Справедливость силы
Шрифт:
Американец Мюррей интервьюировал меня перед ужином. Переводчик (нет, не Эрик) несколько раз повторял: "Он гадкую статью написал о советских легкоатлетах. Будьте осторожны".
Журналисты заездили. Распаленный непрерывными беседами, я заснул в три часа ночи, но без снотворных. Засыпая, мечтал о соревнованиях и победе. А это плохо, нельзя оживлять в памяти соревнования – это сразу взводит…
Хорошо бы чувство уважения не зависело от спортивных результатов. Слишком резкий переход от восторга к прижизненным некрологам.
После удачной тренировки азартно ужинали и так смеялись, что все оборачивались (как не вспомнить Шекспира: "Перед бедою люди
– Сегодня выступал руководитель в нашей команде. Поучал, просвещал в трудностях спортивной борьбы.
Мы грохнули смехом:
– Это нас-то!
– Мы ему можем прояснить, а не он! – уже хохотали и наши соседи.
Борец-грузин, я не знаю его фамилии, выругался.
– Идеал Мольтке в приложении к спорту был вовсе не дурен: быть больше, казаться меньше,– сказал я.
После ужина разговорились с Литуевым (Ю р и и Литуев – серебряный призер Олимпийских игр 1952 года, чемпион Европы в беге на 400 м с барьерами 1958 года. В 1953 году побил мировой рекорд, который простоял до него двадцать лет незыблемо. В 1964 году – тренер сборной команды страны по легкой атлетике). Он вспоминал: "Вы молоды, не были на первых Играх (наши первые Игры в Хельсинки в 1952 году.– Ю. В.). Я выступил, был свободен и решил посмотреть на штангистов. Как раз на другой день работали "полутяжи". Шемански божественно работал, сам больше на легкоатлета похож – стройный. К помосту выйдет – и халат на руки массажисту, на публику жест. Гриша Новак увидел – и давай то же самое. С ним четверо выходят, а он им халат на руки. Потом потянул штангу – неудачная попытка! Вторая попытка-опять неудача! Тут все забегали, про халат забыли. Кое-как в последней попытке Гриша одолел вес, а он в жиме думал обойти Шемански. Тот ведь рвет и толкает замечательно. Вызвали к рывку Шемански. Подходит к штанге – и спотыкается. Засмеялся, рукой махнул: мол, тяни не тяни, а все будет неудача! Оторвал штангу и даже не стал пробовать – бросил. Смеется: примета! Потом прибавил десять килограммов – и вырвал как пушинку… А Гриша за пах хватается: повредил, мол…"
Рядом сидел Вахонин. Он уже не обедает и не ужинает второй день: лишний вес. А ведь при том тренируется. От него один нос остался.
Солнечный день, но не душный.
Опять тренируюсь. Еще в мышцах усталость, но времени достаточно, в самый раз "восстановлюсь".
Итак, сегодня выступает Вахонин. Его соперники Исиносеки и Фуруяма перегорели и сорвались в жиме. Но вот фокус: в жиме Лешку обошел венгр Фёльди! (И м р е Фёльди (Венгрия)-чемпион Олимпийских игр 1972 года и чемпион мира 1965 года. Едва ли не рекордсмен в спортивном долголетии. Выступал на чемпионатах мира без малого почти два десятилетия, почти догнав в этом Норберта Шемански. У Фёльди множество серебряных и бронзовых наград).
Я подошел к окну. Внизу на скамейке сидел Каплунов.
– Знаешь,– обернулся он ко мне,– Григорьев (0лег Григорьев – чемпион Олимпийских игр 1960 года по боксу в легчайшем весе, чемпион Европы 1957, 1963 и 1965 годов) выиграл. Сняли противника из-за травмы. –Заплакал тот.– Каплунов, помолчав, добавил: – Пусть плачет.
– Жаль парня,– сказал я.
– А что делать? Пусть лучше он плачет, чем наш. Григорьев – боксер из классных. Прибежал Куренцов:
– Вахонину два к одному судьи засчитали 105! Разрыв сократился до 2,5 килограмма! У них уже рывок!..
