Спящий принц

– Там хранят пепел?

– Нет, - она выглядела растерянной. – Это комнаты для размышлений. Туда ходят вспоминать семьи.

– А, кхм, обычные люди?

– У них такой привилегии нет.

У них. У них нет. Не говоря ничего, я повернула лошадь, и она последовала за мной Мы спешились, привязали наших скакунов. Димия провела руками по дереву на входе на кладбище, посмотрела на крышу, а потом на деревянные скамейки по бокам от ворот.

– Красиво, - сказала она.

– Это покойницкая, - сказала я ей и не удивилась, когда она нахмурилась. – Врата трупов. Когда приносят умерших для похорон, их укладывают здесь головой вперед. Священник читает молитву, а потом гроб разворачивают ногами вперед и вносят на кладбище, пока кто-то звонит в колокол.

– Зачем?

– Чтобы дух запутался и не последовал за живыми, - таким было старое поверье. Она кивнула и прошла через врата на кладбище. Все во мне сжалось, я глубоко вдохнула и пошла за ней.

* * *

Димия шла впереди меня, поворачивая голову влево и вправо, чтобы все увидеть. Я заметила, что она идет строго по тропе. Как-то раз, когда я была маленькой, мы пришли оставить цветы на могиле бабушки, и я обрадовалась горкам влажной земли и бегала вокруг них, заявляя, что я – королева кротов. Мама ударила меня по ногам и подтащила к себе, покраснев от унижения. Я не знала, что это свежие могилы. Я вообще об этом ничего не знала. Мрачное воспоминание вызвало улыбку. Мама бы одобрила осторожность Димии.

Она замирала часто, чтобы прочитать надписи на надгробиях. Чаще всего она останавливалась у детских могил, ее губы безмолвно двигались, пока она читала, а потом она шла дальше.

– Зловеще, да? Под нами отдыхают кости, - ее голос был странным, тяжелым, и в сумерках я поежилась. Я оглянулась на врата, чтобы убедиться, что лошади еще там. – Все рядами, почти как посевы, - продолжила она. – Поле мертвых, - она посмотрела туда, где первый ряд мавзолеев стоял напротив другого. – Странно строить здания для трупов.

Я потрясенно моргала.

– Это памятник их жизням, а не телам. Тебе это может казаться странным, но для меня страннее, что вы сжигаете тела. Сжигаете руки матерей, что держали вас. Губы отцов, что целовали вас в лоб, когда вы плакали. Разрушаете тела, что даровали вам жизнь. Мы возвращаем их земле. Мы относимся к умершим с уважением.

Она развернулась ко мне.

– Ты ничего не знаешь о смерти.

– Я знаю достаточно, - рявкнула я, забыв на миг, что у нее ключ к возвращению моей матери. – Я ее видела. Знаю ее запах. Пыталась с ней бороться. Что еще мне нужно знать? – я скользнула взглядом по склепам у дальней стены, она проследила за моим взглядом. Она кивнула, словно что-то вспомнила. А потом повернулась и пошла дальше.

Я пошла за ней, нервы были напряжены, а она продолжила тур среди мертвых Тремейна. Мы часто проходили могилы с кругом на них, и в центре кругов была полоса. Символ беспокоил меня, потому что я где-то его недавно видела, а потом вспомнила: на двери торговца солью в Тремейне.

Я замерла перед одной из могил с этим символом и невольно схватилась за куст ежевики, что раскинулся рядом, собрала остатки ягод в ладонь. Я знала, что это означало что-то еще, но не могла вспомнить.

Я не хотела – или все это время хотела – но пошла в западную часть кладбища. Здесь стояли высокие склепы из серого камня, наверху были написаны фамилии. Она назвала это полем мертвых. В этой части кладбища сравнение очень подходило. Склепы напоминали маленькие дома, у некоторых были окна, а у некоторых внутри – алтари для подношений.

