Среди овец и козлищ
Шрифт:
– Тогда почему он ее не вернул?
Они умолкли. Единственные звуки издавал чайник – булькал и плевался паром.
– Закипел, – сказал Эрик и кивком указал на плиту.
Дороти поднесла руку к горлу.
– Это ты его поставил? – спросила она.
– Нет, Дот, ты.
Эрик протянул руку, выключил газ. Потом взял один из конвертов.
– Там ничего интересного, – сказала Дороти. – Я уже все просмотрела. Голуби, облака. Черный дрозд сидит на бутылке с молоком.
– А он, смотрю, много снимал. – Эрик взял еще один конверт. – А в этом что?
Дороти посмотрела.
– Не помню. Может,
– Видел его как-то раз, когда возвращался из «Легиона», – сказал Эрик. – Он бродил в темноте со своей камерой.
Дороти сидела совершенно неподвижно.
– Я знаю, – сказала она.
Эрик перебирал фотографии.
– Один Бог знает, что он там видел.
– Я знаю, – повторила Дороти.
Он замер и поднял на нее глаза. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
– Положи обратно, туда, где нашла, Дот.
– Мне просто нужны ответы. – Дороти достала из рукава кардигана бумажный платок. – Я должна знать, как все это здесь оказалось. Я не понимаю.
– Иногда при получении ответов возникает еще больше вопросов. Все это было давным-давно. Лучше не трогай эту тему. Оставь.
– Но Маргарет Кризи докопалась и заставила все вернуться, разве нет? Я клянусь, она что-то узнала, Эрик. Клянусь, она вызнала все наши секреты.
Дороти начала складывать салфетку в квадратик. Еще раз и еще раз, пока не получился такой маленький квадратик, что складывать его дальше не получалось.
Эрик Лэмб взял ее за руку.
– Прекрати, Дороти. Перестань мучиться и думать о том, чего уже никак не изменишь. Положи это все туда, где нашла. Убери с глаз долой.
– Я должна это сделать, да? – Она принялась разглаживать снимки и убирать их в конверты. – Просто очень хотелось бы знать, зачем Гарольд их украл.
– Да какая теперь разница, Дот? Разве это имеет значение?
– Очень даже имеет, – ответила она.
Эрик поднялся, задвинул стул под стол.
– Мой тебе совет, – сказал он, – забудь, что вообще их видела.
– Но я не могу. – Она подняла коробку, та показалась ей какой-то странно тяжелой и неудобной. – Разве человек может забыть то, что когда-то видел? Для этого даже фотографии не нужны. Можно просто вспомнить, когда придет нужный момент.
Дом номер десять, Авеню
18 июля 1976 года
Эрик Лэмб шел по безлюдной, как ему казалось, улице и был так погружен в свои мысли, что, пожалуй, просто не заметил бы человека, вставшего у него прямо на пути.
Он знал, что сказал о доме одиннадцать всю правду. Они бродили вокруг дома, оценивали причиненный ущерб. Он не хотел туда идти, но тут Гарольд заметил его и окликнул.
– Проверь, безопасно ли там, – сказал он. – А то еще обрушится что-нибудь нам на головы, а это совсем ни к чему.
Дюжина пожарных и половина местных полицейских уже сделали это, но спорить с Гарольдом было бесполезно. Куда как проще сразу согласиться, чем провести несколько следующих дней, отбиваясь от его насмешек и упреков.
Они обошли дом номер одиннадцать, засунув руки в карманы. Осматривали стены и потолки, в один голос
твердили, как все это ужасно.Они ничего там не брали. Даже ни к чему не прикоснулись.
А потом ушли, оставив все как есть, и поведали всей улице о том, что видели.
Но в одном Дот была права. Конечно, она все путает, иррациональна, и нервы у нее не в порядке, и иногда ее болтовня доводит до того, что хочется сорвать с черепа скальп. Но в этом случае она попала в точку. Человек всегда может вытащить из памяти событие, когда придет нужный момент. Единственная проблема в том, что события эти порой вспоминаются внезапно. Особенно то, что хотелось бы забыть; то, что изменило твой взгляд, само заползло в голову, как бы ты ни старался это оттолкнуть.
23 ноября 1967 года
Элси наверху, в постели. Последнее время она все больше спит, но Эрик старается не думать об этом. Потому что стоит только задуматься, сразу же найдется причина такой ее усталости. Можно, конечно, объяснить и другими причинами, уговорить себя, что здоровье тут ни при чем. На улице похолодало. А от холода люди быстрее утомляются, разве не так? Или, возможно, это оттого, что дни стали короче, или оттого, что они последнее время только и знают, что мотаться в больницу и обратно. Он проводит целые дни, подыскивая наиболее приемлемое объяснение, стараясь доказать себе, что ничего страшного не происходит. Ищет соломинку, за которую можно было бы ухватиться.
Пока Элси спит, он тихо готовит ленч, потом тихо садится за стол в очень тихой гостиной. Смотрит из окна на улицу и пытается хоть как-то отвлечься.
Все соседи договорились наблюдать за Уолтером Бишопом по очереди. С тех пор как пропал ребенок, на улице воцарилась паника. Эрик видел ее в глазах людей. В том, как они спешили поскорее скрыться в своих домах. Никто больше не проводил много времени на улице, даже днем. Никто не стоял на углу или прислонившись к садовой изгороди. Если и встретишь человека, он непременно очень куда-то торопится. И хотя все они наблюдают за Уолтером Бишопом, ощущение такое, словно это не он, а все остальные превратились в пленников.
Вот маленькая дочурка Шейлы Дейкин стоит посреди улицы и расшнуровывает ботинки роликов. Он уверен, что Шейла наблюдает за ребенком из окна. Должно быть, девочка каталась по тротуарам, цепляясь для равновесия за изгороди и стенки, затем, постепенно обретая уверенность, сбросила пальтишко и описывала вокруг него круги на заасфальтированной площадке. Он слышал эту уверенность в звуках ее роликов. И вот теперь она сидит на бордюре, освобождает ноги от роликов – колесики все еще вращаются, – затем подбирает свое пальтишко и пытается накинуть на плечи.
Наверху слышен какой-то шум. Может, это Элси пробует встать, и ему хочется взбежать по лестнице и помочь ей. Помочь подняться с постели, найти шлепанцы, застегнуть кофточку на пуговицы. Но в глубине души он понимает – впереди еще много дней, когда ему придется этим заниматься. И тогда уже не будет ни желания, ни удивления, останется одна лишь неизбежность, так что если он займется этим сейчас, то как бы признается себе в том, что последний лучик надежды растаял.
Тут-то Эрик и видит его – стоит всего на миг обернуться к окну.