Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)
Шрифт:
— Охъ, грхъ какой!
— Зарубины заварили. Чумаковъ бгунъ, всему заводчикъ. Изволочитъ теперь всю станицу волокита приказная изъ Яицка!
— Старшинской руки десятерыхъ зарзали и задавили, а сколько ихъ на коняхъ теперь, кто въ поле удралъ, а кто прямо въ Яицкъ въ канцелярiю съ доносомъ. Не пройдетъ трехъ дней нагрянетъ судъ.
— А все Чумаковъ! Два года въ бгахъ былъ, вотъ проявился и начудесилъ.
— Братцы-станичники! раздался надъ толпой голосъ Чумакова. Атаманы-молодцы! Великiй грхъ вышелъ! Лихая бда стряслась! Богъ видитъ, не хотлъ я васъ въ бду вводить. Да не стерпла душа какъ Марусенка убили. Сами вдаете какiя злобства чинилъ Матвй; какъ истомилъ злодй всю станицу безсудностью, извтами и ссылкой. Простите, атаманы. Каюсь… Нагрянетъ теперь на станицу яицкая расправа. Но вотъ
— Оружайся!! кричатъ въ отвтъ. За одно сгибать… Еще чья возьметъ!!
— Но не таковъ еще лихъ нашъ, какъ чаете вы, атаманы. Можетъ, Господней милостью и щедротой выручимся и мы изъ бды. И не пойдетъ станица въ отвтъ за грхъ свой. Отдохните мало по домамъ, а будетъ повщенье — сбирайся громада къ Чикиной хат, на старый ддовъ ладъ. Въ кругъ казацкiй! А старшиной кого теперь же. Чику? Любо?
— Любо! Любо! Чик старшиной быть!
— Чик! Зарубину. Зарубину!
— И повдаетъ Чика вамъ всть добрую. И разсудите въ кругу чт'o предпрiять. Любо-ль, атаманы?
— Любо! Любо! Майданъ!
— Назвался груздемъ — ползай въ кузовъ!
И расходится понемногу толпа по хатамъ и многiе качаютъ головами:
— Охъ, грхъ то… Грхъ какой!!
XIX
Было осеннее утро, свжее, свтлое, тихое. На неб ни облачка, въ степи широкой тишь да гладь. А люди вздорятъ! Бунтуетъ Яксайская станица и уже часъ какъ снова гудитъ станичный колоколъ протяжно и густо и отовсюду валитъ казачество къ хат Зарубина, гд наставлены кругомъ лавки, скамьи и пустыя бочки стойкомъ. Будетъ майданъ — бесда въ кругу казацкомъ.
Густая толпа залила хату. Не за пустымъ дломъ сполошилъ Чумаковъ станицу. Такое дло, что вымолвить боязно, а чт'o — еще невдомо никому, кром него да новаго старшины Зарубина, и сказываютъ оба къ тому же что все даромъ съ рукъ сойдетъ войсковой руки казакамъ. На крыльц показалось пять казаковъ, впереди нихъ Зарубинъ и Чумаковъ. Вс вошли въ середину круга. Смолкъ звонъ колокольный, смолкъ и гулъ толпы.
— Будьте здоровы! Атаманы-молодцы! гаркнулъ новый старшина Чика.
— Спасибо!
— Благодарствуй!
— Здравствуй самъ многовчно! загудли голоса.
— На-предъ майдана всмъ мiромъ помолимся Богу и угодникамъ Божьимъ! снова крикнулъ Чика.
Толпа шевельнулась, обернулась лицомъ къ храму, что бллся въ конц станицы; поднялись десятки и сотни рукъ, поскидали шапки и запестрлась вся темная куча русыми, черными и сдыми маковками.
Безмолвно заколыхалась толпа, совершая крестное знаменiе и кладя земные поклоны, только шуршали кафтаны и сапоги по земл. Словно пестрое море съ пестрыми волнами шумло и билось на мст. Затмъ толпа снова безмолвно обернулась къ хат. Мрный и зычный голосъ Чики прервалъ тишину.
— Старые заслуженые люди, молодцы-атаманы, малолтки и все честное казачество станичное — кланяюсь вамъ чинно и милости прошу: встань вс въ кругъ! Старые, бывалые и умные люди, напредъ всхъ выходи. Кто хилъ, аль присталъ — по скамьямъ садись! Молодцы-атаманы по нихъ выровнись! Малолтки да выростки прислушивай, ума набирайся, въ майданъ не мшайся. Бабу глупую, и старуху и молодуху, гони вонъ. Совтъ да любовь, атаманы! Посудимъ, порядимъ! Господи благослови!
Чика снова поклонился въ поясъ.
Толпа стала разбираться. Старики были уже впереди. Чумаковъ, прежнiй краснобай, влзъ на бочку и оглянулъ толпу. Со стороны храма толпа раздвигалась и пропускала дряхлаго старика казака, который тихо плелся, опираясь на молодаго выростка.
— Пропусти ддушку Архипа! тихо передавалось и предшествовало его проходу…
Нкоторые казаки шапки снимали передъ нимъ. Старикъ добрался до круга, снялъ шапку, помолился на храмъ, потомъ молча поклонился на вс четыре стороны и тяжело опустился на скамью. Чумаковъ и Зарубинъ переглянулись и поморщились.
— Помолчите мало, атаманы-молодцы! заговорилъ Чумаковъ прiосаниваясь. — Прислушайте рчи моей. Коль согласно скажу я — спасибо молвите, коль не согласно и не любо — ох`aйте малоумнаго. Посудимъ, порядимъ и чт'o повелите, на то я слуга вашего здоровья!!.
