Спроси у Ясеня

— Слушай, можно я сейчас заеду к тебе?

— Просто так?

— Просто так.

— Заезжай.

Ясень был тогда в Японии у Кумахиры. Я сидела дома одна. Почему дома? Не помню. Но совсем одна. Астру Сергей отдал Катюхе, еще в тот год, когда я уехала воевать с очередными душманами, а Катюха как раз вышла замуж. Наконец-то и, по-моему, весьма удачно. Мужем ее неожиданно для всех стал музыкант, скрипач из Большого симфонического оркестра Аркадий Струве. Что мы раньше понимали в музыке? А тут вдруг разбираться начали, на концерты ходить. Даже я почувствовала вкус к этому сосредоточенному, почти медитативному сидению в Зале Чайковского или в консерватории. Катюха, впрочем, стала реже появляться у нас и даже звонила нерегулярно, а ее участие в делах службы ИКС резко пошло на нет одновременно с нашим семейным разладом.

И с Хвастовским мы не виделись со времен того самого разлада. Перед отъездом в Грузию именно я напросилась на встречу с ним, но это было ужасно глупо — мстить Ясеню такой странной изменой с человеком, который был у меня непосредственно перед Сергеем. Грустная тогда получилась встреча.

Теперь, похоже, Юрка приехал плакаться мне в жилетку. Или куда там плачутся женщинам — в лифчик? Работал он в небольшой рекламной конторе, деньги получал нормальные, рисовал исключительно на компьютере, с удовольствием, но тосковал ужасно по ушедшим временам, когда искусство ценили как искусство, а не как способ зарабатывания денег. Я соглашалась, впрочем, довольно вяло, напомнила ему, что искусство ценили в основном на интеллигентских кухнях, на «бульдозерных» выставках да в сырых подвалах, где нищие художники ютились со всеми своими холстами, красками и домашним скарбом. А за официальное искусство денег платили гораздо больше, чем теперь.

Потом Юра загрустил.

— Что, с женой поругался? — заботливо спросила я.

— Нет, с женой все нормально, дочка дурит.

— Сколько ей? — поинтересовалась я.

— Семнадцать.

— Ну так это самый возраст для дури!

— В общем — да, но она с каким-то баркашовцем связалась. А нам с Галиной, сама понимаешь, только фашистов в доме не хватало.

— Это плохо, — согласилась я. — Подъехать, что ли, дать ему в глаз?

— Да нет, пожалуй, пока не надо. Может, так все утрясется. Она ведь замуж за него не собирается. И на политику ей совершенно наплевать. Просто он ее устраивает как ксуальный партнер. Представляешь? И это она мне, отцу, заявляет!

— Знаешь, Хвастовский, — сказала я, — ты мне напоминаешь, итальянца. Только они так ревностно относятся к поведению дочерей, сестер и жен при полной свободе нравов у мужчин.

— Вот ты так говоришь, — начал он, — а если бы у тебя самой была дочка…

— У меня один раз уже была дочка, — тихо проговорила я.

— Извини, — смешался он, — я не подумал.

Чтобы загладить этот неловкий эпизод, мы решили выпить по чуть-чуть, и Хвастовский сделался уже совсем готовым к труду и обороне. Пришлось сказать ему:

— Юрка, а ты все такой же бабник! Ничуть не изменился. Вот только я уже другая. Правда. Я тебя очень люблю, Юрка. Ты хороший, но сегодня у нас ничего не получится. Понимаешь?

Он сразу понял. Не стал, как многие в таких ситуациях, упорствовать, монотонно чередуя нытье и шутки, шутки и нытье. Мы просто посидели еще, поговорили, допили бутылку вина, и я так его зауважала, что захотелось вдруг рассказать чуточку больше о себе.

— Юрк, ты, наверно, думаешь, что я работаю в ГБ? А я там как раз уже и не работаю. Я там знаешь когда работала? Когда мы с тобой познакомились.

— Да ну? При советской власти?

— Ага. Помнишь, как мы с тобой познакомились?

— Конечно, помню. Так как же ты попала в эту лавочку? По комсомольской путевке?

