Спортивное предложение

Мать, конечно, по-женски несколько преувеличивала. Но мы знали, что Скотти и впрямь всегда готов был обрушиться с кулаками на любого, кто осмелится задеть его самого, посмеяться над его отцом или его безответной матерью.

И ему приходилось это делать. Отец его был из того сорта людей, которых наши молодые оболтусы (да и взрослые тоже) считали подходящим объектом для развлечения. Бывая иногда по субботам в городе, Энгус Пири неизменно направлялся в пивную, выкладывал на цинковую стойку четыре шиллинга, заказывал пива на всю сумму, сразу же выпивал и уходил, слегка пошатываясь. Наши городские лоботрясы были тут как тут. Они шли за ним по шоссе, передразнивали его походку, подражали его малопонятному шотландскому говору и веселились от души.

Когда Скотти немного подрос и увидел это собственными глазами, он стал встречать Энгуса у пивной и провожать его до дому.

Всю дорогу он в бессильном гневе смотрел, как бездельники измываются над его отцом, и лишь когда они подходили к отцу слишком близко, он яростно бросался на них, хотя молодчики были вдвое старше и намного сильнее. Уже тогда в нем зрела мечта о мести. А однажды, когда братья Саутби подобрали где-то старую соломенную шляпку вроде той, что носила миссис Пири, и, взявшись под руку, попытались изобразить супругов Пири, Скотти молча запустил в них куском засохшей грязи, потом стал кидать камнями, конским навозом — всем, что попадалось под руку, и наконец ринулся на ближайшего из братьев, пытаясь тяжестью своего семилетнего тела сбить его с ног. К счастью, братья Саутби были не худшими из городских бездельников — у них просто была страсть к глупым шуткам. Они лишь слегка потрепали Скотти и посмеялись. Больше они не позволяли себе подобных выходок, но Скотти, случайно встретясь с ними на улице, никогда не упускал случая посмотреть на них в упор ненавидящими, непрощающими глазами.

Супруги Пири числились у нас «свободными австралийцами», но это были просто нищие крестьяне, опутанные долгами по рукам и ногам. Кредиторов у них было двое — торговец зерном и фуражом Дормен Уокер и мясник Фленниген.

Пири никогда не покупали одежды, не пользовались электричеством. Энгус настолько увяз в долгах, что жена его месяцами не держала в руках и жалкого пенни.

Она сама пекла хлеб из муки, взятой в кредит, сама сбивала масло из нескольких литров молока, оставляемых на неделю для семьи…

Во второй раз Скотти появился в городе в тот день, когда Энгус Пири в восемь часов утра привел сына к школе и оставил его там одного. Скотти предстояло самому объяснить директору, кто он такой. Занятия начинались в девять. Скотти прождал этот час молча, прислонившись к калитке, ни словом не отвечая на наши заигрывания и поддразнивания, потом вошел в класс, и с этого началась его школьная жизнь.

В школу он добирался с фермы верхом на неоседланной старой кобыле вместе с Биби Данси, таким же мальчиком из буша, жившим на ферме немного дальше по шоссейной дороге.

Биби был на три месяца старше Скотти. С полдюжины мальчиков приезжали с ферм вот так же верхом или в фургоне, но Биби и Скотти были самыми младшими и самыми бедными, да и ростом были так малы, что могли взобраться к кобыле на спину только со школьной ограды. Кобыла же давно разучилась бегать рысью, и поездка отнимала у ребят по часу времени в каждый конец.

Никого это не удивляло. В те годы условия жизни большей части населения были исключительно трудными, на фермах подчас царила нищета, хотя наш округ был одним из богатейших по овцеводству, пшенице и цитрусовым не только в Австралии, но даже по сравнению с другими странами.

А до школы Скотти приходилось потрудиться еще часок-другой на ферме: наколоть дров для кухни, орудуя полновесным колуном, убрать в хлеву, натаскать воды в корыта, вымыть молочные бидоны. Завтрак, который мать давала ему с собой в полотняном мешочке, состоял из двух ломтей домашнего хлеба и яйца, иногда огурца или помидора.