Я подумал: "Так вот почему Фёльди все дни был
не таким веселым и подвижным! Напружиненный, сосредоточенный. Чувствовал силу – и готовился!" Смотреть соревнования, даже по телевизору, я не могу: начинаю гореть. Могу отсоревноваться до своего выступления.– Сегодня на тренировке опять усталость,– сказал я Богдасарову.
– К соревнованиям отдохнешь,– безразличным тоном отозвался Богдасаров.– День в день поспеет форма.
Я снова высунулся в окно. Каплунов сидел на том же месте.
Я сказал:
– Представляешь, как темнили венгры! Никто не брал в расчет Фёльди. Серыми были у них прикидки.
– Боюсь за Рудика,– сказал Каплунов о Плюкфельдере.– Как бы ему Вереш не подложил свинью.
– Тоже ничего не известно.
После ужина я и Богдасаров сидели на скамейке. Пришел Ким. Он смотрел по телевизору схватки боксеров.
– Скажу я вам: Григорьев – штучка! Левая рука – пружина. Чуть щелка – трах! Левша, а боксирует в обычной стойке. Гладит, гладит, а потом как заутюжит! У венгра бровь рассечена. Мотает головой, не дает смотреть судье. А Григорьев, как скромница, губки поджал и в уголочке стоит. Венгра сняли. Он в отчаянии чуть руку себе не отгрыз. Зубами в канат впился и плачет.
И тут мы услышали крики. Кричали у телевизора – там каждый вечер толпа. Это выиграл Вахонин, толкнув мировой рекорд. А еще через сорок минут сам Вахонин, ошалевший от счастья, рассказывал мне:
– Фёльди толкнул 137,5-унесли на руках! Не верили, что я могу взять 142,5! А я взял, Юра! Фёльди, бледный, трясет меня за плечи в раздевалке и чуть не плачет с горя, все выспрашивает: "Как, как ты их толкнул? Как?!" А я ему отвечаю: "Как ни болела, а померла".
Пришел Воробьев. Вдруг обнял меня и затих в избытке чувств…
Все галдят, тормошат Вахонина.
Мы расходились, когда появился доктор.
– Поздравляю,– сказал он.
– С чем? – спросил я.– И мы пахали?..
– Ну что ты? – сказал доктор.– Ты сейчас неплох. Борьба, правда, предстоит серьезная.– И быстро пошел .в дом.
Богдасаров проворчал:
– Серьезная борьба? Вот чудак! Что несет? Тоже знаток. У тебя стойкое преимущество. Твои килограммы еще никто в мире не поднимал.
Я понимаю: Сурен Петрович настраивает меня.
Заветная сумма – шестьсот. Прибавь по пять килограммов в каждом движении – и ты на ее черте. А ведь эти килограммы в мышцах. Не дрогнуть – и они мои…
Большой спорт воспитывает беспощадной непрерывностью движения, учит верить в себя. Но для меня этот спорт – не финиш движения вообще. Только после такой школы у меня злая решимость и готовность к испытаниям. И я не оглядываюсь назад! Я ни о чем не жалею, ничего не теряю! И если даже не достану цель – все равно не стану ни о чем жалеть и не стану оглядываться.
Мы сидели с Кимом. По дороге в столовую прошел низкий для баскетболиста, но юркий, подвижный спортсмен, смуглый, длиннорукий. Кажется, капитан сборной по баскетболу.
Ким сказал: "Редкий парень. Спортивная натура. Злой. С мячом бежит и все поле видит…"
Ибрагим (египтянин) мечтает "зацепиться" четвертым, целится под Губнера. Мы с ним катались на велосипедах. Ибрагим повторял:
– Не растет собственный вес. Сто пятнадцать килограммов – и больше не идет. Еще тренер плохой, кто научит?!
– Я выполняю упражнения как следует тогда, когда мысли идут в ритм с движением, не опережают и не отстают,– сказал мне Шемански. Он шел с Губнером, я позвал Эрика. Не знаю переводчика лучше. Чувствуешь человека… Эрик работал с нами еще в Вене, три года назад.