Спустя вечность

Насколько мне известно, мама никогда не встречалась с Улафом Буллем, но была знакома с актрисой Трине Глёэрсен, бывшей за ним замужем и, следовательно, — очень несчастной. При всем уважении и восхищении его талантом, мама испытала облегчение, узнав, что Булль, собиравшийся в Нёрхолм вместе с нашим общим другом Хенриком Люндом, не сможет приехать. В данном случае Люнд был на стороне мамы, в присутствии Булля он едва ли мог бы писать портреты. А Люнд был помешан на работе, как никто другой.

Словом, я видел Улафа Булля только в тот раз в «Зеркале». Но разговоров о нем всегда было много и между моими родителями и позже в кругу моих новых знакомых. Его репутация не изменилась. Харалд Григ при мне рассказал отцу об огромных счетах Улафа Булля, присылаемых в издательство из отелей и ресторанов. Всегда холодный и уравновешенный Григ не мог сдержать своего гнева:

— И вечно этот Булль заказывает самые лучшие и дорогие вина!

Да, Улаф Булль при всех своих невзгодах оставался барином — grand seigneur. На одной записке, сочиненной во времена запрета на спиртное, написано: «Я никуда не пойду, если мне не дадут виски». Я понимал отца, хотя он никогда не говорил, что он тоже принимал участие в акциях по спасению Улафа Булля, которые время от времени предпринимались, когда положение его было особенно тяжелым, и отец очень огорчился, узнав о его смерти.

Улаф Булль продержался до сорока девяти лет.

9

Во второй главе я упомянул летний домик в Сёрвике, где мы с женой проводим значительную часть года. И так как я пишу не только о прошлом, Сёрвика тоже попадет в мой рассказ. Это прочно связано с моим детством и моими воспоминаниями.

Дом был построен в несколько этапов, постепенно, после войны. Участок на берегу залива Нёрхолмскилен мне отдал Арилд, когда стал владельцем Нёрхолма.

Первый раз мы с Марианне взялись за лопаты летом 1958 года, вернее, сначала она, потом я. Тогда я собрал немного денег, чтобы сделать фундамент. И лишь спустя целый год у меня появилась возможность продолжить строительство. Наконец был возведен деревянный каркас, покрыта крыша, вырыта канава для водопровода и сточной воды, а еще через несколько лет мы сделали к дому пристройку и столовую, — все это под руководством нашего друга Магнуса Биркеланда. Он опытнейший ремесленник и умелец старой школы, его работа бывает прочна и красива до последнего гвоздя. По необходимости он берет на себя обязанности и водопроводчика и электрика. Никто не помышлял о других помощниках, пока нам не потребовалось построить две мастерских — одну для Марианне, другую для меня. Тут мне пришлось обратиться к не менее опытному человеку и строителю — Антону Эдегорду. Его имя я называю потому, что он был сыном моего старого школьного товарища из Вогснеса. Как много всего возвращается и связывает наши воспоминания воедино.

Может, у меня это наследственное, от отца, который и сам был хорошим плотником, но меня всегда восхищает добротная и безупречная плотницкая работа. Теперь это встречается все реже и реже. Наряду с живописью, я любил заниматься облицовкой, используя для этого природные камни. По ним можно определить разные строительные периоды в Сёрвике, которой я горжусь до сих пор. Как я уже говорил, денег на все сразу у меня не было, поэтому строительство заняло, если не ошибаюсь, лет двадцать, но теперь там все в порядке. И если совершить по заливу небольшую лодочную прогулку, то перед нами как ладони возникнет Нёрхолм с кронами высоких кленов и горными скалами на заднем плане, белый, красивый и совершенно такой же, каким был целую вечность назад.

С течением времени Сёрвика стала нашим с Марианне миром. Старый дом, который стоял здесь раньше, развалился и его снесли. От старой, купленной отцом фермы, остался только колодец. Но скалы, заросшие шиповником, каприфолией и молодыми дубками — те же самые, что и во времена моего детства. Зеленая лужайка спускается к пристани на заливе, она смотрит на фьорд и мелкие шхеры — они прежние, ничто не изменилось. Когда я был ребенком, мама часто приходила сюда через лес, она порой нуждалась в одиночестве, а здесь было тихо и на севере и на юге и, по ее словам, очень красиво! Мы с женой всегда были рады, когда она приходила к нам.