Чумаковъ выждалъ чтобъ майданъ стихнулъ совсмъ и
заговорилъ:— Воспомянемъ, атаманы, времена не далекiя, былину великаго войска яицкаго, когда велися порядки ддовскiе, когда отважные выборные люди чинили судъ мiромъ и расправа шла своя, безобидная, не розная, а всмъ равенная и вершилася въ очiю, предъ всмъ войскомъ и молодечествомъ атаманскимъ… на майдан казацкомъ, на свт Божьемъ, а не по избамъ старшинскимъ, не за затворами, не черезъ приказную волокиту, чт`o пристращиваетъ, пытаетъ и засуживаетъ, а изволочивъ гонитъ на канат въ Сибирь.
— Правда истинная! Самая она — правда! воркнула толпа.
— Вспомнимъ славные подвиги ддовы; какъ хаживали они многотысячною доблестною ратью на кайсаковъ, иль въ ханство Хивинское и къ морю Каспiю, забирать корабли товарные, и въ многiе иные предлы далекiе… И ворочались домой съ добычей безчисленной, съ табунами коней и верблюдовъ, кои тащили, везли казну несмтную, кадушки золота и сребра… бархаты и мха многоцнные, и камни самоцвтные, да оружiе дорогое на воспоминанiе и на похвальбу предъ выростками. И ходила молва славная во вс предлы земные по всмъ землямъ вражескимъ о великомъ и непобдномъ войск яицкомъ, о богатыряхъ-атаманахъ! И устрашенные ханы хивинскiе и кайсацкiе, крымскiе и буxapcкie слали на Яикъ гонцовъ да посланцевъ просить честнаго мира и дружества, а везли т гонцы обратно отвтъ атаманскiй: Не замиримся во вкъ съ басурманомъ и нехристемъ поганымъ!.. Не примемъ окаянства на душу!.. Не пригоже дружество съ погаными для воина православнаго! Будетъ-де вамъ миръ и упокой вчный, какъ башки посшибаютъ вамъ атаманы, дружество будетъ вамъ, да не съ яицкими казаками, а съ чертями въ аду кромшномъ… Принесутъ-де вамъ атаманы-молодцы объ весну предбудущую подарочки свойскie. Кто шашку, кто кинжалъ, кто ножъ, а кто сойдакъ калмыцкiй съ плевками летучими, стрлами закалеными. И чесались за ухами ханы басурманскiе и гадали какъ задобрить чорта-сосдушку, зубастаго и долгорукаго казака яицкаго… Слыхали-ль вы эту былину?.. Позапамятовали, безпамятные… Отшибли вамъ память порядками новыми…
— Помнится, небойсь! загудли голоса.
— Почто запамятовать!
— Добро! А помните-ль, какое дружество велось искони съ царями московскими… Какъ посланцы яицкie зжали въ Москву и били челомъ государямъ товаромъ краснымъ, рыбой диковинной, да первый кусъ добычи и дувана откладывали и слали къ нимъ съ поклономъ и съ просьбой: Прими ты, надёжа-царь блый, наше жертвованье, — заморскiя диковинки царевичамъ на утху, золото въ казну государеву, на нужды многiя… А насъ помилуй, государь-батюшка, заставь за себя Бога молить, не вяжи намъ руки молодецкiя, не клади запретъ удали атаманской, не лишай казака воли казацкой, чт'o сердечне ему казачки чернобровой, слаще меду благо. Дозволь, молъ, отецъ родной, гулять казаку по морямъ, по марчугамъ, по степямъ и сыртамъ и крестить сталью кованой татарву сосднюю… А будетъ теб потреба въ войск богатырскомъ, токмо кличъ кликни, и придетъ къ теб весь Яицкъ какъ одинъ казакъ, и станетъ стной каменной супротивъ врага твоего. А одолетъ врагъ, то поваляются за тебя вс до послдней башки казацкой. А какъ послдняя свалится — казачата придутъ!.. И нсть на свт врага лютаго, короля державнаго, хана, лыцаря, что устоялъ бы супротивъ нихъ! супротивъ отважности ихъ! И милостиво слушали цари нуждушки и челобитье посланцевъ яицкихъ и съ милостью отпускали домой, сказывая: Гуляйте, дтушки, по морямъ, по степямъ… Только честь знайте и по-пусту не дразните татарву окаянную. Да какъ еще царемъ Михаиломъ жалованы мы крестомъ старой вры и красой-бородою… такъ и всми государями понын милостями были сысканы и въ вольностяхъ казацкихъ никогда не обижены.
Чумаковъ остановился, оглянулъ молчаливо-внимательную толпу и крикнулъ:
— Врно ли сказываю, атаманы!?
— Врно! Врно! Искони велися оные порядки казацкiе!
— Еще до-прежъ царя Михайлы такъ то было…
— Любо ли, атаманы, оное житье-бытье ддово?.. выкрикнулъ Чумаковъ.
— Любо! Ой, любо!..
— Толь житье наше ноншнее? Нутка!
Загудла толпа — заволновалась, заревла.
— Памятуете-ль, атаманы, чт`o было по запрошлый годъ въ Яицк? продолжалъ Чумаковъ. Памятуете ли генерала Фреймонова, да сотни побитыхъ, да сотни въ Сибирь погнатыхъ!.. По всему Яицку то аукнулось!