Среди чудес и чудовищ

Но вот совсем недавно, уже после его возвращения с Каппы-четвертой Эридана, в кулуарах поползли слухи: "Американцы что-то нашли, но пока все засекречено". Хотя такие находки "чего-то, похожего на разум" случались довольно часто, причем всякий раз сообщения не подтверждались, надежда на скорый Контакт вспыхнула с новой силой. Судя по туманным намекам стариков, имело смысл надеяться на лучшее...

В загончик с воплем: "Посмотрите на сектор Ю-ноль-ноль-два!" - ворвался Вартанян. Обнаружив присутствие обоих комиссаров, он несколько смутился и добавил гораздо спокойнее:

– Как сказал бы мой дядюшка, в упомянутом секторе локализовано космическое чудо.

– Ваш дядюшка, простите, и этим занимается?
– почему-то насторожился Серов.

– Чем он только не занимается...- рассеянно ответил Степа, вращая рукоятки настройки головизорной установки.- Сегодня как раз об этом собирался говорить.

– Печально,- буркнул Серов.

Из их невразумительного диалога Ярослав уяснил лишь то, что пресловутый Степин дядюшка, которого он до сих пор считал персонажем мифическим, оказался вполне реальной личностью. Причины, вызвавшей несомненную озабоченность Павла Андреевича, он не понял, а вдумываться не было времени: перед ними засветилось изображение секции "Ю" второго ряда.

Зрелище впечатляло. Наклонив корпус под углом градусов в тридцать, не то сидел, не то стоял шестиногий цилиндр примерно трехметровой длины и метрового диаметра о массивным набалдашником сложной формы на приподнятой оконечности - Космик. Рядом в непринужденной позе пристроился на диване мужчина средних лет с пышными усами, бакенбардами и бородой. Вероятно, кто-нибудь из группы связи.

– У него тоже сегодня доклад?
– почему-то понизив голос, спросил Ворон.

Касенов утвердительно кивнул.

Снова послышалось плавное пение сигнала, и заседание началось.

В центре зала появилась голограмма Бергсона, почетного президента сапиентологической подкомиссии, который делал вводный доклад. Начав по традиции со времен античности и средневековья, он плавно перешел к идеям Циолковского, Дрейка, Сагана, Шкловского, Кардашева, Тартер и Троицкого, вспомнил программы ОЗМА, ЦЕТИ, СЕТИ, "Каравелла" и "Флор", к мыслителям Двадцатого века присовокупил Любенова, Умбертини, Тасаки, Ли Чань-Цзинь, Беккера и Соболева, следом за коими настал черед современников.

Красиво, но малоинформативно,- мысленно выставил оценку Ярослав. Хотя, чего еще ждать от вступительного слава?

Выступавшие после Бергсона теоретики обрушили на делегатов новейшие (а точнее - немного модифицированные старые) модели эволюции: гомеономное и гетерономное развитие, метацивилизация, постсоциальные нообионты, киборгизация, биологическое переконструирование, экспоненциальный рост основных параметров, насыщение и осцилляция экспоненциального роста, пролонгация технологической фазы, перескакивание пост-технологической фазы... Великолепные схемы имели единственный общий недостаток - никто не знал, насколько они правдоподобны, то есть - сколь стойко вынесут проверку временем и встречей с иным разумом. Нечто похожее Астанину уже приходилось слушать, причем неоднократно. Не удивительно, что и Глеба Бао-таня из Бхагосвати (планета Аврора) он поначалу слушал вполуха и пропустил преамбулу. Но потом вдруг оказалось, что докладчик говорит о вещах, которые давно волновали самого Ярослава.

Бао-тань предлагал разработать принципы некоей "космической этики", которой и будет придерживаться в своей межзвездной деятельности человечество. Он говорил о том, что люди должны относиться к природе иных планет более бережно и гуманно, чем относились когда-то к природе и животному миру Земли. Подобные идеи высказывали давным-давно Шепли и Фейзэн, но дело так и не продвинулось дальше благих намерений.