Мы с Марианне оба художники, а теперь к нам присоединилась и наша младшая дочь Регина. Я пишу не семейную хронику, но мне необходимо, чтобы мои близкие попали в эту картину, которая называется Сёрвика и которая так много для нас значит, ибо там покой, безмятежность и работа.

Но живем мы на Канарских островах, где у нас, так сказать, резиденция.Мы живем там с осени до ранней весны, климат на Канарах мягкий, благоприятный для пожилых людей. Мы избавлены от необходимости чистить снег, терпеть холод и ездить на машине по скользким дорогам. Но ведь это не Норвегия! Я художник и, сидя под пальмами, тоскую по зимнему норвежскому свету, темным контрастам и бесконечным нюансам белого. Обычно я возвращаюсь в Норвегию недели за две то того, как растает снег. И я, и жена знаем, что только в своем летнем доме в Сёрвике мы действительно дома.

В сентябре этого года у нас в Сёрвике побывали воры. Разумеется, не первый раз, теперь это не редкость в наших краях. Но несколько лет назад я поставил дом на сигнализацию, и она действует очень эффективно, если, конечно, включена.

В тот осенний день я забыл ее включить, отлучившись на два часа. Воры подъехали на автомобиле, забрали сейф, который стоял у меня в спальне, и мгновенно скрылись. В сейфе лежали некоторые документы, которые можно было восстановить, серебряные украшения от народного костюма Марианне и те самые золотые часы с двумя крышками и надписью от Хенрика Люнда.

Полиция Гримстада ничем не смогла мне помочь, они приняли мое заявление, но сообщений о воровстве у них было полным-полно. Мне посоветовали попытаться дать объявления в трех самых крупных газетах Сёрланна, чтобы таким образом, если повезет, выйти на воров и выкупить у них ценные вещи, пообещав не привлекать к этому делу полицию.

Воры клюнули. Я встретился со скупщиком краденого в кафе в Арендале. Бедный парень, он был даже симпатичный, с артистическими усиками и длинными волосами. Он был до приторности вежлив и все время обращался ко мне на «вы», что в наши дни уже не принято. Похоже, он находился под действием каких-то наркотиков: очень уж медленно и со всеми подробностями он объяснил мне, каким образом ему предложили купить серебряные украшения моей жены, но, к сожалению, часов среди этих вещей не было.

Наш разговор теперь, спустя много времени, кажется мне каким-то нереальным. Я сидел с чашкой кофе в городском кафе и вел переговоры со скупщиком краденого, надеясь выкупить у него свои же вещи… И все это с благословения полиции.

— Значит, серебряные украшения у тебя?

— Вы понимаете, мне же нужно на что-то жить…

— Да, это я прекрасно понимаю, сколько ты за них хочешь, полторы тысячи?

— Если бы я знал, что они украдены в вашем доме, я бы их не купил. Ваш дом для нас табу.

Я протянул ему под столом полторы тысячи крон и получил украшения — тоже под столом, завернутые в пластиковый пакет.

— Да-да, ваш дом для нас табу, и я постараюсь, чтобы вы получили назад свои часы — бесплатно!

— Если это удастся, я, конечно, заплачу тебе, — пообещал я.

Но он твердил свое — я должен получить часы бесплатно — и был явно рассержен, что его приятели польстились на часы, на которых стояло имя моего отца. Я дал ему номер своего телефона, который он и сам мог бы найти в телефонной книге, и записал его имя. Назовем его Пер.

На другой день Пер позвонил и доложил, что часы уже сбыли на ипподроме в Хортему в обмен на «лекарство». Я спросил не знает ли он того, кто получил часы. Он сказал, что у него есть предположения, но точно он не знает. Он готов съездить в Кристиансанн и постараться узнать. Но для этого ему нужно триста крон. Я послал ему деньги и написал, что готов хорошо заплатить за часы, гораздо больше, чем обычно платят за ворованные вещи.

Прошло несколько дней. Газеты написали об этом воровстве, потому что у часов была своя примечательная история. Пер снова позвонил мне. Он считал, что часы где-то на пути в Арендал, но что люди, которые приобрели их, нашли благоразумным залечь на дно, пока все не успокоится.