Почти везде были листья дуба или остролиста, порой вместе они были вырезаны над окнами и дверями, суеверия, связанные со старыми богами и обычаями. Гробницы были ухоженными, не было трещин на камнях, краем глаза я заметила, что Димия смотрит на них, порой проводя пальцами по вырезанным листьям.

Туман накатил и принес за собой дым костров из деревни. Рука сжалась в кулак, раздавливая ежевику в нем, лиловый сок побежал между пальцев. Я посмотрела вправо, и мое сердце заколотилось.

В десяти или двенадцати футах от меня была наша гробница. На двери были вырезаны имена моих бабушки с дедушкой и прабабушки с прадедушкой.

И отца.

Я отвернулась на памятник, что был позади меня, крылатый ангел спал на каменной кровати, где был вырезан пересеченный круг: место упокоения Джефриса Маллигэна. Я пыталась думать о датах и словах, пока меня мутило, просила себя не поддаваться панике. Димия прошла мимо меня, все еще глядя на склепы, а я считала мысленно до десяти.

Я дошла до семи, когда она вскрикнула, и я медленно повернулась к ней.

Она смотрела на гробницу. Ее рука была протянута, но застыла в воздухе. Ее рот беззвучно двигался, она читала имена, написанные там.

– Лиф Вастел, - сказала она вслух.

– Мой дедушка. Отец отца. Брата назвали в честь него.

Я подошла к гробнице, и каждый шаг был словно по трясине, было больно переставлять ноги. И вот имя: Азра Вастел. Мой отец. Его имя было вырезано на двери под именем его матери, которая умерла за десять месяцев до моего рождения. Слова уже потускнели, выглядели старыми, хотя были тут не дольше шести месяцев. Я прошла мимо Димии и схватилась за железную ручку. Дверь застряла, но поддалась, и затхлый запах гробницы смешался с дымом в воздухе.

Я вошла внутрь, подождала, пока глаза привыкнут к слабому свету, льющемуся в грязные окна. Я начала различать силуэты каменных дисков на стенах, имена совпадали с теми, что были на двери. Здесь были и пустые диски для меня, мамы и детей, что могли быть потом. Я с болью под ребрами поняла, что на одном из дисков нужно будет написать имя Лифа. У него не будет гроба. Он не будет лежать здесь и превращаться в пыль вместе со всей семьей, возвращаясь к земле. Он будет сожжен как лормерианец. Или еще хуже.

Я глубоко вдохнула, задержала дыхание и выдохнула так сильно, что вокруг меня закружилась пыль.

Воздух задвигался, Димия прошла за мной. Я повернулась, а на ее лице была душераздирающая жалость. Я растерялась, а потом слезы упали на мою руку. Я снова плакала. Тихо, будто я была диким зверем, а она боялась, что я ее укушу, она шагнула ко мне и подняла руки. Она замерла, обвив меня руками, осторожно удерживая, словно не зная, что делать. Неловкость ее напомнила мне Сайласа. Я отпрянула, и она тут же меня отпустила.

– Прости, - сказала она, и я не знала, за что именно она извиняется.

– Я здесь впервые, - сказала я, голос отдавался странным эхом от камня.

Она огляделась, заметила диски, маленький пустой алтарь, каменный выступ, напоминающий стул.

– Потому ты не хотела приходить. Нужно было сказать.

– Так выглядят ваши склепы? Для вашей знати? – спросила я у нее.

– Нет. Они не такие, - она покачала головой, и мои губы тут же дернулись в гневе. – Они… холодные, - быстро сказала она. – А это место проще, но оно настоящее. Склепы знати изрезаны их объемными портретами. Лица, руки, все из мрамора. И напоминают музеи, а не склепы, - она криво улыбнулась. – Это не место, куда ходят горевать. Это место, где запугивают. Себя чувствуешь маленьким, но здесь… здесь себя чувствуешь частью чего-то.