Спроси зарю

Врачиха не обиделась:

— Ну вот, Алексан Алексаныч, греки издевались над врачами, и вы, неблагодарный, продолжаете это популярное нынче дело. А в общем-то есть за что, — сказала она, запихивая все обратно в чемоданчик.

…Вечерами Санька любил сидеть на балконе. Теплый духовитый воздух шел из Сосновки, вдали виднелись красные пунктиры радиомачт, яркое пятно подсвеченного прожектора Исаакия, бесчисленными огоньками мерцал город. Можно было часами смотреть на полыхание этой необычайной россыпи огней, на далекие вспышки электросварки, угадывать по чуть уловимым приметам расположение порта, пригородов, больших улиц.

Город, такой шумный и суетливый, на расстоянии казался тихим и сонным. Санька с трудом мог представить себе сутолоку Невского, потоки автомашин и грохот трамваев. Здесь, на Поклонной горе, под балконом у Саньки, тишина. Отчетливо слышны голоса редких прохожих, чей-то смех. К ночи издали, со стороны залива, наползает медленный, тягучий туман, обволакивает парк и дома. Слабо просвечивают желтые пятна фонарей. Становятся слышны звуки, которых раньше не было совсем. Как будто где-то рядом, под окном, гудит электричка. С непонятным шелестом стучат экспрессы. Натужно гудя, ползут на гору машины. Где-то заливается милицейский свисток, хлопает калитка. Громкий женский голос зовет какую-то Машу. Становится даже слышно, как в Озерках приглушенно тарахтит моторная лодка.

Санька вспоминал блоковские строчки:

Над озером скрипят уключины И раздается женский визг…

У Блока под стихотворением «Незнакомка» стоит подпись: «24 апреля 1906. Озерки». Где-то тут, рядом с Санькиным домом, увидел Блок, как «среди канав гуляют с дамами испытанные остряки…»

Санька много раз собирался выяснить, в каком же доме останавливался Блок, но так и не узнал.

Часто, бродя по тихим улочкам, Санька пристально разглядывал уцелевшие от бомбежек и пожаров деревянные домики и даже облюбовал один из них, который, по его мнению, больше всего подходил бы Блоку. Саньке казалось, что именно здесь жил поэт, спасаясь от летней духоты петербургских улиц, от назойливых обожательниц.

Двухэтажный дом стоял на склоне Поклонной горы и отличался причудливостью архитектуры, изощренной вычурностью деталей. Вероятно, он принадлежал какому-то художнику, потому что над крышей возвышался большой «фонарь», а по вечерам, когда не были задернуты тяжелые шторы, можно было заметить, что темные бревенчатые стены сплошь увешаны картинами.

Саньку порой мучило неодолимое желание подойти к калитке и позвонить в маленький медный звоночек, пройтись по саду, по комнатам. Он уже было решился, но в последний момент передумал: «Ну что я им скажу? Разрешите посмотреть?.. А вдруг у них маленькие дети и мания подозрительности…» И проходил мимо.

Таких причудливых деревянных домов, поскромнее этого, сохранилось в здешних краях немало. Лечебная, Лиственная, Лагерная улицы сплошь состояли из ветхих от старости, непохожих друг на друга домов, удивлявших то необычными, затейливыми террасами во весь фасад, то крытой галереей на столбах. Один дом напоминал распустившую крылья птицу, другой был украшен запутанной резьбой, третий, исполненный презрения ко всему свету, смотрел на улицу одним-единственным окошком.

Сейчас, пока врачиха еще не разрешила Саньке выходить на улицу, он подолгу сидел на балконе, облокотись на чугунные перильца, и смотрел на эти домики, окунувшиеся в густую зелень садов. «Скорей бы уж на волю, пройтись по улочкам, махнуть на Невский, заскочить в газету, — думал он. — Ну что дают эти короткие набеги ребят из редакции! Одно расстройство. «Старик, как здоровье? У нас все по-старому: шеф злобствует, в секретариате режут, не дают заработать. Галка Соловьева написала отличный очерк».

Саньке хотелось самому окунуться в эти дела: «Ну скорей бы, скорей…» И в то же время откуда-то выплывала неотвязчивая, назойливая мысль: «А как же быть с редактором? Так, как ни в чем не бывало, войти и сказать: «Здравствуйте, Борис Григорьевич».

5

Она пришла ранним декабрьским вечером, когда Санька, проголодавшись, готовил себе ужин. Резкий звонок прозвучал неестественно громко в пустой квартире.

Санька открыл дверь и, увидев девушку, спросил:

— Вы к кому?

И, уже сказав эти слова, подумал о том, что видит ее не в первый раз. Даже не ее, а эти большие темные глаза.

Девушка смотрела на Саньку спокойно и внимательно, и от ее пристального взгляда и оттого, что она не ответила на его вопрос, Санька смутился.

— Здравствуйте, Саша, — сказала девушка. — Меня зовут Ира.

Санька все понял. Все еще смущаясь, он помог ей снять рыжую шубку и провел в комнату. Девушка секунду помедлила на пороге, окидывая комнату взглядом, прошла и села на диван.

Санька в нерешительности остановился, не зная, что сказать.

— Незнакомым всегда сложно, правда? — спросила Ира. — Не знаешь, о чем говорить. — И оттого, что Ира сказала о том, о чем Санька подумал, он смутился еще больше…

— И как странно — я совсем не знаю вас… — Ира не договорила.

— Давайте я сварю кофе? — предложил Санька.

Ира кивнула.

Сидя за столом, она молчала, внимательно глядя на Саньку. Лишь глаза ее улыбались. Да. Он видел эти глаза. Но не только в тот раз, в Голодае. Нет. Он видел их много-много раз. Он видел эти глаза в больнице, когда к нему ненадолго возвращалось сознание. Но когда Санька окончательно пришел в себя, видение исчезло, и он подумал даже, что все это было результатом бреда.

— Ира, вы были у меня в больнице?

Ира кивнула.

— Я помню ваши глаза…

— А хорошо вот так посидеть и помолчать. Да, Саша? — Ира улыбнулась. — Я люблю иногда помолчать или, придя домой, остаться одна. Совсем одна. И знать, что меня никто не потревожит. Одиночество бывает полезно.

— Не знаю… — Санька осмелел и внимательно разглядывал девушку. Она была красива. Вызывающе красива.

— А что вы делали на Голодае? В тот раз.

— Приехала на свидание… Вам еще больно, Саша?

— Немного.

— Я читала ваш очерк о Кижах. Его героиню, Иру, вы действительно встретили там?

— Нет. Ту Иру я придумал…

— Я тоже так подумала. И еще подумала: как хорошо, если бы я оказалась на ее месте.

Они помолчали. Ира встала из-за стола и подошла к окну.

— Вот там я живу.

Ира показала на большой деревянный дом за парком.

Это был «блоковский» дом, утопающий летом в зарослях персидской сирени.

— И давно вы там живете?

— Всегда. В этом доме жил мой отец. И дед тоже.

— Отец у вас художник? — Санька подумал: «Наконец-то я все узнаю про этот дом».

— Нет. Художником был дед. У нас очень интересно. Заходите!

Ира повернулась к Саньке. Лицо ее оживилось.

— Да, Саша. Обязательно заходите. Ладно?

— А мне почему-то всегда казалось, что в этом доме жил Блок, когда приезжал сюда на лето.

— Нет… не знаю… А вот Северянин был.

Она заговорила о Северянине, о современных поэтах…

— Ира, а вы где учитесь?

— Я работаю. Закончила экономический… А вы сейчас что-нибудь пишете?