— Ага. Почти. Знаешь, кем были обычно в КГБ женщины-агенты? Ну-ну, смелей, ты правильно догадался. Ладно, я сама скажу: блядями для иностранцев.

— Это правда? — все еще не верил он.

— Ага. — И что ко мне привязалось тогда это «ага»? Наверно, вино было с Украины — алкогольно-лингвистисческое отравление. Юрка, кажется, так и не поверил.

— Насчет баркашовца… — напомнила я ему уже в дверях. — Звони, если что. Поможем. С фашистами сейчас шутки плохи.

Я вернулась в комнату, открыла еще бутылку вина, налила в стакан и задумалась, откинувшись на подушки дивана.

И чего он приезжал? Потрахаться? Да вроде нет. Стареем, наверно. Начинаем жить прошлым.

Я очень ярко вспомнила вдруг тот давний декабрьский вернисаж в Домжуре. И выплыло из глубин памяти незнакомое, но очень четко прорисовавшееся лицо. Среди белых стен, безумных картин, расфуфыренных дамочек и длинных бокалов с шампанским — грубое, мужественное, твердое лицо, рассеченное глубоким шрамом. И погоны с черными просветами. И золотые танкеточки в петлицах. Ага, майор танковых войск. Да, это с ним я собиралась пойти в тот вечер, если бы не Хвастовский. Мало того, и он собирался пойти со мной. Точно помню. Он так пристально смотрел на меня. Почему? Что ж, я узнала бы это. Если бы не Хвастовский… А годом позже я пошла бы с Бернардо. Если бы не Малин. И Бернардо пошел бы со мной. Если бы не Малин… Бернардо… Вот оно!

Я уронила стакан. Он упал на ковер и не разбился, но все вино выплеснулось напрочь.

Вот оно — то самое последнее звено. Я должна найти майора танковых войск с большим шрамом на лице. Реально ли это? В общем, реально. Если его еще не убили. Господи! Сколько лет прошло! Сколько лет…

— И все-таки это чушь собачья, — еще раз повторил Ясень.

По моей просьбе мы доехали до Измайлова и, бросив «Ниссан» возле дороги, углубились в парк. Я хотела знать наверняка, что нас не слушают.

— Чушь собачья. Майор смотрел на тебя как на фигуристку Лозову, майор смотрел на тебя как на красивую бабу, майор смотрел на тебя как на проститутку — допустим, видел раньше у «Националя», наконец, он просто мог тебя с кем-то перепутать. Вариантов — тьма, не допускаю только одного, что майор был агентом Седого. Ведь в этом случае майор обязан был вернуться. Посуди сама: от Бернардо увел тебя я — полковник ГБ и сотрудник ИКС, а здесь — подумаешь, какой-то Хвастовский! Убрали бы этого художника — и точка. Разве не так?

— Не так. Ты просто не хочешь понять. У Седого сложные и странные цели. У Седого ко мне совершенно необычное отношение. Собственно, он такой же шиз, как и я, только еще посерьезнее.

— А-а-а, — протянул Ясень. — Ну, тогда это тяжелый случай. Для чего здесь моя помощь? Я же не врач.

— Врач, — возразила я. — Ты для меня в одном лице все: и муж, и любовник, и врач, и друг, и начальник. Помнишь этот замечательный анекдот? У каждой женщины должно быть пять мужчин…

— Не помню. Расскажи.

— Ну, мужу надо кое-что рассказывать и кое-что показывать. Любовнику — все показывать и ничего не рассказывать. Другу — все рассказывать и ничего не показывать. Врачу — все рассказывать и все показывать. А начальнику — как прикажет. А ты у меня действительно един в пяти лицах.

— Врешь ты все, Верба, — улыбнулся Сергей. — У тебя, например, есть еще Анжей.

— Анжей? — задумалась я. — Да, конечно, Анжей — врач… Но разве можно вас сравнивать? Ясень, мы отвлеклись от темы. Скажи мне прямо: я снова буду копаться в этом дерьме одна? Ты не поможешь мне искать майора?