Всякий раз, когда начиналось исследование очередной обладающей биосферой планеты, Ярослав, как и многие другие звездолетчики, испытывал неприятнейшее чувство - резкую неудовлетворенность грубостью используемых методов. Безжалостно и в огромных количествах выдирались из грунта растения, отлавливались и отстреливались для коллекций и препарирования птицы, рыбы и звери, бешено вибрировали от всевозможных зондов и каротажей океаны, недра и атмосфера планеты, удостоенной чести быть посещенной человеком.

Все в общем-то соглашались, что подобное отношение к меньшим братьям, а также к неживой природе - негуманно и, следовательно, безнравственно. Многие, в том числе и Астанин, тяготились сознанием собственной безнравственности, однако выхода из заколдованного круга никто не видел. Так уж повелось исстари, с тех незапамятных веков, когда только зарождалась наука, причем иного пути вроде бы не существовало.

Не сумел предложить готового решения и профессор с Авроры. Он лишь в очередной раз призвал досточтимых коллег задуматься над тем фактом, что человечество становится феноменом глобально-космических масштабов и обязано отныне руководствоваться не одними лишь собст венными эгоистическими интересами, но - заботиться обо всем живом во Вселенной.

Не однажды Ярослав принимался набрасывать выдержанные в духе примерно тех же соображений проекты изменений в Уставе Космической Службы, но всякий раз какие-то более срочные заботы не позволяли ему довести эти начинания до финала. Теперь он твердо решил сегодня же свести воедино все свои записи, дабы уже в ближайшие дни послать их рапортом по команде.

Тем временем получил слово Жерар Лемюр - один из ветеранов сапиентологии, гениальный старик с феноменальным воображением, неоднократно подтверждавший свою способность обнаруживать парадоксальную взаимозависимость между никак, казалось бы, не связанными фактами и явлениями. Сегодняшний его доклад назывался "Проблемы эволюции с точки зрения термодинамики".

– Общеизвестно,- сказал Лемюр,- что развитие мертвой материи, подчиненное термодинамическим законам, приводит в некоторых случаях к рождению материи живой, главное свойство которой заключается в локальном нарушении второго начала термодинамики. Другими словами, жизнь не подчиняется закону неубывания энтропии, поскольку эволюционирует от простых структур к более сложным. Далее. В процессе эволюции живой материи при определенных условиях появляется жизнь разумная, которая нарушает уже первое начало термодинамики, то есть закон сохранения энергии.

Можно доказать, утверждал Лемюр, что основным признаком разума является употребление различных источников энергии, хотя бы самых примитивных, ибо орудиями типа палки или камня пользуются даже животные, но огонь был и остается монополией человека.

– Итак, резюмируем,- темпераментно жестикулируя, говорил мэтр Лемюр.- Живая материя отличается от неживой способностью не подчиняться второму началу, причем одна из форм живой материи способна также не подчиняться первому началу. Логично предположить, что дальнейшее развитие разумной жизни должно привести к возникновению форм, допускающих хотя бы локальное нарушение третьего начала термодинамики. Очевидно, это будут разумные существа, приспособленные для жизни в условиях абсолютного нуля.

– Занятно,- прокомментировал Вартанян.

– Более, чем занятно,- согласился Серов.- Кстати, вы не в курсе, что именно считает космическим чудом Эрнест Арнольдович?

– По-моему, шаровые скопления,- неуверенно сказал Степа.- Но утверждать не могу, поскольку точно не знаю.

– Вот уж действительно, пришла беда, откуда не ждали,- сказал комиссар и заметно помрачнел.

– Конкурент?
– усмехнулся Касенов.- За приоритет беспокоишься?

Павел Андреевич что-то ответил, но внимание Ярослава было уже прочно приковано к "трибуне". Выступал рижанин Рудольф Рунцис, с которым они когда-то служили на Венере.