

– Помню, Тёма. Ты еще хотел в интернете что-нибудь про него посмотреть.

– Собирался, только нет у меня компьютера. Вот начнется учеба, тогда в компьютерный класс схожу, посмотрю.

– Можно с телефона зайти – предложила Аня.

– Не трать деньги, хорошо? Я сам хочу это сделать.

– Как скажешь – согласилась Аня. – А что, что случилось-то?

– Да не знаю, – Артём облокотился на дерево, огромный вековой дуб. – Услышал хорошую песню, мне она понравилась, оказалось, что это тоже Меладзе. А ведущий взял и сказал про него гадость, что он типа притворяется и не поет, а врет.

– Так и сказал?

– Практически.

– Тём, по-моему, ты устал и тебе надо немного отдохнуть. Зря мы, наверное, сюда сегодня приехали, ты бы поспал немного, и все было бы хорошо. Давай сюда плеер, пока ты его не расколотил.

Артём повиновался. Ему вдруг стало тревожно, как будто скрипка терзала именно его душу, как будто он должен был идти туда, где живет любовь, и долго-долго искать дорогу к ней. Но Аня была здесь, рядом. Вот она прячет плеер в рюкзак, вот берет Артёма за руку и тащит в кафе. Вот им приносят по мисочке греческого салата и по чашке чая. Вот Аня просит присмотреть за вещами и убегает на пару минут. Вот они смотрят друг на друга, медленно едят, о чем-то разговаривают.

Он ли это? С ним ли это происходит? Может, это кто-то параллельно живущий с ним сейчас проводит время с Аней, а он дремлет в общежитии или, как обычно, сидит на подоконнике и заливается тревогой? Тревогой, которая не дает расслабиться и получать удовольствие от жизни, от осознания того, что рядом любимый человек и все складывается как нельзя более удачно?

«Нет, так не бывает, все слишком гладко, слишком просто», – Артём не подавал виду, что с ним что-то происходит, но Аню было сложно обмануть. Она все видела и делала выводы.

– Тём, что с тобой, скажи. Я же понимаю, что что-то не так, – Аня ладонью гладила его лицо. – Ты устал? Я тебя сильно загоняла? Прости, не обижайся. Надо было где-нибудь по дороге присесть, немного передохнуть.

– Да нет, Аня, со мной все в порядке. Только знаешь, какая-то тревога у меня. Посуди сама, – Артём отодвинул от себя чашку и сложил руки на столе. – Все у нас с тобой замечательно складывается. Но так не бывает!

– Бывает, Тём, все бывает, если только этого очень сильно захотеть.

– Ну, положим, что бывает – продолжал Артём. – Но все равно меня что-то тревожит, и я не могу объяснить, что именно.

– Так, я поняла, это все из-за песни – покачала головой Аня. – Тебе надо быть менее впечатлительным, надо взрослеть. А что за песня-то? О чем?

– Не тревожь мне душу, скрипка…

– Знаю, она моей маме нравится, – Аня взяла руки Артёма в свои и принялась медленно поглаживать. – Это ведь старая песня, да? Я тогда еще совсем маленькой была, когда она была популярна. С чего ее сейчас-то решили вспомнить?

– Не знаю – Артём пожал плечами. – Я ее слышал уже много раз. А здесь, знаешь, как-то зацепило. У тебя ведь тоже бывает такое?

– Иногда – ответила Аня.

Действительно, с ней такое случалось. Редко, внезапно, но музыка врывалась в сознание, заставляла задуматься, порадоваться, ужаснуться, испугаться, обрести покой, смятение или странное покалывание под лопаткой. Но это было так мимолетно, что она подчас плохо запоминала песни, слова в них и вообще то, что с ней происходило.

Артёму же была свойственна задумчивость, неторопливость. Он осторожно пытался разобраться во всем, что с ним происходило, что имело место вокруг него. Ему было не все равно то, что он слышал, видел или чувствовал. Ему казалось, будто бы он вовлечен во все это, и не просто вовлечен, а сам порождает те или иные события.

– Нет, Тём, согласись, что тебе все-таки надо больше отдыхать – заключила Аня. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Так нельзя, понимаешь?

– Понимаю – вздохнул Артём. – Только меня не переделаешь, Ань, я такой, какой я есть. Я пытаюсь оградить себя от подобных вещей, успокаиваю себя тем, что якобы это меня не касается. Но когда я в песнях узнаю себя, а кто-то мерзко над этими песнями издевается, то что я могу поделать?

Чем могла возразить Аня? Ей не хотелось менять Артёма, она любила его таким, какой он есть. Ведь если признать в нем какие-то минусы, изъяны, то это означало, что и все чувства, вся симпатия была не настоящей. От всего ненастоящего, действительно ненастоящего, она устала. От притворства, лести, подделки под чувства – всего этого было слишком много в ее прошлом, и пускать в настоящее, а тем более в будущее, она не собиралась ни грамма из того.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила Аня и опустила глаза.

Артём молчал.

– Любишь? – повторила она и заплакала.

– Люблю, Аня, конечно, люблю – спокойно произнес Артём. – Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю.

– То есть как это не знаешь? – Артём улыбнулся и принялся гладить руки Ани так, как всего каких-то полчаса назад гладила она. – Даже не вздумай сомневаться в том, что я тебя люблю и буду любить. Ты спасла меня от одиночества, подарила мне себя, дала мне все, что у меня есть сейчас. Для меня такого никто не делал еще. А ты еще спрашиваешь, люблю ли я тебя!

– Но ведь любят не за это, Тёмочка.

– Знаю, но за это тоже, Ань. Тоже! А ты, ты меня любишь?

– Люблю, конечно, люблю, – Аня одернула руку и вытерла ею слезы. – Прости. Ну, как тебе сегодняшняя пробежка? По-моему, классно!

– Ага – вздохнул Артём.

Последние ночные смены на хладокомбинате были какими-то нелепыми. Нет, никаких историй, подобных тем, что уже случались, не происходило, но казалось, что все происходит не так, как могло бы происходить, и от этого Артёму становилось грустно.

Артём молча складывал коробки на телегу и слушал музыку. В нескольких метрах от него стояла у конвейера Аня, и изредка поглядывая на Артёма, быстро укладывала мороженое. Она научилась делать это так быстро, что Артём удивлялся, а Василич, как-то раз стоя возле линии, заметил:

– Вот все бы девочки так работали – так цены бы не было!

Кому не было бы цены – Ане или девочкам – Артём так и не понял.

Вообще, какие-то комплименты из уст Василича звучали как-то наигранно и подозрительно. Не в его правилах было подобное. Обычно он ругался и это слышал весь цех: на Жанну, которая была себе на уме, на тех, кого угораздило на пару минут опоздать на смену, или на сбежавших на перерыв раньше времени, когда линия еще не остановилась и нужно было чем-нибудь помочь.

Артём таскал для Ани щербет из тайника в морозильной камере. Ей тоже нравилось это легкое фруктовое мороженое.

– Могу такого съесть хоть десять штук – признавалась она.

– А ты не лопнешь, деточка? – Артём делал такой же дурацкий голос, как у актера в рекламе, где девочка жаждет выпить залпом два литра сока.

«Сок-то этот дрянь-дрянью, девочка, что же ты делаешь?» – подумал про себя Артём, когда однажды в гостях увидел эту рекламу. В комнате в общежитии у Артёма телевизора не было, да и он был совершенно не нужен – смотреть его попросту было некогда. И Артём, и его соседи по комнате обычно так уставали за день, что, посидев немного за учебниками и конспектами, укладывались пораньше спать.