С первых школьных лет Скотти, как и все мы, попадал во всякие переделки, часто опасные.

В девять лет он едва не утонул, затеяв переплыть разлившуюся реку. В десять чуть не умер от укуса игуаны; его спас учитель Кэг Кинзер, вырезав ему целый клок мяса вокруг ранки.

Как и положено мальчику из буша, Скотти приносил и совал в стол учителям ящериц с гофрированным воротником на шее — устрашающих на вид, но безвредных. Он жестоко дрался за кузней со всяким, кто задевал его.

Скотти не носил башмаков (как и все мы в этом возрасте), и большой палец на ноге у него всегда был распухшим от этих драк. Немало случалось у него стычек из-за насмешек школьников над его залатанными вельветовыми штанами и рубашками, перешитыми миссис Пири из старых платьев.

Так оно и шло, пока не погиб Биби Данси. Старая кобыла испугалась игуаны, бросилась через канаву и упала, подмяв под себя Биби. Биби не вернулся из больницы, а кобылу пришлось пристрелить, у нее были сломаны обе передние ноги.

Скотти остался без средств передвижения. Ежедневно одолевать пешком по пять миль от дома до школы и обратно было ему не под силу. Он стал все чаще пропускать занятия, и директор по долгу службы поставил в известность школьного инспектора штата, а тот передал дело городской полиции.

Энгус Пири вторично предстал перед судом, на этот раз за уклонение от обучения сына в школе. И снова мой отец выручил его из беды, заявив суду, что подаст жалобу правительству штата на то, что не принимаются меры для обучения Скотти на дому, как это предусмотрено законом штата в случае отдаленности места жительства ученика.

От штрафа Энгуса освободили, но Скотти это не помогло. Тогда мой отец обратился к «Большим соседям» и потребовал оказать мальчику помощь, а «Соседи» в свою очередь обратились к Эллисону Эйру, владельцу скотоводческой фермы «Риверсайд», известному любителю и знатоку лошадей.

Кроме рабочих лошадей и породистых верховых рысаков отличной выездки, которых он продавал по всему штату, у Эллисона был еще небольшой табун валлийских пони. Коренная валлийская порода была скрещена с чистокровной арабской — получились прекрасные выносливые животные с красивой головой, свисающим до земли хвостом и густой гривой золотистого оттенка…

Пони паслись в буше и на берегу реки, одинаковые, как близнецы, все цвета серой замши; отличить их друг от друга было невозможно. И все они были норовистые, независимые, хитрые, упрямые, своевольные. Прирученные, они годились для любой работы — в упряжке или под седлом, для поездок по городу и по сельским проселкам, для перевозки тяжестей и для беспечального житья в роли забавной игрушки в богатых семьях.

С десяток прирученных пони, похожих друг на друга как две капли воды, держали в городе, и каждый год один или два исчезали, вслед за гуртовщиками, прогонявшими через город стада овец, или табунщиками. Пропадали пони и из дикого стада, но эти, считалось, тонули в бурной зимней реке.

Вот такого пони Эллисон Эйр и предложил «Большим соседям» для Скотти. Энгус Пири сначала заявил, что не примет от них пони даже в подарок. Хватит с него благодеяний! Лучше его сын будет ходить в школу пешком за сто миль, чем примет от них эту подачку.

И опять-таки мой отец уговорил Энгуса купить пони за три фунта — сумма для семьи Пири баснословная. Новый долг еще крепче привязал семью к Дормену Уокеру — больше им брать взаймы было негде.

Так Скотти стал владельцем маленькой лошадки, которую назвал Тэффом. Два месяца ушло на то, чтобы приручить дикое, своенравное, упрямое животное. Наконец Скотти рискнул выехать на нем в город, а потом и в школу. В первый же день пони свалил летний навес. Двадцать весело орущих школьников бросились к Тэффу, пытаясь поймать его. Он стал отбиваться копытами, двоих укусил, но тут Скотти удалось накинуть уздечку и вскочить ему на спину, вернее, на шею, потому что пони не дожидался, пока седок займет положенное место, и пустился вскачь что было духу.